Бездна и Ланселот

– Хорошо, Пол, нам над вашим предложением надо немного подумать, кое с кем посоветоваться, – подытожил Желябов, для солидности прихлопнув ладонью по столу. Завтра мы дадим ответ. Утром я вам позвоню.

– Что ж, посоветуйтесь, – широко улыбнулся Тивел. – Я вижу, вы все еще немножко живете в Стране Советов, хотя во всем остальном вам не откажешь.

Часть I

Золото микадо

Сегодня океан наконец почти успокоился. Большие волны, которые еще вчера, как щепку, бросали корабль, смирились и утихли. Над чистым горизонтом как ни в чем не бывало встало солнце и принялось усердно взбираться на свою невидимую небесную горку. Интересно, почему всегда, когда самое трудное позади, но никак не раньше, природа становится эдаким ласковым пушистым созданием, прячущим в своих мягких лапах острые когти, которыми она только что брала вас за самое горло?

Корабельное утро. Для американцев оно всегда начинается с чашки крепкого кофе и сигары на баке. Они старательно осваивают трудный чужой язык, приветствуя членов экипажа судна на ломаном русском. Те пытаются отвечать на английском, иногда еще более коверканном. Однако, несмотря на это, все друг друга прекрасно понимают. Американцы все больше спрашивают про русскую мафию и медведей, а русские смеются и говорят, что лично никогда не видали ни первого, ни второго. Они в свою очередь интересуются жизнью в Америке и почему-то уверены, что там жуткая безработица и сплошное притеснение чернокожих. Впрочем, некоторые русские спецы вполне сносно владеют английским.

– Доброе утро, мистер О’Нил, – помахал приветственно рукой, пробегая мимо, русский инженер Валерий с труднопроизносимой фамилией Казачков, а может, Козаченко, что, впрочем, ничуть не мешало ему прекрасно руководить технической частью проекта.

– Хелло, Валерий, – ответил, сидя в шезлонге, поставленном на верхней палубе, седовласый старик. – Кэк ди-э-ла? – добавил он на ломаном русском.

– Нормально, сегодня море спокойное, так что скоро начнем готовиться к погружению в районе залегания корпуса лодки и разброса обломков, который вчера оконтурила видеосъемка. Нам сказочно повезло, что она зацепилась за выступ скалы и не свалилась ниже, – ответил тот по-английски и продолжил свой путь.

– Обломки… – размышлял старик, которого все звали здесь Фред О’Нил. – Сколько же они там пролежали? Больше полувека. Мир наверху за это время успел сильно измениться, наполнившись совсем другими людьми. Но суть человека – душа, которая куда-то исчезает со смертью; вещи же не умирают, а остаются холодными, болезненными осколками прошлого в теле настоящего. Но ведь реально может существовать только настоящее. Прошлое же в настоящем гротескно, а потому их противостояние опасно. В этом, наверное, и состоит вечный трагизм бытия. Оно, как змея, кусающая себя за хвост. Вот и старая подлодка с переломленным хребтом, но по-прежнему начиненная смертью, все еще лежит на каменном дне и как будто ждет своего часа.

Кажется, операция «Восходящее солнце» идет к финалу. Тивел всегда добивается успеха. Имя «счастливчика Пола», морского кладоискателя, давно сделалось известным, а его экспедиции стали сенсациями. О нем пишут много всяких небылиц: будто он ищет на древних галеонах вовсе не золото, а элексир бессмертия; знается с нечистой силой и получает сведения о местах, где затонули корабли, прямо от душ погибших на них моряков. А в одной американской газете написали, что он потому так необыкновенно удачлив, что сам плавал на этих кораблях и, вообще, был знаком с Черной бородой, а может, это он сам и есть. И в то время, когда все порядочные люди, чтобы понять, что и где искать, годами пропадают в архивах, корпя над пыльными бумагами, или гоняются по аукционам за древними картами, Пола там не застать. Он просто знает, и все. Ну конечно, если бы не черт или мафия, кто бы еще помог ему выудить откуда-то команду ненормальных русских, которые вместо того, чтобы качать нефть, пилить лес и пить водку из самовара, волками рыщут по морям, видя на дне все, что плохо лежит.

Пол осторожничает, конкурентов хоть отбавляй. Они идут за ним следом – хотят перехватить его удачу. Вот недавно рядом долго маячило какое-то подозрительное английское судно. Поэтому, прежде чем прийти на место, Пол запустил экспедицию по большому кругу. Еще в марте из Черного моря вышло русское судно, нанятое им с экипажем и командой ученых. Через Босфор оно прошло в Средиземное море, через Суэцкий канал – в Индийский океан, затем пересекло Тихий. В Калифорнийском заливе опробовали сонары и систему обработки данных. Потом, убедившись, что техника русских работает как надо, через Панамский канал вышли в Атлантику. На Барбадосе, в Бриджтауне, на борт поднялась команда Тивела из двенадцати человек, и мы двое: я и Джейн, которую сейчас все зовут тут Дорис. Никто, кроме Пола, не знает, кто мы и какую роль играем в этой экспедиции. Впрочем, и нам не очень известно, кто такой Пол. Он сам отыскал нас с Джейн, что было нетрудно, так как мы с ней давно уже создали небольшую компанию, которая объявила своей целью поиск этой же подводной лодки. Пол просто предложил нам не конкурировать, а объединить усилия и деньги. Он хочет поднять со дна японское золото. Ни о чем другом он, конечно, не догадывается. Вообще, всей правды, слава богу, здесь не знает никто, кроме меня и Джейн, и не должен ее узнать. Все уверены, что мы ищем золото. Пусть и будет так.

Приказ приступить к поисковым работам Тивел отдал неожиданно, после того как все уже отчаялись бороздить океан. Команда почти две недели пребывала в страшном напряжении, прилипнув к сонарам и мечтая увидеть на сонограмме хоть тень субмарины. Обследовали десятки квадратов, день шел за днем, но ничего не происходило. Многие заговорили, что надо прекращать поиски. Но, видно, богиня Фортуна, прежде чем повернуться к тебе лицом, сначала показывает менее принятые для демонстрации публике части тела. Когда пик нервного напряжения был пройден и наступало разочарование, второго мая на самом последнем профиле, полученном по координатам, извлеченным из старой карты Тивела, на которой некоторые успели заметить знак свастики и готические немецкие буквы, появилась длинная черточка, похожая на сигару. Сомнений почти не осталась – это та самая субмарина, которую никто не видел уже полвека. Причем лежала она не на глубине двух с половиной – трех миль, как предполагалось раньше, а совсем близко, в каких-то ста шестидесяти ярдах от поверхности, на самом краю горизонтального выступа подводной горы. Уныние сменилось всеобщим ликованием. Все жаждут продолжить работу. Теперь пришел черед подводного фотокомплекса «Нептун». У русских отличная аппаратура, хотя и неавтономная, и ее пришлось буксировать за кормой на расстоянии в две-три мили с помощью шестнадцатитонной лебедки. Это была тонкая работа. Валерий, с которым он только что поздоровался, руководивший у русских ученых всей научно-технической частью, сам сел за пульт управления и умудрился филигранно провести аппарат в каких-то десяти футах над объектом, в кромешной тьме, которая даже на такой относительно малой глубине абсолютна, не зацепив за корпус, и с помощью вспышек заснять его, передав информацию по кабелю наверх. И вот пятого мая в 02:03:03 по Гринвичу на экранах мониторов появилось четкое изображение. Боже мой, это была она! Я узнал ее сразу, как будто покинул вчера. Джейн, стоявшая за моей спиной и напряженно следившая за экраном, нервно вскрикнула. Субмарина покоилась на уготованном для нее гладком каменном ложе, на самом краю подводного плато, отвесно обрывавшегося в глубокую пропасть. Внешне она почти не изменилась, если не считать бурого налета ржавчины, покрывавшего весь ее нескончаемо длинный корпус, постепенно извлекаемый из тьмы светом прожекторов. На каменистом дне рядом с лодкой все еще валялись куски металла, трубы, вентили, куски, похожие на эбонит аккумуляторных батарей, какие-то лоскуты ткани, даже круглые очки в металлической оправе и один форменный японский погон. Наконец поток электрического света обнажил в левом борту большую пробоину, рваные края которой были уродливо выгнуты наружу. А из вспоротого чрева лодки на дно океана ниспадал сияющий водопад из множества металлических брусков. Такое впечатление, что субмарина истекала золотой кровью. В лучах прожекторов слитки переливались и искрились, будто торопились наверстать время, потерянное для их дерзостной красоты в темной океанской могиле.