Где ты?

Отчаяние, глухое и беспросветное. Нет больше сил выносить это, и ноги сами выбирают маршрут. Ей нечего уже терять, после сердца, рассудка и, теперь еще и гордости. Ноги подкашиваются, и она падает на колени перед единственным человеком, который может ей сейчас помочь. После гордости можно смело потерять и жизнь. Уже не жалко.

Дикиор несколько растерянно посмотрел на молодую графиню Париоти, так настойчиво добивавшейся аудиенции, а теперь рухнувшей прямо на пол в его кабинете. Не соврал секретарь, когда сказал, что леди явно не в себе.

— Прошу Вас, сир… — голос сдавленный, глухой и какой-то вымученный — Прошу, скажите мне, где Яур Рысь?

Вот так вопрос! Не в бровь, а в глаз, как говорится.

— Леди Париоти, вы же знаете, что Яур будущий королевский советник. Я могу отослать его куда угодно по государственным делам, и вовсе не обязан вам докладывать, куда именно.

Он сказал это не зло, даже мягко, и окончательно растерялся, когда девушка болезненно скорчилась в позе нерожденного младенца и затихла. Да что же это такое? Не двор, а сборище душевно больных.

— Сирина, что с тобой? — монарх, отогнав раздражение, вышел из-за стола и опустился возле графини на корточки, неловко погладив ее по плечу — Ну же, девочка, что случилось-то? Умер что ли кто?

— Я.

Вот это новости! Дикиор не понял ровным счетом ничего, кроме того, что это вряд ли какая-то шутка или простая женская истерика. Осторожно прихватив девушку за плечи, он усадил ее в низкое кресло и налил крепкого вина:

— Так, а теперь давай подробнее, как родному папе. Можешь не стесняться.

А чего уж тут стесняться, после такого-то концерта? Леди Париоти залпом выпила вино и заплетающимся языком поведала монарху, как родному папе, свою историю. У Дикиора аж камень с плеч свалился, он-то думал, тут умирает кто-то, а тут всего лишь любовь до гроба. Ух, упыри!

— Значит, любишь его?

Сирина покаянно и пьяно мотнула головой в знак согласия. Ну что ж, кто он такой, чтобы запрещать людям любить. К тому же, бедняжка думает, что мезальянс, что чувства безответные. А пусть сами разбираются! Ему бы одного балбеса женить, второй пусть сам решает.

— Значит так, Сирина. Я скажу, где он, но ты поклянешься, что все, что ты увидишь и услышишь, останется в тайне до тех пор, пока я не решу раскрыть ее.

— Мне нечем поклясться, сир. Ничего не осталось.

— Дела… — король хитро улыбнулся — Клянись Яуром. Теперь он твоя самая важная ценность.

— Клянусь Яуром. Боги видят и слышат.

— Боги молчат, пока соблюдается договор. Идем, девочка, я отведу тебя к нему.

Тайный ход из кабинета монарха вел наверх, в одну из наглухо закрытых башен дворца, в народе именуемой «малой слепой башней». Ступенькам не было счета, ноги уже подкашивались от усталости.

— Сейчас он, скорее всего, спит. Вот заодно и присмотришь за ним. Неизвестно сколько времени ему потребуется, чтобы привыкнуть к… изменениям.

— Изменениям? — переспросила она, не понимая, о чем ей говорит король.

— Сама увидишь. Он расскажет тебе, если захочет. — сказал Дикиор, проводив ее — Удачи.

И он ушел, оставив ее возле тяжелой, окованной железом, дубовой двери, с сердцем, грозившимся выскочить через горло, и кучей вопросов. Трясущимися пальцами она толкнула эту дверь, и та поддалась без единого скрипа. Внутри горели несколько масляных ламп, их света вполне хватало, чтобы рассмотреть простой столик, небольшой шкаф и широкую кровать, на которой и обнаружилась ее пропажа. Сирина на цыпочках, как заправский воришка, подкралась ближе и жадно впилась взглядом в любимое лицо. Только…

Это был и он, и не он. Действительно спал, посветлевшие волосы, неизвестно когда успевшие так сильно отрасти, ореолом разметались по подушке, черты лица как-то странно вытянулись и заострились, делая облик каким-то чужеродным, смеженные веки приподнялись к вискам. Но на незнакомом лице все еще были знакомые черты: длинные выразительные брови в форме ивовых листьев не затронули эти изменения, трогательно приоткрытый во сне рот так же остался, маленькая родинка под левым глазом тоже не изменила своего положения, только стала чуть ярче на фоне побледневшей кожи.

Леди Париоти аккуратно опустилась на пол и, опершись локтями о край кровати, с улыбкой погладила эту родинку кончиком пальцев, осторожно, чтобы не разбудить самого Рысь.

***

— Господин, тут камни! Видимо, в прежние времена здесь был колодец, и обвалился!

Урид наклонился, пытаясь рассмотреть, что же там, на дне этой ямы, но солнце уже близилась к закату и видимость, мягко говоря, была плохая. Копать под цветком калииры они начали с трех часов пополудни, верхний плодородный слой почвы рылся легко, дальше пошла серая глина, твердая, как камень, а теперь еще и камни пошли. Что-то он сильно сомневался, что там был колодец. Однако приказал людям смениться и рыть дальше. Ведро, привязанное к веревке, тянуло наверх уже не землю, а каменные булыжники. И, казалось, этому не будет конца.

Стемнело. Оцепленный военными участок парка осветился факелами, люди устали, но любопытство подхлестывало их куда эффективнее, чем приказ короля. Подбадривая друг друга, перешучиваясь, а то и травя байки, они таки расковыряли каменное покрытие.

— Господин, скелет тут! — донеслось снизу.

Начальник королевской охраны полез вниз по приставной лестнице. Как оказалось, он был прав: никакого колодца тут никогда не было, а вот обвалившийся подземный ход имелся. Откуда и куда он вел, еще предстояло выяснить, ведь дворец перестраивался сотни раз. И в этом обвалившемся тоннеле лежал даже не скелет, скорее уж мумия. Хорошо сохранившаяся мумия женщины.

— Это сколько ж она тут пролежала, бедняжка? — посочувствовал кто-то из солдат.

Урид хмуро промолчал, разглядывая находку. Она лежала на груди, прислонившись щекой к полу. Черты полуистлевшего лица застыли в невыразимом ужасе, или боли, не разобрать точно, рот открыт, словно она кричала. В правой руке зажат крохотный пузырек, в старину в таких сосудах было или лекарство, или яд. Некогда пышное, теперь же полуистлевшее платье, черт знает какой эпохи, да и цвета уже не понять, задралось, обнажая усохшие до костей ноги покойной. Урид сразу понял: лодыжка раздроблена, бежать она не могла. Наклонившись, он без малейших признаков брезгливости откинул растрепанные пакли длинных, некогда сложенных в прическу, волос, и обнаружил цепочку на шее. Левая рука женщины как раз находилась под туловищем, видимо, она что-то прижимала к груди, умирая.

— Переверните, только аккуратно. — сухо приказал он.

— Магиня! — ахнули хором его люди.

— Она тут не одна!

В руке безымянной леди скрывался маленький, совсем не тронутый временем, веер, подвешенный на цепочке на шею умершей. Как только разжали худые пальцы покойной, на веере блеснула орандиновая* капля. А щекой покойная прижималась к чужой руке, такая же полуистлевшая кисть, но мужская, торчала из-под древнего завала.

— Раскопайте второго.

***

Белобрысая принцесска явно нервничала, Эйли поняла это с первого взгляда, как только та заявилась в гости. Разговор обещал быть интересным, поэтому принцесса Торхада выгнала своих фрейлин и, предложив Атилое присесть, довольно резко перешла к сути:

— Зачем пришла?

Блондинка мимолетно закусила губу, но тут же заставила себя улыбнуться. Пальцы ее сложенных на коленях рук заметно дрожали. Она открыла было рот, но Эилин снова перебила:

— Только не говори, что явилась поближе познакомиться. Не поверю.

Атилоя вздохнула, собираясь с мыслями, и на одном дыхании выпалила:

— Я знаю, что мы соперницы. Но соперничать я готова только с тобой, как с равной. Однако мы обе оказались вне игры.

— Вне игры? — рыжая красавица заливисто рассмеялась — Это же ты разгуливала с Эгироном под ручку по садам, а не я! И ты вне игры?

По фарфоровым щечкам иорнской красавицы разлился гневный румянец:

— Ты бы знала, кого он предпочел! Я сама видела, как он признается ей в любви!