Отделенная реальность

Некоторое время спустя он попросил меня отвезти его к дому одного из его друзей. Большую часть дня мы провели там. В ходе разговора его друг Джон спросил меня, что стало с моим интересом к пейоту. Почти восемь лет назад Джон давал мне батончики пейота при моем первом опыте. Дон Хуан пришел мне на помощь и сказал, что я делаю успехи.

По пути назад к дому дон Хуана я почувствовал себя обязанным сделать замечание относительно вопроса, заданного Джоном, и я сказал среди прочего, что у меня нет намеренья учиться чему-либо далее о пейоте, потому что это требует мужества такого сорта, которого у меня нет, и что я, сказав о своем решении кончить учение, действительно это имел в виду. Дон Хуан улыбнулся и ничего не сказал. Я продолжал говорить, пока мы не подъехали к дому.

Мы сели на чистое место перед дверью. Был теплый ясный день, но вечером был достаточно ощутимый ветерок, чтобы чувствовать себя приятно.

- Почему тебе надо так усердно настаивать на этом? внезапно сказал дон Хуан. - сколько лет ты уже говоришь, что не хочешь больше учиться?

- Три.

- Почему ты так беспокоишься насчет этого?

- Я чувствую, что предаю тебя, дон Хуан. Наверно, поэтому я все время об этом говорю.

- Ты меня не предаешь.

- Ты обманулся во мне. Я убежал. Я чувствую, что я побежден.

- Ты делаешь то, что можешь. Кроме того, ты еще не был побежден. То, чему мне надо тебя учить, очень трудно. По крайней мере, я нашел это, пожалуй, еще более трудным, чем ты.

- Но ты держался за это, дон Хуан. Мой же случай иной. Я сдался, и пришел тебя навестить не потому, что я хочу учиться, но лишь потому, что я хотел попросить тебя прояснить некоторые моменты в моей работе.

Дон Хуан секунду смотрел на меня, а затем отвел взгляд.

- Ты должен позволить дымку увести тебя, - сказал он с нажимом.

- Нет, дон Хуан, я не могу больше использовать твой дымок. Я думаю, что я выдохся уже.

- Ты еще даже не начал.

- Я слишком боюсь.

- Значит, ты боишься. Нет ничего нового в страхе. Не думай о том, что ты боишься. Думай о чудесах в и д ен ь я .

- Я искренне хотел бы думать об этих чудесах, но я не могу. Когда я думаю о твоем дымке, то я чувствую своего рода тьму, наплывающую на меня. Это как если бы на земле не было больше людей, никого, к кому бы повернуться. Твой дымок показал мне бездонность одиночества, дон Хуан.

- Это неверно. Возьми, например, меня. Дымок - мой олли, а я не ощущаю такого одиночества.

- Но ты другой. Ты победил свой страх.

Дон Хуан нежно похлопал меня по плечу.

- Ты не боишься, - сказал он мягко. Его голос нес в себе странное обвинение.

- Разве я лгу о своем страхе, дон Хуан?

- Мне нет дела до лжи, - сказала он резко. - мне есть дело до кое-чего иного. Причина того, что ты не хочешь учиться, лежит не в том, что ты боишься. Это что-то другое.

Я настойчиво подталкивал его сказать мне, что же это такое. Я спорил с ним, но он ничего не сказал; он просто тряс головой, как бы не в силах поверить, что я не знаю это сам.

Я сказал ему, что, может, это инерция удерживает меня от учения. Он захотел узнать значение слова инерция. Я прочел ему в словаре: "тенденция материи сохранять покой, если она в покое, или, если она движется, сохранять движение в том же направлении, если на нее не действует какая-нибудь посторонняя сила".

- Если на нее не действует какая-нибудь посторонняя сила, - повторил он. - Это, пожалуй, лучшие слова, которые ты нашел. Я уже говорил тебе, что только дырявый горшок может взять на себя задачу стать человеком знания своими собственными силами. Человека с трезвой головой надо завести в учение хитростями (трюками).

- Но я уверен, нашлась бы масса людей, которые с радостью взяла бы на себя такую задачу, - сказал я.

- Да, но все они не в счет. Они обычно уже с трещиной. Они подобны глиняным хумам (большие кувшины для воды), которые снаружи выглядят целыми, но потекут в ту же минуту, как только приложить к ним давление, как только наполнить их водой. Мне однажды пришлось ввести тебя в учение хитростью, тем же самым способом, каким мой бенефактор ввел меня. В противном случае ты не научился бы и тому, что знаешь сейчас. Может быть, пришло время вновь применить к тебе хитрость.

Хитрость, о которой он напомнил, была одним из самых напряженных этапов моего ученичества. Это произошло уже несколько лет назад, но в моем мозгу все это еще столь живо, как если бы случилось только что. Путем очень искусных манипуляций дон Хуан заставил меня однажды войти в прямое и ужасное столкновение с женщиной, имевшей репутацию колдуньи. Столкновение привело к глубокой враждебности с ее стороны. Дон Хуан пользовался моим страхом этой женщины, как мотивировкой для того, чтобы продолжать учение, утверждая, что я должен учиться дальше магии для того, чтобы защищать себя от ее магических нападений. Конечный результат его "хитрости" был столь убедительным, что я искренне почувствовал, что не имею никакого другого выхода, как только учиться все больше и больше, если только хочу остаться в живых.

- Если ты хочешь пугать меня опять этой женщиной, то я просто не приеду больше, - сказал я.

Смех дон Хуана был очень веселым.

- Не горюй, - сказал он ободряюще. - Трюки со страхом больше не пройдут с тобой. Ты больше не боишься. Но если понадобится, то к тебе можно применить хитрость где угодно. Тебе даже не надо присутствовать при этом.

Он заложил руки за голову и лег спать. Я работал над своими записями, пока он не проснулся через пару часов. К этому времени стало почти темно. Заметив, что я писал, он сел прямо и, улыбаясь, спросил меня, выписался ли я из своей проблемы. 23 мая 1968 г.

Мы разговаривали об Оаксаке. Я рассказал дону Хуану, что однажды я прибыл в этот город в базарный день, день, когда толпы индейцев со всей округи стекаются в город, чтобы продавать пищу и разного рода мелочи.

Я упомянул, что особо заинтересовался человеком, продающим лекарственные растения. Он носил деревянный лоток, в котором был целый ряд баночек, маленьких, с сухими толчеными растениями; он стоял посреди улицы, держа одну баночку и выкрикивая очень забавную песенку:

"Состав против мух, комаров и клещей.