Страница 29 из 46
В деревне они появились вскоре после того, как батальон Озернова с боем занял ее. Здесь врачи батальонов осмотрели раненых, переменили наспех наложенные повязки, сделали уколы тем, кто страдал от боли. Затем 1-й и 3-й батальоны вышли на шоссе Брянск — Рославль и заняли названные в приказе пункты, образовав заслоны от Рославля и Сещинской. Раненых Клюев отправил на сборный пункт в Волконщинский лес, выделив надежную охрану. Повел их Кондрат Соловьев.
Прошел час, другой… На шоссе ни с той, ни с другой стороны не появилось ни души.
Клюев начал волноваться. «По плану, — размышлял он, — бой предполагалось закончить в два часа тридцать минут. Значит, не позднее половины четвертого бригада должна быть здесь в полном сборе. Сейчас четыре — и никого… Коротченков предупреждал всех, чтобы позднее четырех не задерживались. Кто не успеет к этому времени, пусть отходит на сборный пункт самостоятельно. А как отойти, если бой на станции не закончен?»
Прождав еще минут тридцать, показавшихся вечностью, Клюев преодолел колебания, приказал батальонам сняться и форсированным маршем двигаться на сборный пункт.
…Второй эшелон бригады вступил в поселок, как только завязался бой у школы и на станционных путях. Все как будто шло по задуманному плану. Но я страшно волновался, то и дело посылал связных выяснить обстановку, порывался бежать сам то в 1-й, то в 3-й батальон, в зависимости от того, где в тот момент был сильнее огонь. Коротченков всякий раз останавливал, подтрунивая над моей горячностью.
— Не волнуйся, комиссар! Это тебе не балалайка. Тут другая музыка. Ее понимать надо! Впереди может встретиться много такого, во что надо будет вмешаться лично. Бой только начинается.
И в самом деле, он удивительно хорошо понимал музыку боя, безошибочно определял, на чьей стороне перевес. Когда в районе школы огонь достиг наибольшей интенсивности и мне показалось, что дело там осложнилось, Коротченков спокойно заметил, что Озернов кончает громить гитлеровцев, засевших в школе. Об этом ему говорили первые отдаленные пулеметные очереди у деревни Пригоры, куда озерновцы могли попасть, только миновав школу. Так же точно определил подполковник, что 1-й батальон не сумел пересилить огонь противника, что положение там осложнилось, и тут же послал связного к Озернову с приказанием помочь Коновальчуку ударом с фланга.
Коротченков был уверен, что наш первый эшелон, быстро проскочивший поселок, не мог уничтожить всех оккупантов. А потому приказал командиру 2-го батальона Щербакову хорошенько проверить все дома, и, как мы узнали потом, не ошибся.
С захватом станции батальон Щербакова и подрывники Василия Черезова занялись уничтожением вражеских эшелонов, станционных зданий и сооружений. Запылали вещевые склады, вокзал, вагоны, сенобаза. Буйное пламя далеко освещало все вокруг. Взлетели в воздух стрелки, семафоры, водокачка.
Коротченков расхаживал по путям, попыхивая трубкой, которую он не вынимал изо рта с начала боя. Только это показывало, что он волнуется так же, как остальные, но внешне сохранял невозмутимое спокойствие. Глядя на состав с самолетами, он в раздумье сказал:
— Видно, не густо у немцев с горючим, коль самолеты перевозят по железной дороге… Интересно, куда они направлялись?
— Куда бы ни шли, а попали к нам! — весело отозвался возившийся у самолета бесстрашный подрывник Юрий Осадчий.
— Как думаешь разделаться с ними? Будешь подрывать? — спросил подполковник.
— Зачем взрывчатку тратить! Мы их обложим сеном, обольем бензином и зажжем. Вспыхнут как свечи.
— А что с паровозом?
— Полный порядок, товарищ подполковник. Я ведь в МИИТе учился, знаю, как с локомотивами обращаться!
Неожиданно зло ощетинилась пулеметным огнем водонапорная башня. Это не выдержали нервы у притаившихся там гитлеровцев: к башне приближались партизаны, чтобы взорвать бак. Несколько лазовцев получили ранения. Времени, чтобы возиться с башней, не было. Пришлось взорвать ее вместе с засевшими внутри фашистами.
Время летело неудержимо. Часы показывали половину четвертого. Коротченков торопил, упрекал Щербакова в медлительности.
— Все уничтожено, — оправдывался тот. — Остались только бронетягачи. Их сорок штук. А подрывать нечем: последний тол пошел на водонапорную башню. Придется поджигать. Машины заправлены, загорятся за милую душу.
— Действуйте аккуратно, чтоб от взрыва бензобаков не пострадали наши люди. Даю на все десять минут! — строго сказал Коротченков.
Лихо козырнув, Щербаков побежал к составу.
В этот момент вспыхнул сильный пулеметный огонь северо-западнее станции, в районе подорванного моста. Интенсивность огня с каждой минутой нарастала. От командира группы клетнянцев, находившихся в засаде у железной дороги, примчался запыхавшийся посыльный. Там произошло непредвиденное. Партизаны уже собрались отходить, когда увидели приближавшийся поезд. Командир приказал задержаться, хотел своими глазами увидеть, как рухнет состав, когда паровоз наскочит на взорванный мост. А эшелон остановился, не дойдя до моста. Из вагонов высыпало несколько сот гитлеровцев. С ходу развернувшись, они двинулись на партизан. Пришлось, отстреливаясь, отходить к станции.
Словно в подтверждение того, что противник получил крупное подкрепление, загорелся бой и на западной окраине деревни Пригоры. Гитлеровцы явно решили не только выбить партизан со станции, но и помешать их отходу через Пригоры.
Коротченков приказал начать эвакуацию раненых и трофеев, выдвинуть небольшое прикрытие, чтобы задержать наступающих немцев, а остальным быстро двигаться к мосту через Вороницу.
— Самое важное сейчас — удержать мост! — сказал он, отдав последние распоряжения. — Если придется переправляться вброд, рассвет застанет нас в открытом поло, вблизи деревень, занятых фашистами.
Как мы ни спешили, изменить положение было уже невозможно. Используя большое численное превосходство, противник сбил партизанский взвод, охранявший мост, и овладел им до подхода батальона Щербакова. Коротченков намеревался снова взять мост, но гитлеровцы открыли такой огонь, что пришлось серьезно задуматься, прежде чем принять окончательное решение. Бой за мост занял бы много времени и мог вызвать огромные потери.
Я предложил искать подходящий брод.
— Другого выхода, пожалуй, нет, — согласился Коротченков и отдал приказание двигаться вдоль реки восточнее деревни.
Начинавшаяся где-то недалеко река Вороница оказалась здесь не очень глубокой, но неудобной для переправы. Пришлось продвинуться немного вперед по течению.
Первыми, ломая тонкую корочку льда, спустились в обжигающую воду разведчики. И хотя на середине реки вода доходила до горла, оружие удалось сохранить сухим, готовым к бою. Самые высокие и сильные перенесли раненых.
Как ни переживал начхоз Федор Лазарев, нам все же пришлось бросить не только подводы, на которых он рассчитывал вывозить трофеи, но даже верховых лошадей: переправить их на другой берег оказалось невозможно. Скрепя сердце Лазарев со своей командой опустил в реку до лучших времен четыре миномета и несколько ящиков мин, чугунные немецкие печки, седла и другие трофеи. Использовать удалось только десятка три новых немецких шинелей: их надели на себя партизаны.
Переправа через Вороницу подходила к концу. Не предупредив Коротченкова, я решил добраться до места, где остановились подводы с ранеными, чтобы проверить, всех ли перенесли к переправе. Не успел выбраться из топины, попал под огонь. Над головой засвистели пули. Я плюхнулся в грязь между двумя кустами лозы и, когда на голову упала сбитая пулей ветка, почувствовал, что на мне нет фуражки. Пошарил вокруг — ничего. Чертыхнувшись, решил вернуться к переправе. «А что скажут ребята? Небось подумают: ну и драпанул комиссар! Фуражку и ту не уберег… Надо обязательно найти ее, проклятую!»
Что за блажь на меня напала, не пойму и по сей день, только я снова взялся за поиски.
Реку переходили уже последние партизаны. На этом берегу оставался только Коротченков с несколькими бойцами. Тут он и обнаружил, что меня нет.