Дредноут

. – Это напоминает разрушительное действие вирусов.

– Скорее, бацилл чумы. Или наркотиков. Пристрастившийся к ним требует с каждым днем все больше и больше. Чем хуже становилась жизнь, тем больше в нее вмешивалось правительство. Через некоторое время никто уже не хотел ничего производить. Они добились своего утопического общества, состоящего из одного класса, но это был класс нищих. Теневая экономика достигла невиданных масштабов. Занятие политикой стало приносить максимальные доходы. Люди забыли о самостоятельности и начали искать лидеров, тех, кто смог бы вывести их из этого «болота». Но самое ужасное ждало их еще впереди.

– Диктатуры?

– Они размножились, как осиные гнезда. Каждая демократия и итоге переродилась в маленькую диктатуру. Иногда – в не очень маленькую. Чем хуже работала экономика, тем сильнее диктаторов волновали только их собственные проблемы. Начались поиски козлов отпущения, социальные группы стали винить друг друга, другие национальные или политические группировки…

– Ужасно… – он вздрогнул.

– Вы слышали о Ли Куане?

– Совсем немного.

– О нем заговорили вначале на западе Соединенных Штатов; он удачно воспользовался стычками между диктаторскими режимами для реализации своих глобальных целей. Ли Куан захотел стать диктатором с человеческим лицом.

Объединить все народы под своим знаменем ради общего блага. Всеобщее равенство в распределении благ, еда для всех, консолидация планеты в единое целое…

– И что случилось потом?

– Сарда, такая система всегда нежизнеспособна! На словах она совершенна и гуманна, но сколько ее ни пытались воплотить в жизнь, все попытки заканчивались неудачей! Ли Куан продолжал болтать о всеобщем благе, но при котором единственным условием правительственного контроля над всем и вся является жесткое соблюдение закона, а это означает, что рано или поздно воцаряется военный порядок, чтобы все шагали по струнке, а тот, кто не согласен, автоматически объявляется преступником. Его «диктатура с человеческим лицом» началась как полицейское государство, а закончилась всеобщей кровавой бойней. Но все это время он продолжал болтать о порядке и о том, какие блага он должен принести всем людям. Но в то же самое время люди начали голодать, потому что экономика окончательно развалилась.

Я внимательно следила за нахмурившимся Сардой.

– Теперь понятно, к чему я все это говорю? Ритгенхауз постепенно захватывает власть, назначает своих людей на все ключевые посты. Адмирала Армстронга – в качестве представителя Звездного Флота на Конгрессе Федерации, троих – на должности командиров флагманских кораблей, сам возглавляет комитет военных советников Звездного Флота… А «Звездная Империя» должна стать запалом во всей этой взрывоопасной конструкции.

Дредноут не в качестве детища современной науки, а как детонатор, разваливающий галактику!

– И как следствие – военный инцидент с клингонами, – пробормотал Сарда, уловив ход моих мыслей. – Глобальные военные потасовки Ли Куана.

Очень хороший предлог для мятежа военных и установления их власти в Звездном флоте.

– И введения военного положения, – добавила я, – с роспуском гражданского правительства.

– Удивительно…

– Сарда, он хочет развалить всю Федерацию. Мы вдвоем уставились на серую стену, перед нашими глазами возник образ «Звездной Империи», и я поняла, что хотя мне и раньше было понятно то, о чем я сейчас рассказала Сарде, тем не менее, мысль, что это может произойти на самом деле и довольно скоро, шокировала не только Сарду, но и меня. Образ Риттенхауза, мягкого, покладистого дедушки, и вице-адмирала, человека, который способен уговорить любого, вновь появился перед моими глазами. Я медленно покачала головой.

– Он действительно верит в то, что всем станет лучше, если вся галактика будет управляться из единого центра. И с ним во главе.

Сарда повернулся в мою сторону.

– Неужели он не чувствует собственной ошибки?

Я пожала плечами, преимущественно тем, которое не болело, – правым.

– Его вера в то, что все мы должны позаботиться о всеобщем благе, заставит его в конце концов пойти на попытку покорения клингонов и ромулан с помощью военной силы; он сам не знает об этом. Но чего он не осознает совершенно – это того, что большая часть планетных систем Федерации не придерживается его точки зрения на идеальное общество, и они обязательно будут защищать свою свободу. Мы тоже будем бороться. Он не может представить себе войну с вулканцами или другими представителями человеческой расы. Ритгенхауз будет воевать с многими с тем, чтобы в конце концов покорить всех. Он не понимает этого, но это обязательно произойдет.

Потому что так происходило всегда.

Впечатление от воображаемой картины оказалось ошеломляющим. Я снова заставила себя расслабиться. Очевидно, они были правы: Ритгенхауз совсем не спорил со мной, он, конечно, знал, что я имела в виду.

Рядом со мной стоял Сарда и пытался разобраться в моем странном, чересчур эмоциональном поведении, столь типичном для человеческой расы и ее слабости; его лицо помрачнело, глаза потемнели – опять я атаковала его теми вещами, на которые не должен был обращать внимание настоящий вулканец. Я видела, как он сурово поджал губы, в нем росло негодование. В его мозгу уже не было ненависти к тем ужасным временам. Ли Куан и его последователи давно умерли. Третья мировая война показала раз и навсегда человечеству, что обществу следует позволять расти и развиваться, подобно дереву, без всякого насилия, свободному от искусственных, надуманных целей. С тех пор, с того времени, когда люди чуть было не совершили величайшую ошибку в своей истории, они начали охранять собственные свободы с особым неистовством и распространили свои идеи свободомыслия в космосе, чтобы гарантировать свободу и для других. Но, проявив в конце концов собственное благородство, они сделали несколько грубых ошибок, которые и смущали меня сейчас перед лицом моего компаньона – вулканца.

Сарда едва заметно покачал головой.

– Такие бесполезные траты, – выдохнул он.

Я согласно кивнула.

– Вот что происходит, когда общество принимает решения за каждого конкретного человека.

– Общество – да, но нужно иметь в виду тех, кто стоит во главе его.

– Да… самые громкие крикуны, политики-специалисты по выкручиванию рук противникам, идеологизированные догматики, протекционистские силы… синдром отца-защитника народов. В этом состоит человеческая ошибка.

– Мне всегда были непонятны корни религии.

– Мне тоже.

– Вы знаете так много о том периоде.

– Да… кандидатам на капитанскую должность положено глубоко изучить какой-либо раздел истории одной из главных составных частей Федерации и написать научную работу по этой теме. Мне досталась тема: «Политический коллективизм как причина третьей мировой войны на Земле». Так что, эта тематика особенно мне близка. Извините, если я наскучила вам своей болтовней.

– Я сам попросил разъяснений. Так что извинения излишни.

– В таком случае можете расценить это не как извинение, а как выражение смущения.

Раньше меня самой, ощутив во мне скрытое желание, он схватил меня под руки, поставил на ноги и продолжал поддерживать мое тело, пока я пыталась пройти пешком сквозь туман, опять охвативший меня от боли в спине. Я избегала встречаться с ним взглядом; с него и так хватало неприятных ощущений за его заботу обо мне, и я притворилась, что не заметила его дружеского жеста. Всякая высказанная мною вслух благодарность только напомнила бы ему о его неполноценности как вулканца.

– Наверное, фазер был установлен на режим «полное оглушение», проворчала я. – Еще одна ступень – и я была бы мертвее любого мертвого.

– Во всяком случае, не такой бодрой, как сейчас.

Я посмотрела на него взглядом, полным удивления и, не в силах сдержать улыбки, схватила моего компаньона за руку.

– Это шутка. Вы научились шутить?

Его лицо было непроницаемо.

– Нет. Вулканцы никогда не шутят. Я прислонилась к стене, пытаясь заставить идти собственные ноги, и вскоре опять оказалась рядом с излучателем силового поля. от которого я получила удар, едва не ставший для меня последним. За исключением узкой светящейся полоски по периметру портала, поле было невидимым, но я ощущала его злую силу совсем близко от своего тела. Единственное, что я поняла: мне следует оставить попытки прорваться через этот заслон.