Страница 13 из 19
Пошла собирать свои вещи, а затем отправилась за извозчиками.
– Я решила, – объявила она, – уехать в Петроград. Выезжаю первым поездом.
– Вот и прекрасно, счастливого пути!
В ее комнате висели на стене два термометра – ее и наш. Мне показалось, что она снимает наш.
– Вы, кажется, ошиблись. Не это ли ваш?
– Что… Вы меня обвиняете в краже! Это ведь клевета! Я буду жаловаться на вас в суд.
– Успокойтесь, ваш номер не пройдет! Никто вас в краже не обвиняет.
Наконец, – ее вещи за порогом. Мы облегченно вздыхаем. Помощник пристава выдал каждому его обязательство. Кончено!
Потом оказалось, что она вовсе не уехала из Твери, а поселилась у доктора Смоленского. У несчастных в доме повторилось все так же, как у нас, вплоть до обращения с жалобой к полицеймейстеру. Даже дознание у Смоленского и ее выселение производил тот же полицейский чиновник.
Но после этой новой истории она действительно из Твери уехала.
Прошло месяца два. Звонок. Прислуга говорит жене:
– Пришел начальник сыскной полиции. Просит с вами переговорить.
– Скажите, у вас проживала называвшая себя Яковлевой?
– Да!
Жена рассказала ему, что у нас произошло.
– Теперь, – говорит полицейский чиновник, – я вам кое-что покажу. Только предупреждаю – вы не пугайтесь!
Показывает фотографии: в трюме какой-то барки – труп голой женщины, в странной позе, волосы растрепаны…
– Это она?
– Не могу узнать! Возможно, что она, но наверное не скажу.
Он развертывает клетчатую юбку в кровавых пятнах.
– Не ее ли это юбка?
– Как будто ее; но я наверное не помню. Это лучше знает прислуга.
Призывают нашу женщину.
– Да это же юбка нашей жилицы! Той самой… Сколько раз я ее чистила.
Началось судебное следствие; все мы вынуждены были давать показания.
Выяснилось следующее:
Жилица – беглая каторжанка. Она жила по фальшивому паспорту. Полиция подозревала, что у нее был склад краденых вещей. Этим, вероятно, и объяснялась ее недоверчивость и осторожность с прислугой во время уборки комнат, а также переноска к себе и от себя таинственных узлов.
Этого было мало. Ей, женщине за сорок лет, захотелось еще и личного счастья. Стала публиковать в «Брачной газете»[12], что, мол, молодая вдова, имеющая капитал в тридцать тысяч рублей, ищет себе мужа. Ответов получала она много, и часто все мы видели ее на почте, получающую корреспонденцию до востребования. Наконец, она выбрала – «морского офицера» в Ревеле.
Нашла, однако, коса на камень. Жених также оказался беглым каторжником. Он вызвал невесту в Ревель. Заманил ее на пустую барку, убил и ограбил.
Убийство долго оставалось не выясненным. Но сыскная полиция в Ревеле узнала, что некоторое время назад один беглый каторжанин спьяна хвастал собутыльникам:
– Жду к себе невесту из Твери. У нее – тридцать тысяч!
Тогда напали на след и обратились в Тверь.
Кажется, убийцу под конец поймали.
Часть III
Великая война
1. В Твери – в тылу
Громкий выстрел в Сараеве вселил смутную тревогу. Чувствовалось, что так, просто, не обойдется. Клубок запутывался по мере того, как Австрия принимала все более воинственный тон, особенно после предъявления ею ультиматума Сербии. Нельзя было не замечать – даже постороннему глазу – об усилении тревожной нервности в военной среде, о подготовке к мобилизации… Наконец объявление самой мобилизации… Все же теплилась надежда, что это только бряцание оружием, а что до настоящего дела не дойдет. И вдруг – дошло и притом так просто…
Мы сидели за работой, в жаркий июльский день, в Тверском отделении Государственного банка, склонив головы – кто над делами, кто над суточными отчетными ведомостями, – рабочий день заканчивался. Иные яростно еще щелкали костяшками счетов, как будто вымещая на них всю свою досаду за житейские невзгоды.
В операционную залу вбежал чиновник банка А. А. Постников:
– Господа, Германия объявила России войну[14]!
– Что вы говорите?
– Бросьте вы такие шутки!
– Да быть этого не может?!
– Нет, господа, это верно! Мой отец только что узнал об этом от губернатора, который получил телеграмму об объявлении войны.
Я все-таки не поверил…
– Германия объявила войну!
Но достаточно было выйти на улицу, чтобы поверить. Новость молниеносно облетела весь город. На Миллионной улице, на бульваре – толпились кучки офицеров. Со встревоженными лицами, взволнованно беседуют… Нельзя было не понять: непоправимое случилось.
Всматриваюсь в лица солдат – на них ничего еще не прочтешь. Как будто ни важность момента, ни все его серьезные последствия ими еще достаточно не осознаются.
Призывы по мобилизации. И наш банк заметно опустел, – ушло вдруг человек пятнадцать – двадцать: чиновников, счетчиков, сторожей.
В тот же день начались уличные патриотические манифестации. Искренние ли? Да, искренние, многих, несомненно, они захватывали. Особенно усердствовала молодежь. Но манифестантам надо иметь цель. С развевающимися национальными флагами дефилируют по городу, направляясь к старинному Екатерининскому дворцу, где живет тверской губернатор – фон Бюнтинг. Многих шокирует – и об этом в Твери повсюду говорят, – что патриотические ответы – призывая к беспощадной борьбе с немцами – дает манифестантам с балкона дворца губернатор – немец. По молве, Бюнтинг считался состоящим под покровительством именно немецкой дворцовой партии.
Первая отправка на фронт войск местного гарнизона. На соборной площади – молебствие. Выстроились пехота – Московский полк и артиллеристы.
Говорит слово архиепископ Серафим. О нем говорят, что это – бывший полковник:
– Государь император призывает вас защищать границы родины…
И вдруг повышает голос до высшего напряжения:
– Так идите же!!
Переходит на мягкий, ласковый тон.
– А мы, остающиеся здесь, каждодневно будем возносить о вас молитвы к престолу Всевышнего!
Всматриваюсь в лица ближайших солдат-артиллеристов. Напряженное, вдумчиво застывшее внимание, когда слушают слова архиепископа.
Позже вновь уже сформированным частям городское управление решило выдать какие-то знамена, хранившиеся едва ли не от ополчения 1812 года. Ожидали, что передавать их частям будет городской голова. Но передачу их взял на себя губернатор фон Бюнтинг.
В Твери опять заговорили:
– Не быть добру! Немец дал знамена на войну с немцами…
Были его вмешательством смущены и войска, получившие эти исторические знамена.
Потянулись долгие томительные месяцы. Постоянные неудачи сменялись редкими днями со счастливыми вестями с театра войны. Надежда на успех казалась иногда совсем потерянной, а то вдруг, после какого-нибудь успеха, она вновь воскресала. Чувствовалось, что правительство бессильно справиться с легшей на его плечи задачей, но общественность шла широко на помощь, – поскольку ее пускали действовать.
Приходили волновавшие местное население сведения о потерях среди тверичан. Стали появляться в городе и свои раненые.
А призывы шли непрерывной чередой.
На улицах неумолчно слышалась солдатская песнь. Тверская губерния из неистощимого, казалось, запаса вливала свое мужское население в ряды войск… Призываемые – постоянно на улицах: либо идут за город на учение, либо – с узелками в бани. Лихо разносятся их песни – и летом, и зимою.
12
«Брачная газета» выходила в Москве в 1906–1917 гг.
13
Строки из стихотворения А. Блока «Рожденные в года глухие…» (1914).
14
Германия объявила России войну 19 июля (1 августа) 1914 г.