Полтора метра счастья

В моменты, как этот, когда земля становится мягким ковром, воздух сладким нектаром, небеса зеркалом вечности и обиталищем дорогих душ, поют не только несуществующие птицы, но даже жужжание пчел кажется бельканто*, как называет трогающий его вокал Хим. Я готова была услышать в шелесте листвы игру ангелов на арфах, настолько всё сошлось, всё склеилось и слепилось. Вот, говорят, что люди — разделенные половинки, потерянные и страдающие друг без друга. Я не знаю, так ли это, потому что до той секунды, в которую поняла, что люблю Химчана, я не кручинилась ни по какой половинке и не задумывалась о её существовании. Я жила своей жизнью и даже была как-то счастлива с Джело… «как-то». Я не могла вспомнить, что именно испытывала тогда, но настолько я стала счастлива теперь, что точно осознала — от прежнего отказалась не напрасно. Я не пара Джело — это не обсуждается. Он мне как друг и брат, всегда был ближе к этому, хоть какое-то время и страстно тянул меня к себе, как любой первый опыт… А мы с Химом… не знаю, родные души или единое целое прозвучит глупо, ведь мы такие разные! Но мы… мы не созданы друг для друга, просто когда нас создавала природа, нас покорежило и деформировало примерно одинаково на срез и мы идеально вписались друг к дружке. Иначе я не знаю, как объяснить, что два таких ненормальных, непринятых обществом уникума сошлись и влюбились. Нет, полюбили.

Короче, надо будет размотать Хима на эту тему, что он думает. Ему виднее, как обстоит дело.

Мой взгляд бродил то там, то сям, пока меня вели по ровной тенистой тропинке, окруженной стрижеными газонами, на которых росли пышными зарослями кусты и деревья. Некоторые из них напоминали своей формой сердечко, как и половина облаков над головами. Правда что внутреннее состояние отражается на внешнем.

— Хим, — подергала я его за руку, кивая вверх. — Как ты думаешь, наши родители нас видят?

Он остановился, посмотрев туда же, и мы замолчали. Мы оба были круглые сироты. Его мать умерла при родах, моя когда мне не было и пяти лет. Мой отец умер семь лет назад, а Химчан пристрелил своего, случайно, около четырех годков назад. У нас сногсшибательное прошлое, ничего не скажешь.

— Хотел бы я знать ответ… — выдохнул он. — Но я уверен, что будь они рядом, то полюбили бы тебя тоже… А вот за симпатию твоих матери и отца мне пришлось бы побороться.

— Зуб даю, папа был бы от тебя в восторге, — пихнула я его в бок. — А с мамой мы тебя часто обсуждаем, ну, знаешь, между нами девочками, прямая связь с раем. Ты ей сразу приглянулся. Честно-честно.

Хим провел рукой по моей щеке. Я никак не могла ему ответить тем же, держа в одной ладони его ладонь, к которой крепился поводок Тени, а в другой букет.

— Я буду заботиться о тебе за обоих, — пообещал он.

— Это что, уже свадебные клятвы пошли? Я не подготовилась!

— В любом случае, если есть что сказать, давай скажем тут, я не хочу оголять душу при священнике, — признался Хим.

— Я тоже. Ладно. — Задумавшись на миг, я высвободила свою руку из его и начала зажимать пальцы. — Клянусь хранить верность, любить тебя любым, терпеть Тень на нашей кровати… нет, я погорячилась, надо лучше подумать…

— Шилла, — остановил он меня. — Это всё мелочи, которые я тоже клянусь терпеть, как и твою неряшливость.

— Я не!.. — хотела возмутиться я, но остыла. — Я неряха, я знаю. Хорошо, тогда я прошу тебя поклясться в одном. Готов? — Он мигнул глазами. — Никогда не бойся говорить мне никакую правду. И если вдруг ты не сможешь стать со мной счастливым… скажи мне об этом, пожалуйста. Я уйду, и мешать не буду.

— Клянусь, а ты тогда клянись тоже в одном. Готова? — Я мощно кивнула, сопроводив это закрытием глаз, как кукла, которая хлопает ими при наклонах. — Клянись, что даже если мы будем совершенно несчастны, мы будем несчастливы вместе. И если ты подумаешь, что мешаешь мне, продолжай это делать до самого конца, никогда меня не оставляя.

Поняв подвох, я надула губы, задумавшись, но Хим ждал ответа и я вымолвила:

— Клянусь.

— Вот и замечательно, а теперь, в этот золотистый полдень, наполненный предвкушением чего-то необычайного, давай донесем уже свои задницы до бедного пастора, который готов, наверное, проклясть нас вместо того, чтобы благословить.

— Ёбушки, да ты просто-таки поэт, как красиво сказал! — засмеялась я и, утерев лоб, помахала на лицо ладошкой. Солнце пекло даже тут, в тенистом парке. — Я устала идти, дай ещё немного передохнуть.

— Некогда, Шилла! — оглядевшись, Хим повернулся ко мне спиной и присел. — Залазь.

— Хэй, ты хочешь прокатить меня, как это принято у нас, в Корее? — Не задумываясь, я забралась на его спину, обхватив его покрепче ногами и обняв за шею. — Знаешь что, муж, ты идеальный.

— Терпеть не могу, когда называют «муж», «супруг», ясно, жена?

— Блин, я это тоже ненавижу. Отвратительно звучит. Надо будет составить список того, что обязуемся не делать.

— И делать.

— Всегда соглашаться друг с другом.

— Это невозможно, — возразил Химчан.

— Согласна, — засмеялась я, опровергая его возражение.

— Это не честно.

— Так точно, — вновь кивнула я, продолжая наслаждаться поездкой на его спине.

— Шилла, ты знаешь, что ты маленькая, невыносимая заноза и в любой бочке затычка?

Но я продолжала соглашаться и соглашаться, пока, полчаса спустя, в полном согласии, мы не сказали друг другу самые главные и заветные «да», закрепив их поцелуем. Подходили к концу наши первые совместные сутки с Химчаном. Завтра наступит новый день, и если он будет точно таким же, как этот, а за ним пойдет несчетная череда однотипных, не меняющихся дней нашего существования на двоих, то я точно смогу сказать, что я навечно счастлива. И что именно такое простое, скромное и тихое существование на самом деле называется ЖИЗНЬ.

*бельканто — дословно «красивое пение»

Последний день из первых

Восемь месяцев спустя.

Протерев столик после последних посетителей, я выпрямила спину и, взяв поднос с собранной посудой, отправилась на кухню. Я принципиально устроилась на первую попавшуюся работу — официанткой неподалеку от дома, — чтобы не сидеть на шее у Хима. По крайней мере, чтобы он видел, что я с ним не ради удобств или денег. Три вечера в неделю я подрабатывала, по будням училась и имела полностью свободное воскресенье. К тому же, сидеть в нашей комнате в одиночестве мне было бы невыносимо, ведь Химчан очень часто пропадал днями, вечерами, а иногда и ночами на своей работе. Мне пришлось побывать там пару раз, и первый из них запомнился навечно. Девушки из приёмной компьютерного офиса посмотрели на моего, — страшно до сих пор сказать это слово, — мужа, а меня почти не заметили. Хим усадил меня на диванчик, попросив подождать, когда он закончит и обратился к своим коллегам:

— Пожалуйста, угостите чаем мою жену, я сейчас вернусь. — И он растворился в глубинах кабинетов. Открывшие рты блондинка и брюнетка, как синхронные пловчихи, дернули в мою сторону лицами. Почти одновременно поднялись и, без чая и чего-либо другого, поднеслись к дивану и сели по обе стороны от меня.

— Ты что, серьёзно, его жена? — Не понимая их волнения и удивления, я подняла руку с кольцом и кивнула. — Обалдеть можно! Ничего себе! Вот это да!

— А что такого? — прерывая их шумные причитания, поинтересовалась я. Они говорили хором, и складывалось ощущение фонящей стереосистемы.

— Мы были уверены, что он гей! Господи, я до сих пор так думаю, даже глядя на тебя, нет, ну кто бы мог подумать, а? Сколько раз я пыталась с ним заигрывать? А ты? А помнишь, когда к нам приходила та, клиентка с большим бюстом?.. — При мне пошли перечисления случаев, как и когда Химчан проигнорировал всё женское население ближайшего района и даже однажды одернул юбку одной из говоривших, когда она попыталась ради смеха показать ему женские ноги до конца. Они были полностью уверены, что он гомосексуалист-девственник, взрощенный мамочкой-католичкой, которая запрещала сыну изучать пестики и тычинки даже на уроках ботаники. В общем, я явилась им большим открытием. После того, как они перебороли первый шок, тема пошла другая, в духе откровенности и демократичности граждан великой и свободной Америки: — А у меня никогда не было азиата! Вообще-то, они же мелкие? А наш Хим достаточно высокий, такой… нетипичный. — Знали бы они, насколько! — И говорят, что у них маленькие члены, и кончают они быстро, это правда? Ну, расскажи нам о нём что-нибудь такое! Мы его уже два года знаем, и ничего о нём толком не знаем! Как тебя, говоришь, зовут? Шилла, очень приятно!