Страница 4 из 12
Русан приподнял крышку закопчённого чугунка и выловил пареную репу. Перекусив, скинул валенки и полез на печь. Она остывала, но под одеялом ещё сохранялось тепло. Мальчик закутался с головой и задремал. Когда Русан проснулся, день вступил в свои права. Матери не было. Из сеней доносились стуки дерева о дерево и плеск ковшика в ведре. Через миг дверь скрипнула.
– Проснулся, пострелёнок? – спросила мать, заметив шевеление за занавеской. – А я к Черпухе ходила за мукой.
Русан затих, не двигаясь.
– Ну что притворяешься? – засмеялась Ровченя. – Я же знаю, что не спишь.
Женщина прохладной ладонью потрепала сына по голове.
– Вставай, солнце моё.
Русан закрыл глаза под одеялом, словно мать могла это увидеть.
– Не будешь вставать? Тогда кому-то оладьев не достанется, – с улыбкой пригрозила Ровченя.
Мальчишку будто сдуло вниз.
– Что же ты не предупредила? – сказал он, шаря глазами по столу. – А где оладьи?
Мать ещё сильнее рассмеялась. Её голубовато-серые глаза сверкали над красными с мороза щеками.
– Сейчас будут.
Оладьи удались на славу. Русан обмакивал их в мёд, запивая молоком. Ровченя устроилась напротив и смотрела на сына. Любое его движение вызывало в сердце тёплую волну. Отдавать приятнее, чем брать, особенно если то, что отдаёшь, надо.
Где-то на улице, скрадываемые расстоянием и мягкими сугробами, послышались крики и свист. Ровченя насторожилась. Крики приближались. Стали различимы глухие удары копыт по пушистому снегу. Мать и сын прильнули к окну. Не меньше полусотни всадников мчалось через Земной Верх. Из заваленных снегом изб выскакивали мужчины. Мечи в их руках отливали холодным блеском.
Взмыленные лошади брали смельчака в кольцо. Расстегнув ворот рубахи, загорец отбивался от тянувшихся к нему пик с бунчуками возле острия. Враги приподнимались в стременах и метали огонь – забрасывали крыши изб и амбаров горящими стрелами. Над двумя избами уже поднимались клубы дыма. Всадники покатывались со смеху.
– Скипы! – в ужасе выдохнула Ровченя.
Русан оторопел. Он никогда не видел заклятых врагов Загорья вот так, на расстоянии нескольких сотен шагов.
Долгими летними вечерами старики рассказывали им, малышам, красочные истории о дальних походах своей молодости против исконных недругов. Ребятишки слушали, затаив дыхание, и представляли раздирающие слух резкие крики степняков, звон оружия и треск ломаемых доспехов.
Из одного такого похода не вернулся отец. В памяти Русана остались только светлая курчавая борода и огромные руки, которые словно пушинку, подхватывали сына и поднимали вверх. Глаз отца Русан не помнил, но ему казалось, что они были такими же голубовато-серыми и добрыми, как глаза матери.
Как всякий загорский мальчишка, Русан мечтал встретиться со скипом лицом к лицу, взмахнуть мечом, как учил отец. Победа будет трудной, но скип запросит пощады. Как рассказывали старшие, степняки настолько же умело сражаются в бою, насколько хитрят и унижаются после битвы.
Трое скипов ворвались во двор Черпухи. На снег выскочил дядя Квыря без тулупа и в лаптях. Его тут же рубанули кривой саблей, и на снег хлынула дымящаяся кровь. Клинок прошёл наискось от шеи до груди. Корова тётки Черпухи с надрывом мычала: скипы успели поджечь хлев и теперь выгоняли скотину на улицу.
– Одевайся, – прошептала Ровченя сыну.
Русан не шевельнулся.
– Одевайся, я сказала! – повысила голос мать.
Резкий звук привёл Русана в себя.
– Быстрее, – подгоняла Ровченя, разворачивая завёрнутый в тряпку меч. Твёрдыми скупыми движениями она выдвинула лезвие из ножен и взглянула на сына.
– Оделся? Теперь еда!
Русан не успел сообразить, что к чему, а мать уже набила котомку хлебом, репой и сунула в руки крынку мёда.
– Быстрее в подпол! – поторопила она.
– Мам, а ты? – удивился мальчик.
– Может, свидимся! – произнесла Ровченя, вглядываясь в глаза Русану. – Ну давай, сынок.
Женщина взялась за кольцо люка в полу.
– Нет! – Русан схватил топор. – Мы будем драться вместе!
Звонкие крики врагов слышались во дворе. Из сеней раздался топот множества ног и звон падающих вёдер. В избу вбежала толпа хрипящих скипов.
– Какой красивий женщин! – произнёс один из нападавших, ломая язык на загорских словах.
Ровченя выхватила меч и отступила в угол, Русан с ней. Смех среди скипов прекратился: это у них, на юге, женщины – только слуги мужчин и кроме очага да базара ничего не знают.
Вскрикнув, степняк рванулся вперёд. Сабля и меч лязгнули друг о друга. Через мгновение скип взревел от промаха и снова бросился в бой. Он и представить не мог, что женщина может так умело обращаться с оружием. Новая атака не достигла цели. Мужественная загорка, перебирая рукоять меча в руках, прожигала врага полными ненависти глазами. Рядом ощетинившимся волчонком смотрел Русан.
Скипы посовещались, и озверевшая толпа устремилась на мать с сыном. Первый нападавший напоролся на меч Ровчени. Русан взмахнул топором. Тело врага грузно рухнуло на пол. Второй скип, брызгая кровью, повалился на колени. Из-под тела медленно расширялась кровавая лужа.
Русан хорошо запомнил только этих двоих. Что было дальше, он помнил смутно. В углу избы с мечом в руках, как-то неудобно подтянув ноги, лежало тело в материной душегрейке. Руки Ровчени сжимали обагрённый клинок. Рядом в кровавом месиве корчились смертельно раненые скипы.
Чья-то рука рванула Русана за воротник. Мальчишку, залитого чужой кровью, выволокли наружу и стали трясти за плечи. Маленький загорец изловчился и вцепился зубами в волосатую руку. Скип взвыл от боли. Сильнейший удар в ухо сбил Русана с ног. Сознание помутилось, нахлынула темнота.
Глава 4
Сердце Эншехира возликовало, когда он ступил на Калиновский берег. На непроницаемом лице холодно сверкали глаза. Властным жестом хан подозвал тысяцкого.
– Что в Кумогорах?
– Одни трупы, – ответил тот. – Загорцы все полегли. Раненых добивают.
– Наших много осталось?
– Несколько десятков.
Сопровождаемый слугами, Эншехир поднялся по откосу к распахнутым настежь воротам. Столица повержена, но торжествовать не время – надо укрепить завоёванное. Внимание хана привлекли фигурки всадников на опушке леса. Верховые неслись к Кумогорам, их было не меньше сотни. Из-под копыт поднимались облачка пыли.
– Кто такие? – ткнул плетью хан в их сторону.
– Должно быть, остатки кумогорцев, – предположил тысяцкий.
– От крепости в лес никто не уходил, – припомнил Эншехир.
Радость в сердце хана померкла. Что-то ему подсказало, что победа ещё не одержана.
– К бою! – скомандовал он.
Степняки обнажили клинки.
– Засадные силы? – спросил тысяцкий.
Это была не засада. Всадники приблизились, и стало ясно, что это лесные разбойники.
– Если кумогорцы так бились, то чего ждать от бандитов? – прошептал хан.
Верховые с неистовой мощью врубились в толпу захватчиков, споро оттеснили её в сторону и направили коней к закрывающимся воротам Кумогор. Выпущенные игмедами стрелы поразили немногих: конный натиск был отчаянно стремителен.
Среди нападавших выделялся звероподобный мужик с растрёпанной бородой, сломанным в драке носом и нависшими кустами бровей. Богатый кафтан выдавал в нём атамана дикой ватаги. В левом ухе сияла золотая серьга.
– Быстрее! – подгонял Эншехир солдат, навалившихся на толстые воротины, но вихрем подлетевшие разбойники не дали их закрыть.
– Что, собаки, кровушки загорской понюхать пришли? – орал главарь, размахивая саблей.
Разбойники горохом рассыпались внутри города. Опытные в сражениях игмеды пытались создать подобие строя.
– Дикость загорская! – выругался Эншехир. – Оборванцы навязывают нам бой.
Кто навязывает противнику своё видение сражения, тот его и выигрывает. Кто смел, тот за двоих съел. До заката сотня лесных бродяг расправилась с завоевателями.
Время и пространство зависят друг от друга. Учёные мужи веками бьются над их взаимосвязью, но истина проста: чем быстрее двигаешься, тем большее пространство захватываешь.