Страница 1 из 10

Давай знакомиться, благоверный…

Наумова Эллина Римовна

Эллина Наумова

Глава 1

У каждой женщины внутри, на уровне сердца и легких, находится грань самообмана. О достижении рубежа сигналит такая физическая боль, что становится ясно: дальше будет только и гораздо хуже. Нет, есть на свете «розовые дурочки», которые всю жизнь себе врут. Но на них, в общем-то счастливиц, надеты, если по старинке, розовые очки, а по-нынешнему – вставлены розовые линзы, о чем они не догадываются. Жизнь ведь ничего не выдумывает, лишь уточняет. Ясно, что-то преображающее действительность есть. Но как очки не заметишь? Их можно только упрямо не желать снимать, что наводит на мысли о злокозненности или глупости. То ли дело мягкие нежные диски, с которыми вдруг да рождаются. Умнее от этого женщина не становится, но и винить ее как-то неловко: не подозревает же, бедная, что видит мир искаженно. В любом случае и та и другая оптика крепится за ушами или на глазах, а вовсе не в тех местах, какие возникают перед мысленными взорами сексуально озабоченных типов при упоминании розового и голубого цветов. Испохабили палитру стыдливые предки, которым было необходимо пристойно обозначить непристойность. Их же люто тянуло о ней прилично сплетничать, то есть осуждать, конечно… Это к тому, что на вышеупомянутых дурочек Анджела Литиванова не походила. И ориентация у нее была стандартной: не заладилось с мужчиной, нечего кидаться в женские объятия, ищи следующего. Поэтому, когда закололо слева под грудью, дыхание перехватило и страх немедленной смерти мерзко оскалился в закаменевшее вдруг лицо, она только простонала:

– Доконал, мерзавец!

И наконец решила изменить и собственную, и его жизнь.

В действительности больное сердце кричит о том, что ему плохо, из-под лопатки или из-за грудины. А там, где, охнув, схватилась Анджела, ворчат раздерганные нервы. Но какая ей была разница при уверенности в том, что муж доведет ее до инфаркта. Специально доводил с год, только этим и занимался. И, кажется, почти преуспел.

Кроме того, с детства до юности человек неимоверно страдает из-за любого ущемления его желаний. Игрушку не купили – трагедия, Из-за компьютера выгнали в постель – драма. Что уж говорить о первых влюбленностях. Нет жанра для описания, просто нет. А повзрослев, он однажды соображает, что вокруг маются люди, которым хуже. Молодость упряма – поначалу ей кажется, что они сами в своих бедах виноваты. Но потом, когда становится паршиво, например от безденежья, сама собой вдруг вспоминается худющая одинокая бабка-соседка, у которой необходимая тебе сию минуту сумма – годовая пенсия. И человек неожиданно испытывает облегчение. Бывает, сильно пугается. Не за старуху, за себя. Страшный вопрос гвоздит: «А, если не только лучший друг или подруга, которые потому и являются таковыми, что мыслят со мной одинаково, но и другие то же и так же чувствуют?» Потеря уникальности может свести с ума. Защищает только недавно включенный механизм – облегчение, которое приносит чужая боль. Стыд же за это облегчение со временем заставляет помогать другим. Через это прошло большинство.

Но Анджела Литиванова относилась к редкой породе: ей от чьего-то горя становилось еще гаже. Мир был жесток и несправедлив абсолютно – в нем корчилась от боли и она, и еще толпа народа. Даже кучку процветающих беспринципных подонков было жалко – ужас расстаться с деньгами пусть и на смертном одре непередаваем. Но у них все равно иначе болело – тупее, мягче, короче. Тот ребенка потерял, этот любимых взрослых, кто-то разорился, заболел, дом у него сгорел… И они сами еще живы и не в психушке? Анджела не вынесла бы, настолько была чувствительна, против воли применяя на себя все и сразу. Считала, что, наверное, поэтому не теряла, не разорялась, не болела, не бомжевала. Зачем Небу ее мучить, если она по интенсивности страданий и без того всех переплюнула? Сразу выдавала такое качество мук, что количеством их ничего нельзя было бы изменить.

Жизнь и у этого типа людей продолжает отбирать или не давать то, о чем мечтают. Они либо спиваются, либо умирают от передозировки, особенно женщины, что в розовых очках, что без них: у одних нет сил бороться, другие не видят смысла. У Литивановой же все складывалось так, как хотелось. Надо отметить, странноватая женщина много усилий прилагала для этого, выбрав девизом: «Смотри на идеал поверх всего». И твердо контролировала себя, чтобы не обнаглеть и не начать ждать от судьбы лишнего. Но именно доброе отношение к ней мужа с восемнадцати ее лет и до нынешних тридцати пяти было необходимостью. А он… Нет, ну, добро бы ровесник почуял, что женщина без грамма лишнего веса просто из-за возраста по анекдоту становится ближе к тощей корове, чем к стройной газели! Так ведь старше на пятнадцать лет! Лысеет быстро. Здоровье не очень, кажется, чем больше за ним следит, тем оно капризнее и норовит удрать. И так обращается с женой, настолько выхоленной, что ей больше двадцати пяти незнакомые не дают. Которая настолько образованна и умна, что с ней беседуют, а не треплются. Которая ему сына вырастила: мальчишке шестнадцать, учится в Швейцарии так успешно, что родителям не совестно. Да, именно это слово, хоть, когда она его употребляла, многие хмыкали – анахронизм.

Анджела давно поняла разницу между стыдом и совестью. Первый – отпрыск уязвленного самолюбия. Когда человек не сумел быть таким, каким воображал себя и желал казаться окружающим, тогда ему стыдно. А вот если не смог выполнить свои обязанности, тогда – совестно. Она свой долг жены и матери исполняла рьяно. И вот пожалуйста, с сердцем плохо от долгой нервотрепки, ото всех унижений, от равнодушия и откровенного хамства любимого мужчины. Надо было что-то решать и делать незамедлительно. «Для начала добраться бы домой», – подумала близкая к идеалу красавица и умница, ощущая всю ту же боль под левой грудью. Литиванова завела машину, сосредоточилась на подмосковном шоссе с мерзким асфальтом и упустила миг, в который по ее артериям и даже венам потекла чистейшая ярость, расширяя их до нормальных объемов. Иногда такой компонент крови является лучшей профилактикой сердечно-сосудистых заболеваний. Это был тот случай.

Еще утром она склонна была лгать себе, что ее замечательный Мишенька, ее классный Михаил Александрович Литиванов банально переутомился. Как обычно, проснулась на час раньше, чем он, включила ночник и смотрела на родные изгибы тела под вторым одеялом – жадно, не боясь смутить мужа, если тот неожиданно откроет глаза. Он немного поправился и поэтому совершенно не изменился лицом. Наоборот, стал трогательнее. Но его вид навеял не оптимизм, как еще месяц назад, а не слишком приятные воспоминания. Когда-то мама, рыдая, отговаривала свою первокурсницу Анджелочку от свадьбы:

– Ладно, гробь молодость. Обслуживай скучного благоверного, пока нормальные девочки будут развлекаться. Выбирать будут из сонма поклонников! Но пойми… Нет, еще не поймешь. Поверь мне на слово, умоляю. Сейчас тебе восемнадцать, ему тридцать три, ты юна, он молод, и вам хорошо. Тебе будет тридцать, ему сорок пять – терпимо. Но потом он начнет стареть. Тебе еще нужны будут развлечения, комплименты, много секса. А ему только работа… И юная любовница раз в две недели…

– Какой сонм поклонников, романтическая моя мамочка? – смеялась дочь. – Не о нем девчонки мечтают. Поголовно думают только о богатом муже. И готовы на шестидесятилетнего, лишь бы достойно содержал. У меня же сказочный вариант!

– Да шестидесятилетний в сто шестьдесят раз лучше! Все, что с ним произошло, случилось не на твоих глазах, не в твоей постели. Он – результат, бери и не жалуйся, а знай себе приспосабливайся. Ты же, храбрая моя, увидишь и шкурой почувствуешь процесс.

Разумеется, тогда она не послушалась. И до сих пор думала, что не прогадала, как минимум. Но вынуждена была допускать: мама в чем-то была права. Для Мишеньки настало время изменений. Да, это был ужасный год в милой семейной жизни, да, их пристукнуло кризисом. Может, творилось нечто возрастное, физиологическое, чего мужу самому никак не удавалось себе объяснить. Может, сын уехал, и в Литиванове происходили тектонические сдвиги. Вот-вот образуется новый материк отношений, и все будет хорошо. Кризис потому и мощный настолько, потому и переживается обоими так остро, что случился впервые за семнадцать лет. Их знакомые нераспавшиеся пары уже раза по три были на грани разводов, суицидов, отпускания друг друга налево и прочей гадости. А они с Михаилом благоденствовали. Выходит, человеческую природу не обманешь. Три раза пронесло, зато в четвертый наверстаешь все упущенное.