Страница 30 из 42
БЛЮХЕР. Кто знает этого человека?
ГРЖИМАЛЬСКИЙ. Я.
БЛЮХЕР. Кто вы?
ГРЖИМАЛЬСКИЙ. Генерал Генштаба, профессор академии – в прошлом, ныне – продавец салата Гржимальский.
БЛЮХЕР. Ну и как растет салатец?
ГРЖИМАЛЬСКИЙ. Благодарю. Весьма бурно. Навоза много в наше время – оттого и салат.
БЛЮХЕР. Откуда вы знаете этого человека?
ГРЖИМАЛЬСКИЙ. Он воевал в моей дивизии.
БЛЮХЕР. Когда видались в последний раз?
ГРЖИМАЛЬСКИЙ. Осенью шестнадцатого года.
БЛЮХЕР. Это понятно. Я спрашиваю, когда вы с ним виделись последний раз здесь, в Чите, во время общей работы в контрреволюционном подполье?
ГРЖИМАЛЬСКИЙ. Я не отвечаю на провокационные вопросы.
БЛЮХЕР. Мордвинов, скажите, когда вы в последний роз передавали Гржимальскому инструкции от Гиацинтова? Молчите? Ладно. Потапов, покажите генералам показания Мордвинова.
ГРЖИМАЛЬСКИЙ. У меня изъяли очки.
БЛЮХЕР. Зачитайте ему.
ПОТАПОВ. «Генерал Гржимальский, закончив организацию заговора, назначил день выступления офицерства на тот момент, когда один из приглашенных к Блюхеру генералов совершит акт возмездия над красным тираном».
ГРЖИМАЛЬСКИЙ. Великолепная юмореска.
ГЕНЕРАЛ. Хватит! Больше сил нет. Стреляйте сразу! К чему эти издевательства? Хватит!
БЛЮХЕР. Тише! Спокойно! Мордвинов, это вы писали?
МОРДВИНОВ. Я отказываюсь отвечать на все вопросы.
БЛЮХЕР. Мне можете не отвечать. Ответьте своим друзьям.
ПОТАПОВ. Да чего вы с ними чикаетесь?..
ГРЖИМАЛЬСКИЙ. Действительно, что вы с нами чикаетесь?
БЛЮХЕР. Люблю военных, которые хорошо держатся. Мордвинов, вас, случаем, не принудили дать такие показания?
ПЕРВЫЙ ГЕНЕРАЛ. Грязный чекистский фокус, господа!
БЛЮХЕР. Мордвинов, вот вам бумага и перо. Пишите в присутствии ваших знакомых, что вас заставили дать эти показания. Виновные будут наказаны по законам военного времени. Вас отпущу немедля.
МОРДВИНОВ садится к столу и пишет на листке бумаги.
ПОТАПОВ. Василий Константинович! Кому ты веришь? Он же сам все сказал, я его пальцем не касался!
ГРЖИМАЛЬСКИЙ. Свежо предание…
БЛЮХЕР. Вы не подписались, Мордвинов. Вот теперь хорошо. (Читает написанное Мордвиновым). Сукин сын… Хитер, хитер, а – дурак! Кто из вас может читать без очков, господа кадровые военные? Если у вас нет зрячих – тогда черт с вами! Некогда мне тут канитель разводить! Обходились без вас и впредь обойдемся! Вот показания Мордвинова, которые он дал сегодня нашей разведке против всех вас! А вот что он написал тут! Зрячие увидят: все написано одной рукой! Извольте убедиться, что это правда, перед тем, как я отпущу вас по домам – возить дерьмо на салатовые грядки! (БЛЮХЕР передает Гржимальскому папку с документами.) А этого провокатора к стенке!
МОРДВИНОВ. А-а-а! Они били меня, господа, они били меня! Они вынудили меня написать это. Мне втыкали иглы под ногти!
БЛЮХЕР. Когда вас арестовали?!
МОРДВИНОВ. Они мучили меня, мучили!
БЛЮХЕР. А ну, отвечать – когда вас взяли?!
МОРДВИНОВ. Вчера.
БЛЮХЕР. Руки на стол!
МОРДВИНОВ. Что?
БЛЮХЕР. Руки на стол! Где следы от иголок?
МОРДВИНОВ. Они били меня! Они меня били шомполами!
БЛЮХЕР. Разденьтесь!
МОРДВИНОВ в истерике отбегает в угол.
Раздень его, Потапов, Если след от побоев увижу – тебя расстреляю. как врага революции!
Мордвинова раздевают. На его теле нет ни царапины.
Гад ты, а не князь! Показать тебе, какие следы остаются от побоев в тюрьме и от белых пуль?
Сбрасывает с себя китель. Тело его все в перевязках и страшных шрамах. Надевает китель.
Вот какие следы остаются от побоев и пуль, собака! А вы, кадровые?! Тоже мне, хороши! У меня фронт, а я тут вами занимаюсь! А вы боитесь своего дружка Молчанова обидеть! А он вас всех хотел с помощью Мордвинова и Гиацинтова сделать покойниками. Тоже мне – национальные мученики! Национальные обыватели! Отпусти их по домам, Потапов! Иди выдай иностранные паспорта – пусть уматывают в Японию, к черту и к дьяволу! А этого истерика уведи, слышать не могу плачущих мужчин.
ПОТАПОВ уводит Мордвинова. Долгая пауза.
Вы можете отправляться спать. Идите-идите, я вас не держу.
ГРЖИМАЛЬСКИЙ. Какое ваше воинское звание в прошлом?
БЛЮХЕР. Унтер-офицер.
ГРЖИМАЛЬСКИЙ. Сколько вам лет?
БЛЮХЕР. Тридцать.
ГРЖИМАЛЬСКИЙ. У вас есть дети?
БЛЮХЕР. Моя трехмесячная дочь умерла месяц назад. Еще вопросы будут?
ГРЖИМАЛЬСКИЙ. Вы считаете, что наша помощь будет важным вкладом в дело защиты России от интервентов?
БЛЮХЕР. Генерал, ну что вы, словно дама у соблазнителя. Ей-бог, даже странно мне слышать все это. У детей это называется «и хочется, и колется, и мама не велит»…
ГРЖИМАЛЬСКИЙ. Ваше счастье заключается в том, что вы помните, как говорили в детстве. Я уже это забыл. Когда мы вам будем нужны?
БЛЮХЕР. Завтра. Растащут ведь Россию, по кускам разорвут… Белые, за ними – японцы! Казаки, за ними – японцы.
ГРЖИМАЛЬСКИЙ. Воевать с Молчановым можно, оскорблять нет смысла; оскорбляя противника, вы роняете себя.
ГРЖИМАЛЬСКИЙ. Какой вам был смысл так яростно защищать нас от вашего чекиста?
БЛЮХЕР. Я не вас защищал, я защищал революцию, потому что революция только тогда непобедима, если все ее участники соблюдают закон.
ГРЖИМАЛЬСКИЙ.Позвольте все же представиться: Андрей Иванович Гржимальский.
БЛЮХЕР. Давно бы так. (Обходит всех и здоровается с каждым за руку.)
В камеру вбегает ПОТАПОВ.
ПОТАПОВ. Василий Константинович! Товарищ Блюхер!
БЛЮХЕР. Что?! Что? От него?
ПОТАПОВ. Да.
БЛЮХЕР и ПОТАПОВ выбегают из камеры. Они – в луче прожекторов.
Вот он! Вот он – весь тут! План наступления… Ах, Исаев, ай да Чен, ай да ребята!
БЛЮХЕР принимает из рук Потапова пакет и начинает сначала медленно, а потом яростно и лихо отплясывать «Камаринскую».
Картина восьмая
Кабинет Гиацинтова. ГИАЦИНТОВ и ИСАЕВ.
ГИАЦИНТОВ. Исполняющим обязанности главного редактора во время отъезда Ванюшина были назначены вы?
ИСАЕВ. Я.
ГИАЦИНТОВ. Прошу вас объяснить мне, как на страницы газеты попала эта возмутительная гнусность!
ИСАЕВ. О чем вы?
ГИАЦИНТОВ. Я имею в виду статью о продажных девках, голодных детях и смертности в чумных бараках.
ИСАЕВ. Этот материал в номер поставил я.
ГИАЦИНТОВ. Вы?! Будет вам, Макс… Я не верю.
ИСАЕВ. Тем не менее, это правда.
ГИАЦИНТОВ. Зачем вы это сделали?
ИСАЕВ. А тираж? Газету раскупили за десять минут. Такой материал публика читает взахлеб. Согласитесь – нет ничего приятнее, как прочесть о несчастьях ближнего.
ГИАЦИНТОВ. Вы с ума сошли.
ИСАЕВ. Когда я работал в пресс-группе Колчака, мы не боялись печатать правды. И потом – отчего красные не боятся говорить о своих трудностях, а мы обязаны молчать?
ГИАЦИНТОВ. При чем здесь красные? Вы опозорили наше белое, свободное, всем обеспеченное государство! Вы это сделали в обход цензуры?
ИСАЕВ. Когда я верстаю номер, то думаю о газете, а не о цензуре.
ГИАЦИНТОВ. Кто писал статью?
ИСАЕВ. Черт его знает.
ГИАЦИНТОВ. Где текст?
ИСАЕВ. Валяется в редакции.
ГИАЦИНТОВ. У кого?
ИСАЕВ. По-видимому, на столе у метранпажа.
ГИАЦИНТОВ. Метранпаж арестован. Он клянется, что подлинника в типографии никто не видел.
ИСАЕВ. Э, ерунда…
ГИАЦИНТОВ. Вы видели, как набирался этот материал?