Дети на дороге

– Нет, не понятно.

– Неважно. Перестань за мной шататься…

– Я не могу, – призналась девушка.

– Что за чёрт? – пробормотал он.

– Вы пишете себе, пишите, – разрешила Ира, – а я потом сама книжку напишу…

– Обо мне? – нервно усмехнулся Лёша.

– Ага.

– Мне всего лишь нужно, чтобы кто-то проверял ошибки в тексте, но даже это место давно уже занято, – раздельно произнёс он.

– Врёте. Все знают – вы с женой разводитесь…

– Перестань за мной шпионить, – повторил он в третий раз. – Работай в агентстве, учись в училище… Ты в Университет поступать не собираешься? – вдруг спросил Лёша, чем неожиданно даже для себя выдал свой чрезмерный интерес цепким взглядом будто бы ощупывающем хорошенькое веснушчатое личико Ирины.

– Если замуж не выйду, – тихо произнесла она и поджала губы.

– С таким-то упрямством, – сказал он.

– Упрямство и настойчивость – не одно и то же, – сказала девушка так, как будто процитировала умную книгу.

Лёша пытался вспомнить, не его ли книга.

– Ясно, – сказал он, – Хорошо, увидишь…

– Увижу – что? – крикнула она ему вдогонку…

ПЯТЬ

Увы, за время сожительства с кареглазкой Лёша так и не успел развестись с женой, и Света формально по-прежнему приходилась ему племянницей. Он безалаберно пропускал судебные разбирательства, заседания и слушания, хотя ни одна из сторон не была против развода. Лёша разбежался со своей женой, но не с её семьёй.

В редкие минуты, когда Светлана чувствовала своё зависшее неопределённое положение наиболее остро, она выдавала пачками все эпитеты, которыми была снабжена женской половиной своей родительской семьи. Для Лёши это была ретроспективным показом камеры предварительного заключения, куда его упрятывала своими стараниями мать Светы, телефонные переговоры, постоянно обрывающиеся, вечно неубранная квартира и – как итог – облом в издательстве, где готовилась к печати его первая книга.

Книгу так и не напечатали. Малочисленные экземпляры разошлись в узком кругу читателей. В немыслимом водовороте, со стрельбой, подростковой истерикой и затяжным запоем Лёша не заметил, как очутился на территории-приданном кареглазой первокурсницы. Ничего не изменилось. Это была та же семья и та же неопределённость…

Гуманитарное училище было почти таким же, как и все остальные училища. В памяти Лёши шевелилась какая-то грязная история с порнографическим скандалом, с которым удивительно ладно сочеталась учащаяся-уборщица в велосипедках. Лёша был зол от того, что по-прежнему не было денег; от того, что Светка так и не позвонила, а звонить её родителям хотелось не больше чем съесть мороженое с пивом; от того, что какая-то малолетняя дура с завитыми каштановыми локонами влюбилась в него без памяти и обычной постельной сценой от неё не отделаешься…

Кстати она вышла из училища в сопровождении таких же упрямых гуманитарных ровесниц; кажется, Ира намеревалась подойти к молодому писателю, но он с ярко выраженным безразличием отвернулся к пирамидальному тополю, и гуманитарная компания осталась у него за спиной.

По мере продвижения к центру города Ирина расставалась со своими однокурсницами, как это бывает с айсбергом, движущимся в тёплых водах к жаркому материку. Лёша не скрывал своего шпионства, шёл в нескольких шагах от миниатюрного клетчатого рюкзака, в котором, по его мнению, могло уместиться от силы содержимое его бумажника, а веснушчатая Ирина умудрялась вместить в него учебники-конспекты, плюс ещё какие-то косметические мелочи, не говоря уже о…

«Лучше не говори ничего, – подумал Лёша, – не говори ничего, не думай, не воображай…» Не прошло и получаса его пассивного преследования, а он уже представил себе жизнь уборщицы-третьекурсницы так ярко, что мог своими собственными руками создать красочную детскую книжку-раскладушку…

На территории огромного общественного парка (не «Сту Джиз») он решил схитрить, срезать наискось зеленеющую плоскость, безлюдную, залитую солнцем, и оказаться впереди особы, с которой он поменялся ролями. В чередовании молодых елей и акаций, в хвойно-лиственном сочетании Лёша думал, что все люди на самом деле – деревья, и вспоминал, как когда-то на таком же вот отрезке, только в жилом микрорайоне, его поджидала школьница Света, в нетерпении шагая туда-сюда возле наполовину вкопанной в землю тракторной покрышки, повторяя постоянное одёргивание со стороны Лёши: «Только без «ну», – «Ну ла-адно…»

Прозвенел звонок.

Растерянно моргая, Лёша продолжал идти, неуклюже споткнувшись о невысокий тротуарный бордюр и не заметив этого. Каштановую аллею, открывшуюся перед ним сразу же за углом дома, венчала обыкновенная общеобразовательная школа, от которой Лёша открещивался очень давно. Звонок собрал школьников в школьное тело. Теневая каштановая аллея опустела в считанные секунды – всё зря, все усилия напрасны, я буду без конца возвращаться к перезвонам звонков, рядам парт, сетчатому гардеробу и цокольной школьной столовой – к своему собственному, никем не завершённому детству…

– Эй…

Кто-то дёргал его за рукав плаща.

– Только не говори, что ты и здесь тоже учишься, – произнёс он, не вынимая рук из карманов плаща (чтобы не наградить девушку заслуженной оплеухой).

– Нет, здесь я работаю, – сказала Ира, отступая в каштаново-школьную тень.

– Уборщицей? – предположил он.

– Иллюстратором. Я на пианино играю, – она махнула рукой – слишком неопределённо, чтобы это выглядело прощальным жестом.

Оставшись в одиночестве, Лёша подумал, не понимая, к кому он обращается: «Верните меня в детство…» Повернувшись к школе спиной, он увидел то, что видел каждый школьник, возвращающийся с уроков домой.

– Город, – вслух произнёс Лёша, – Был Город…

Редко когда он задумывался, что было до Города; если собрался задуматься, то нашёл бы нечто подобное улике на месте преступления, вроде обломка расчёски, которой пользуются в разных странах несколько миллионов человек. До Города было детство, не какое-то абстрактное символическое, а настоящее детство, в котором Лёша был или лидером, или аутсайдером, или обычным ребёнком, оставившем после себя массу фотографий, сделанных родительским фотоаппаратом «Смена». Время – само по себе понятие далеко не условное, но абстрактное, потому и детство всегда в прошедшем, давно миновавшем «вчера» – абстрактное, недоступное для возвращения; идиллия применима только в прошедшем времени; пусть детство всегда и у всех будет идеализированным с уничтоженными негативными впечатлениями и умело подретушированными впечатлениями светлыми и радужными. Лёша думал, что даже оставшиеся в живых школьники из кинговской «Керри» будут собираться на встречи выпускников – а ведь их школа была сожжена дотла, отстроена вновь, но была, а теперь там время от времени школьники стреляют друг в дружку из папиных ружей…

ШЕСТЬ

В рекламу Лёша вляпался ещё студентом, не в одиночестве, многие студенты-филологи верили в сказку о большом рекламном будущем, когда за одно словосочетание кто-то должен был выдавать безумно много либеральных ценностей. В той рекламе, как в мышином мультике, улицы были вымощены сыром, текли молочные реки, а на деревьях вместо листьев росли баксы, потому и «зелень». Золотое время так и не наступило, но некоторые знакомые Леши были убеждены в том, что оно прошло где-то рядом, должно быть в прилегающем параллельном мире, о котором любил вспоминать администратор Миша…

Вместе с одним парнем по имени Олег, Лёша заявился в агентство «Позиция», оба – колышимые мечтой о золотом времени и параллельных мирах. Заказы повторяли друг друга; Олег говорил, что в городе основные проблемы – это бутики, дорогая мебель и пиво, а с остальным всё в порядке. Салон женского белья на общей рекламной картине агентства выглядел так непривычно, что резал глаз. Как и положено прилежным выдумщикам, Лёша и Олег отправились в салон посмотреть своими собственными глазами на изысканности подчёркивающие прелести и скрадывающие изъяны женского тела, да и зависли там на целых полдня, и унесли оттуда кучу каталогов, которые разошлись по всему университетскому общежитию, и были разобраны на детали, украсившие стены комнат, двери туалетов… Кажется, ничего подходящего ни Леша, ни Олег не придумали, «Позиция» осталась без клиента. «А мы должны были что-то придумать?» – спрашивал Олег, увлечённо листая каталог с полуобнажёнными моделями…