Страница 8 из 21
Можем ли мы допустить, что творческий процесс этих двух великих математиков разворачивался сходным образом, что их траектории совпадали? Очень маловероятно, особенно если принять во внимание ярчайшее различие в их личностных качествах и обстоятельствах: короткая, мимолетная жизнь Галуа, жизнь молодого революционера, и упорядоченная, внешне непримечательная жизнь Гаусса, который дожил до глубокой старости. Весь мой опыт в образовании привел меня к выводу, что можно лучше понять суть любой идеи, если познакомиться также и с личностью ее автора и его жизненными обстоятельствами. Это в равной степени верно для любой попытки реконструировать творческий процесс, породивший нетривиальную идею. И весьма маловероятно, что диаметрально противоположные личности Гаусса и Галуа следовали похожим творческим маршрутом к пантеону математики.
Подобные контрасты наблюдаются в совершенно иной области творческого выражения: в музыке. Вольфганг Амадей Моцарт (1756–1791) и Людвиг ван Бетховен (1770–1827) представляют другую наглядную иллюстрацию. Моцарт написал три свои последние симфонии – Тридцать девятую, Сороковую и Сорок первую – за несколько недель7. Напротив, Бетховен работал медленно – ему потребовалось шесть лет, чтобы сочинить свою девятую, по некоторым оценкам величайшую, симфонию8. Хотя Бетховен прожил намного более долгую жизнь, его творческое наследие было не таким богатым, как у Моцарта. Можно было бы предположить, что творческий процесс этих двух великих композиторов был различным. Мой друг Гарри Баллан, музыковед, превратившийся в юриста, заметил, что симфонии Бетховена «архитектурны», построены по плану, тогда как симфонии Моцарта «спонтанны», возможно, лишены запланированного замысла. Это позволяет предположить очень разный творческий процесс.
Очевидно, различные типы творческого процесса разворачиваются в совершенно разных временных шкалах, и это может быть верным даже в пределах одной и той же – в широком смысле – области человеческой деятельности. Так что и вдоль и поперек различных областей творческого поиска можно наблюдать множество поразительных индивидуальных отличий, заставляющих отвергнуть представление о креативности как о единичном, монолитном процессе. Вместо этого следует неизбежный вывод о том, что творческие усилия, внешне похожие, могут на самом деле включать совершенно разные познавательные инструменты и процессы и основываться на множестве различных структур нервной системы.
Ни одна из временных шкал, скрытых в этом нетривиальном, подлинном творческом процессе, не имеет ничего общего с временными шкалами лабораторных тестов, которые обычно используются для изучения креативности. Это, например, тест креативности Торренса, тесты на «дивергентное мышление» и подобные им методики, разработанные с целью измерения «креативности» в лаборатории9, – и это одна из многих причин, почему взаимосвязь этих методик с нетривиальной, подлинной креативностью должна быть поставлена под сомнение. Разные временные шкалы вряд ли будут просто растянутыми или сжатыми версиями друг друга; они, вероятно, будут иметь очень разные когнитивные составляющие.
Предполагая множественность когнитивных, метакогнитивных и социальных ингредиентов творческого процесса, их множественные формы и взаимные противоречия, насколько обоснованно или оправданно ожидать, что в мозге существует один магический центр «креативности»? Совершенно не обоснованно! Наоборот, множественные структуры и области мозга работают сообща, а иногда и противоречат друг другу, и все это взаимосвязано, все обеспечивает творческий процесс. Более того, это сотрудничество (или напряженные отношения) может принимать разные формы и включать различные группы взаимодействующих структур мозга у различных творческих личностей, даже если их творчество разворачивается на одном и том же поле деятельности.
В последующих главах мы будем изучать различные когнитивные процессы, которые работают сообща для обеспечения творчества, а также их нервные механизмы.
III. Мозг-консерватор
Откуда мы знаем, что мы знаем
В предыдущей главе мы говорили о том, что нейропсихологи старой школы считали лобные доли и правое полушарие бесполезными частями мозга. И вообще, интересовала ли их полезная площадь нервной системы? Выражение «полезная площадь» использовалось довольно редко – и в основном относилось к левому полушарию. Но даже в этом случае ученые старой школы ошибались, или, по крайней мере, были не совсем правы (без шуток). Действительно, у взрослых людей левое полушарие отвечает за речь – факт, давно известный, – но его функции намного шире. А для того чтобы понять, как язык приходит и заселяет левое полушарие, сначала нужно распознать и проанализировать некоторые другие, более фундаментальные его функции.
Мозг не выхватывает новые знания или креативные идеи из воздуха. Многое, если не все, что мы делаем, до некоторой степени основано на ранее полученной информации, и это относится даже к самым революционным инновациям и наиболее креативным достижениям. Между старым и новым существуют близкие отношения, основанные на взаимном проникновении. Самый импульс к творческому поиску обычно начинается с ощущения, что существующие, сложившиеся знания или теории не могут обеспечить решение возникшей проблемы или что существующие эстетические и художественные формы недостаточно резонируют с ощущением времени, или все начинается с потребности личности к самовыражению. Более того, инновации не всегда представляют собой полное неприятие ранее собранных знаний, идей и представлений. В большинстве своем старое трансформируется в новое тонко и постепенно.
То же самое относится и к механизмам, которые мозг использует для инноваций и креативности. Мозг – это одна большая нервная сеть. Хотя существуют особые подсети для отдельных заданий, они не являются полностью изолированными; они тесно взаимосвязаны и значительно перекрывают друг друга. Чтобы понять, какие механизмы мозг использует для инноваций и креативности, мы также должны разобраться, как уже имеющиеся знания отображаются в мозге, те знания, которые становятся отправной точкой любого творческого процесса. В этой главе мы рассмотрим, как знания отображаются в мозге.
Как знания отображаются в мозге? Прежде чем мы дойдем до высоких сфер, давайте обсудим внешне банальный вопрос, поскольку лежащие в основе механизмы мозга, по сути, те же самые. Просто подумайте об этом: в нашем окружении мы постоянно сталкиваемся с объектами, которые, строго говоря, новые и уникальные для нас, но у нас не возникает проблем, и мы можем понять их, как будто они нам знакомы. Находясь на отдыхе в экзотической стране, вы идете по рынку и видите куртку необычных цветов, сделанную на неизвестной вам фабрике; или лампу непривычной формы. В принципе, вы никогда раньше не сталкивались с подобными объектами, но сразу же понимаете, что это. Вы даже можете купить их, воспользовавшись незнакомой валютой, которую вы, тем не менее, воспринимаете как деньги. И кстати, вы когда-нибудь задумывались, как это возможно, чтобы в экзотическом ресторане, на отдыхе в экзотической стране, вы могли моментально разобраться, для чего предназначены все эти ножи и вилки необычной формы, несмотря на то что вы никогда прежде не сталкивались с подобными столовыми приборами?
Нам даже не нужно ехать далеко, чтобы совершать такие, казалось бы, противоречивые подвиги каждый день и каждый час своей жизни. Мы сталкиваемся на улице с абсолютно незнакомыми людьми и знаем, что это люди, а не собаки, и мы также знаем, что неизвестные собаки, которых выгуливают незнакомцы, именно собаки, а не люди. Вы когда-нибудь останавливались и задумывались о том, как такое происходит – вы встречаетесь с совершенно незнакомыми вещами и мгновенно понимаете, что это? Этот процесс столь распространенный, не стоящий вам никаких усилий, такой естественный, как еда и питье, что вы, скорее всего, даже не замечаете его.