Мёртв и невредим

- Какая ты чуткая, - хмыкнул Егор и обернул мои волосы вокруг кулака на ещё один виток.

Затылок вспыхнул от боли, вызывая в теле дрожь. Я чувствовала, как она стекала в ноги по спине. Я вцепилась в его плечи крепче, неосознанно причиняя ответную боль.

Но Имп лишь усмехнулся и вдруг положил руку мне на грудь. Я шире раскрыла рот, выпуская беззвучный вскрик. Я поняла его намерение – он провоцировал меня на реакцию всеми возможными способами. Кнутом не получилось – решил пряником.

Надавливающие круговые движения на моей груди сбивали дыхание напрочь, оно рвалось на лоскуты, дробилось на песчинки. В животе разлилось что-то горячее, будто я уже познала Егора прежде, а сейчас вспомнила то удовольствие. Слабость толкнула в колени, и ноги чуть не подкосились. Я сильнее сдавливала плечи Импа, но он будто не замечал.

Его взгляд казался дрожащей алчущей бездной. Бездной, обещающей немыслимое количество наслаждения, но и мучительной боли в равной степени. Он пугал и успокаивал одновременно. Наверное, я сходила с ума. А значит, пора было прекращать эту пытку.

Егор вздрогнул и чуть ослабил хватку, когда я коленом коснулась его паха. Пока мягко, но угроза была явной.

- Отпусти или ударю.

- Ты уверена, что хочешь именно этого, детка? – он надвинулся на моё колено, сжимая его так, чтобы я не могла дёрнуть им резко. Но грудь отпустил, а рука, тянувшая волосы, начала медленно распутываться. Я не успела ответить, как Имп совсем освободил меня и отшагнул. - Доставлять боль другим – это же так приятно. Бить исподтишка, предавать, унижать. Ты ничем не лучше других.

Меня пронзило едкой обидой – неприятно было, что он приравнял меня ко всем, кто ранил его. Потому что я скорее предала бы себя, чем его.

Любое моё слово прозвучало бы сейчас как оправдание. На глазах моментально выступили злые слёзы. Я обернулась, силясь мгновенно придумать что-то колкое и сердитое, не глотать обиду, не позволять этому засранцу так обращаться с собой, но только проводила его спину мутнеющим взглядом.

- Сука! Блядь! - острый вскрик резанул воздух, и Егор с размаху саданул кулаком в шкаф-купе. Дверь с треском съехала с верхних рельсов, а я вздрогнула, одновременно с этим роняя слёзы на щёки.

Я не могла удержать их, они вдруг стали горькими и ядовитыми, грозили выжечь глаза, если не прольются. Имп накинулся на несчастный шкаф, пиная его, а я бросилась в зал на негнущихся ногах. И там они мне изменили – я прижалась к стене и сползла на пол. Беззвучная и хлёсткая истерика заколотила тело. Я не могла поднять руки – так их трясло, а слёзы выжигали борозды на лице, пока я слушала злой рёв и мат из коридора.

Через пару мгновений к ним примешались голоса друзей, но никто не мог перекрыть надрывные вопли Импа. Сама боль говорила его связками, будто он великодушно отдал тело ей в пользование. Мне невыносимо было это слышать, но затыкать уши я не стала.

Я хотела хотя бы так забрать частицу злости, ведь его боль я почему-то воспринимала, как свою собственную. Егор там бушевал и кричал, а сердце разрывалось у меня. Парни пытались утихомирить его, но выпущенный на волю джинн гнева уже не закупоривался в бутылку. Самых близких он гнал прочь. Больше никому не было веры.

Постепенно остальные голоса стихли – видя, что бессмысленно успокаивать, Егора просто оставили наедине с алчной яростью.

На пороге появился пришибленный Даня, и, увидев меня, тут же подлетел.

- Ир, ты чего ревёшь? Имп обидел? Пизданул что-то? Ударил?

- Нет-нет, он ничего мне не сделал, - замотала я головой и хлюпнула носом. – Просто я расстроилась, что он так...

- Глупая, иди сюда, - он присел рядом и сграбастал меня в объятья против моей воли.

Я не хотела, чтобы меня успокаивали. Оставьте в покое, дайте выплакаться!

Я утешусь, когда Имп перестанет рвать глотку. Моё душевное спокойствие теперь напрямую зависело от него. Прислонив голову к тёплому плечу Данилы, я попробовала порвать нить, скрепляющую наши с Импом сердца. Это требовалось сделать прямо сейчас, пока она не превратилась в неразрывный канат. Дальше будет только боль, которую Имп из принципа не позволит разделить.

Ведь предательство ложится тяжким грузом только на одного человека.

Внезапно безумные крики затихли, и мы с Даней, удивлённые, подняли головы и отстранились друг от друга. На пороге стоял Егор. С всклокоченными волосам, сгорбленный, будто и впрямь придавленный грузом предательства. Уже без толстовки, в футболке и брюках, спущенных так, что обнажали широкую резинку трусов.

А взгляд лютый, остервенелый, как у голодного зверя в суровую зиму. Он как излучатель испускал невидимые волны агрессии, и меня прожгла дрожь. Я хотела подняться, но не смогла, хотела оттолкнуть руки Потрошителя, всё ещё сжимающие мои плечи, но сил не осталось. Лишь слёзы чертили на щеках чёрные полоски. Мой сорт временных татуировок. Не таких, которые покрывали руки Императора, но полученные не менее болезненным способом.

Егор тяжело дышал, молчал и смотрел на нас, а я не могла понять, видел ли он что-нибудь или пронзал пространство, оставляя рваные дыры в материи мироздания?