Хищные птицы

– Благодарим Тебя и за то, что Ты вовремя и милосердно вмешался в битву, что спас нас от поражения…

Хэл тихо фыркнул, не соглашаясь с такими словами, но головы не поднял. Некоторая заслуга в своевременном вмешательстве принадлежала и ему тоже, но отец не желал признавать этого открыто.

– Благодарим Тебя и восхваляем Твое имя за то, что отдал в наши руки этот замечательный корабль. И торжественно клянемся, что с его помощью будем унижать и наказывать Твоих врагов. И просим Тебя благословить его. Молим Тебя бросить на него благосклонный взгляд и согласиться на новое имя, которое мы ему даем. Отныне и впредь он будет называться «Решительный».

Отец Хэла просто-напросто перевел голландское название галеона на английский. Хэлу стало немного грустно оттого, что этот корабль не будет носить имя его матери. Он гадал, угасает ли наконец в отце память о ней или у него есть другие причины не увековечивать более ее имя. Впрочем, юноша знал, что никогда не наберется храбрости спросить об этом, что должен просто принять отцовское решение.

– Просим Тебя и далее не оставлять нас, и помогать нам, и вмешиваться в бесконечное сражение с безбожниками. Смиренно благодарим за столь щедрую награду. И верим, что если окажемся достойны – Ты и далее будешь награждать нас за веру и любовь к Тебе.

Это было абсолютно разумное высказывание, такое, с которым согласился бы любой человек на борту, хоть истинный христианин, хоть язычник. Каждый человек, посвятивший себя Божьему делу на земле, был достоин хорошей награды, и не только в будущей жизни. И сокровища, скрытые в трюмах «Решительного», служили доказательством, ощутимым свидетельством благосклонности Бога к ним.

– А теперь поприветствуем «Решительного» и всех, кто находится на нем!

Моряки разразились хриплыми приветствиями.

Наконец сэр Фрэнсис их остановил. Он снова надел на голову широкополую шляпу и жестом позволил всем сделать то же самое. Лицо его стало суровым.

– Есть еще одно дело, которое мы должны сейчас исполнить, – сказал он всем и посмотрел на Большого Дэниела. – Приведи пленных на палубу, мастер Дэниел.

Сэм Боуэлс шел во главе жалкой группы, появившейся из трюма. Пленные моргали, очутившись на солнце. Их отвели на корму и заставили встать на колени, лицом к команде.

Сэр Фрэнсис прочитал их имена, записанные на куске пергамента, который он держал в руке:

– Сэмюэль Боуэлс. Эдвард Брум. Питер Лоу. Питер Миллер. Джон Тэйт. Вы стоите коленопреклоненно перед своими товарищами по плаванию, и вас обвиняют в трусости и дезертирстве перед лицом врага и в нарушении долга.

Матросы мрачно заворчали, глядя на пятерку.

– Что вы ответите на эти обвинения? Являетесь ли вы трусами и предателями, в чем мы вас и обвиняем?

– Пощадите, ваша милость! – заговорил за всех Сэм Боуэлс. – Это был приступ безумия! Мы раскаиваемся! Простите нас, мы вас молим ради наших жен и милых детишек, что остались дома!

– У вас только и есть что те жены, которых вы находите в дурных домах на Док-стрит, – насмешливо бросил Большой Дэниел.

Команда загудела:

– Повесить их на рее! Посмотрим, как они спляшут джигу для дьявола!

– Стыдитесь! – остановил их сэр Фрэнсис. – Разве это английское правосудие? Каждый человек, даже самый низкий, имеет право на справедливый суд.

Предатели зарыдали, а сэр Фрэнсис продолжил:

– Мы решим все должным порядком. Кто выдвигает против них обвинения?

– Мы! – хором рявкнули матросы.

– Кто выступает свидетелями с вашей стороны?

– Мы все! – снова ответил ему дружный хор.

– Вы лично видели их трусливые или предательские поступки? Вы видели, как эти грязные души бежали от сражения, предоставив товарищей их судьбе?

– Видели!

– Итак, – капитан повернулся к обвиняемым, – вы услышали свидетельства против себя. Что вы можете сказать в свою защиту?

– Пощады! – снова заныл Сэм Боуэлс.

Остальные четверо молчали.

Сэр Фрэнсис снова повернулся к команде:

– И каков ваш вердикт?

– Виновны!

– Виновны, черт побери! – добавил Большой Дэниел, как будто у кого-то еще могли оставаться сомнения.

– И каков ваш приговор? – спросил сэр Фрэнсис.

Команда мгновенно взорвалась бешеными криками:

– Повесить их!

– Виселица слишком хороша для свиней! Протащить под килем!

– Нет! Нет! Распять и четвертовать! Заставить сожрать собственные яйца!

– Поджарить свиней! Сжечь у кола!

Сэр Фрэнсис снова заставил всех умолкнуть.

– Я вижу, мнения разделились. – Он махнул рукой Большому Дэниелу. – Отведи их вниз и запри. Пусть денек-другой кормятся собственным дерьмом. А мы с ними разберемся, когда придем в порт. До тех пор у нас есть дела и поважнее.

В первый раз за свою жизнь на борту Хэл получил собственную каюту. Ему больше не нужно было делить каждый момент бодрствования и сна с толпой, в неизбежной близости с множеством человеческих существ.

Галеон обладал простором в сравнении с маленькой каравеллой, и отец нашел Хэлу место рядом со своей собственной великолепной каютой. Прежде помещеньице являлось чуланом слуги голландского капитана, просто крошечная каморка.

– Тебе нужно место, чтобы продолжать занятия, – объяснил сэр Фрэнсис свою снисходительность. – Ты слишком много времени тратишь на сон каждую ночь, когда ты должен учиться.

Он приказал корабельному плотнику сколотить койку и полку, на которую Хэл мог поставить свои книги и бумаги.

Над головой Хэла качалась масляная лампа, покрывавшая копотью потолок каморки, но она давала достаточно света, чтобы различать линии планов и чертежей, и позволяла выполнять заданные отцом уроки.

Глаза Хэла горели от усталости, он постоянно сдерживал зевоту, окуная перо в чернильницу и всматриваясь в лист бумаги, куда он переписывал выдержки из лоции голландского капитана, захваченной его отцом.

Каждый навигатор имел собственное пособие, некий справочник, драгоценный журнал, в который записывал все об океанах и морях, течениях и побережьях, местах возможного подхода к берегу и заливах. У каждого были свои таблицы таинственных капризов компаса и его отклонений в незнакомых водах и карты звездного неба, менявшегося в зависимости от широты. Такие знания каждый мореход кропотливо собирал всю свою жизнь, исходя и из собственных наблюдений, и из опыта других, и даже из матросских баек.

Сэр Фрэнсис ожидал, что Хэл закончит работу до своей вахты на мачте – та начиналась в четыре утра.

Легкий шум за переборкой отвлек Хэла. Он поднял голову, держа перо в руке. Это были шаги настолько тихие, что их почти невозможно было расслышать, и доносились они из роскошной каюты жены губернатора. Хэл прислушивался всем своим существом, пытаясь понять каждый звук, улавливаемый им. Сердце говорило ему, что там – милая Катинка, но он не ощущал уверенности. А если это уродливая старая горничная, а то и нелепый муж? Хэл постарался отбросить такие мысли.

Он убедил себя, что за переборкой находится Катинка, и близость женщины взволновала его, хотя их и разделяли доски переборки. Хэл так отчаянно желал увидеть Катинку, что уже не мог ни сосредоточиться, ни даже усидеть на месте.

Он встал, вынужденный нагнуться из-за малой высоты потолка, и тихо двинулся к перегородке. Прислонившись к ней, юноша прислушался. Он услышал легкий скрип, как будто что-то тащили по полу, потом шорох одежды, потом еще какие-то звуки, смысла которых он не понял, и наконец – булькание воды, льющейся в таз или чашу. Прижимаясь ухом к доскам, он воображал то, что происходило по другую их сторону. Он слышал, как женщина набрала воду в ладони и плеснула себе в лицо, слышал ее короткий вздох, когда холод охватил ее щеки, а потом снова плеск воды, упавшей в таз…

Посмотрев вниз, Хэл заметил слабую полоску света, проникавшего сквозь щель в переборке, – узкую желтую линию, колебавшуюся в ритме движения корабля. И, ни на мгновение не задумавшись о том, что делает, Хэл опустился на колени и прижался к щелке глазом. Щель была совсем узкой, он мало что мог видеть, к тому же мягкий свет свечи бил прямо ему в глаз.