Страница 16 из 27
Но я ошибалась.
Сначала я услышала звонкий заливистый девичий смех, такой же назойливый, как сладкий черёмуховый дух. Потом я услышала знакомый голос.
— Я…обязательно приду, — произнес Сашка, и в тоже время не Сашка.
Его голос звучал хрипло, напряженно и в нем было что-то еще, что-то, что заставило все внутри перевернуться. Я открыла глаза. Он и длинноволосая девчонка в короткой юбке стояли от меня в нескольких метрах. Девчонка так и льнула к нему. Сашка, который в последнее время сильно вымахал и раздался в плечах, возвышался над девчонкой. И всем было понятно, что она мечтает оказаться под ним.
Я пыталась его не отпускать. Я готова была убить его, ее и себя. Сашка довел меня до дома, перебинтовал мне руку и запер в чулане. Неделю мы с ним не разговаривали. Через неделю он подарил мне охотничий нож и стал учить, как с ним управляться.
Черемуха отцвела, наступило лето.
А Сашка исчез. Ушел и не вернулся.
Я решила, что он бросил меня и выкинула тот нож с обрыва. А вскоре дядя Миша получил письмо, где сообщалось, что…
Сашка погиб — убит в пьяной драке… Дядя Миша ездил на опознание, вернулся сам не свой. Сашку хоронили в закрытом гробу.
Та длинноволосая девчонка через месяц вышла замуж.
В конце лета разразилась гроза. Небо вспыхивало и дрожало. Лаборатория отца сгорела.
Я осталась в лесу одна и так и прожила там еще три года.
Я не верила, что Сашку могли убить. Даже побывав на похоронах, я не верила, что он мог меня бросить.
Но он мог.
И отец, и мать.
Дядя Миша.
Ами и Людви.
***
Не боюсь я крокодила,
Бегемота не боюсь,
Если ты меня разлюбишь,
Я, конечно, застрелюсь….
Я узнала голос Роберта и пробормотала:
— Заткнись, крысеныш! Ты — картавящая бездарность! Застрелись уже, пожалуйста!
Я попыталась перевернуться на бок и накрыться подушкой. Тело было каким-то непослушным. Что мы вчера пили? Вокруг плавал ментоловый дым. Роберт, сволочь, опять курит мои сигареты. С трудом подняв руку, я пощелкала пальцами. Роберт, душка, понял и сунул мне в пальцы раскуренную сигарету. Веки, как грозовые тучи, разбухшие и неподъемные, противно ныли и не хотели подниматься.
Я затянулась и медленно открыла глаза. Комната большая и я здесь уже просыпалась. Я все вспомнила.
Роберт в розовом халате, нахохлившийся и помятый сидел рядом на стуле, курил и смотрел на меня со смесью отчаяния и тоски.
— Привет! Как ты?
Я пожала плечами.
— Есть хочешь?
Я отрицательно замотала головой.
— Кофе?
Я кивнула.
Роберт поднялся, распахнул дверь, потянулся и сладко позвал:
— Маечка, птичка, а не принесёте ли вы мне кофе, моя красавица?
В проеме мелькнула Квадрадама, бросила злой взгляд на меня, нежно улыбнулась Роберту, исчезла и появилась снова. И вот передо мной дымился капучино в пузатой чашке на фарфоровом блюдечке. Я сделала глоток и повернулась к Роберту.
Тот заерзал, закашлялся.
— Оль, ты…они. Я знаю, то есть, я сожалею, что так все произошло…
Я пила кофе, теплая горькая жидкость скатывалась вниз, туда, где было и так горько, а ещё пусто. Но постепенно вместе с кофейной горечью внутри разливалась злость, ненависть и мне даже стало легко. Когда тебе нечего терять, наступает свобода. Абсолютная.
— …и все равно, — продолжал, между тем, Роберт-, уже ничего не изменить. Надо жить дальше. Ведь так?
Я пожала плечами.
— И, знаешь, может быть, оно и к лучшему, что так….
Чашка полетела в Роберта. Как опытный герой- любовник, о голову которого ревнивые мужья не раз пытались разбить вазы, он увернулся. Остатки кофе окрасили халат.
— Иуда! За сколько продал душу демону? Дешевка!
Я вскочила. Злость требовала действия. Вчерашний халат съехал на бок. Я кинулась к шкафу, схватила первую, попавшуюся под руку тряпку и хлопнула дверью ванную.
Ненавижу!
— Оля, ты можешь говорить обо мне все, что хочешь! Я, наверное, даже заслуживаю этого, но…Тебе стоит меня выслушать. Ты меня знаешь, я способен на глупость, на трусость, но не на подлость. Помнишь, в прошлом году ту машину на горном повороте, из-за которой мы чуть не слетели с обрыва? Знаешь, кто был за рулем? А тогда ночью после выступления, когда кто-то пырнул тебя ножом? Знаешь, что тогда сказал охранник клуба?
— Иди к черту, тварь продажная!
Я схватила подсвечник, швырнула в дверь.
— Хорошо, хорошо, я ухожу! Захочешь поговорить, найдешь. Но ты же умная девочка, ты же знаешь — случайностей не бывает.
Я слушала, как Роберт закрыл за собой дверь.
Я слышала, как капает вода.
Кап, кап, кап…
Плакал кран.
Случайностей не бывает.
Я часто скользила по грани — пропасть, нож, ступенька, колеса автомобиля. Нелепые случайности и несчастные случаи. Ами и Людви всегда оказывались рядом. Я пела, они сочиняли музыку, они играли музыку отражений, которую без меня им никогда бы не сыграть, а мне никогда бы не спеть этих песен без них…
Поэтому, не важно. Уже не важно. Никогда не важно.
Дверь в ванную распахнулась, и на пороге появилась Кавдрадама.
— Сидишь, зараза!
Я закурила, села на бортик ванной и посильней включила воду, выливая в нее полпузырька чего-то химически-косметического.
— Совести у тебя нет! — прорычала Квадрадама, сплевывая на пол, — такой красивый мальчик, и сдохнет из тебя!
Я выпустила дым в потолок и прямо в халате плюхнулась в просторную ванну.
— У-у-у! Проститутка! Он такой вежливый, такой молодой! И душа-то у него, как у младенца!
— У кого, у Роберта, что ли? Младенец! Иди, поменяй ему памперс!
— Ну вот тебе, что, сложно что ли?
— Сложно что? А-а-а, халат снять! Да, нет — не сложно!
Я бросила мокрый халат на пол, и растянулась в теплой воде.
Квадрадама злилась, пыхтела, но не уходила. И ее злость немного меня успокаивала.
— Нет, ну сходи ты с демоном, поужинай. С тебя не убудет, а человеку и душу спасешь, и жизнь.
— Ты это о чем, жертва спортзала, а? — спросила я, отшвыривая потухшую сигарету и раскуривая новую.
— Про то! Совести у тебя нет.
Квадрадама хлопнула дверью.
— Зомбик запал на Крысотульку! — крикнула я вдогонку. — Принеси кофе с коньяком! Может быть, разбудишь мою совесть!
Пена разрасталась как дрожевое тесто, выплевывая в воздух десятки мыльных пузырей. Вдруг оди из пузырей оторвался от общей стайки, подпрыгнул вверх, коснулся потолка и стал плавно, покачиваясь опускаться, на ходу раздуваясь и округляясь. Пузырь спустился и завис перед моим носом. На нем прорисовались две черные точки, а под ними длинной ниточкой растянулся рот и изогнулся в некое подобие улыбки.
— Эй, не кокетничай! Уж, кто-кто, а нас, бесов, не проведешь! У твоей совести перманетная бессоница!
— Брысь отсюда, мелочь бесятская!
Я прицелилась и хотела попасть окурком снеговичку- бесу в глаз, но окурок прошел посередине пузыря и у бесенка появился нос с обугленными краями, который шипел и выпускал черный пар. Снеговичок захихикал, захлопал округлившимися глазками и с неприличным видом ушел под воду, вспенив мне пену чуть ли не до потолка и расплескав пол ванны на пол.
Но он был в чем-то прав, если моя совесть и дремала, то крайне чутко.
За пределами комнаты декорации сменились кардинально. Каменные стены, факелы, маленькие окошки, узкие лестницы, круто уходящие вверх. Я нашла Роберта на верхней галерее у оконного пролета. Я подошла вплотную и вздрогнула. Отсюда открывался потрясающий вид. Мы были на самой высокой башне убежища демона, которое приобрело вид готического замка, величественного и мрачного, похожего на коршуна, зависшего на головокружительной высоте. Внизу плескалось море, подернутое радужной дымкой, оно казалось мне огромным разволновавшимся зеркалом, покрытым туманом, как кружевной фатой. Море пело, набегая на берег, лаская одинокую скалу с упрямым можжевельником. Крошечное деревце с растопыренными ветвями зависло, как страж между двумя мирами, подцепив на самую длинную ветку обрывок тумана. А там, за этим туманом прячутся все те, кого я люблю. Любила. Мне захотелось пропеть свою тоску или нарисовать…