Страница 45 из 46
Правда в устах человека — меч острый: умей осторожно владеть им и бойся им поранить лицо сильное, чтобы ангелы не спели тебе «анафема», но если твоя правда — уголья, горящие в сердцах слабых и нищих, бросай эти уголья в сердца и всем рассказывай, что твоя правда их убила.
Ухо твое пусть подслушивает всякий говор про начальника и о всяком слове на властей доноси тайно, так что сын пусть доносит на отца, отец — на сына, брат — на брата, дочь — на мать, сестра — на сестру, и когда так все будете поступать, Лай-Лай-Обдулай закроет свои уши и простерет благословляющие руки над вами.
Не называйте своим ни вола, ни жены своей, ни поля своего, ибо все — священная собственность Лай-Лай-Обдулая и его пророка — и леса, и поля, и воды. По своей милости, однако же, пророк даст вам, сколько вы заслуживаете, хотя не забывайте вот этого: имеющий наименьше на земле получит наибольше на небе.
Судьи да судят по правде и разуму своему, но так как правда в ином случае — ядовитое жало, а разум — двустворчатая дверь, то пусть вопрошают волю начальников и пророка, памятуя, что правда и разум перед пророком, как пыль и прах под ногами скачущего коня.
Пророк умолк, хотя он прочитал всего двенадцать заповедей, а не двадцать, как хотел, но оставшиеся восемь заповедей он приберегал исключительно для секретных назиданий различных начальников.
Он стоял, попирая ногой прах своего брата все с большим отвращением на лице, а толпа благолепно молчала, стоя на коленях и боясь даже дышать. Вдруг «пророк» гневно закричал, обращаясь к охране:
— Уберите эту падаль… волочите ее палками в яму, в яму… Лай-Лай-Обдулай гневается, что здесь еще этот смердящий гордец.
— Тьфу, тьфу!..
И Сусанна, подскочив к трупу, плюнула в его глаза.
И когда начальника Рая поволокли палками, толпа шла, радуясь смерти жестокого гонителя своего и, плюя в лицо, кричала: «Да веселится светлый Лай-Лай-Обдулай и да живет его пророк».
Прошло ровно девять месяцев с того времени, как светлый Лай-Лай-Обдулай, заключившись в телесную храмину Парамона, вступил со своей «женой» в супружеские отношения. Результат не замедлил обнаружиться как раз в назначенное природой время: Сусанна произвела на свет чудного младенца. «Пророк» был в восторге. С высоты башни выстроенного народом дворца он показал хорошенького сынка «высокого» всем жителям Зеленого Рая, подняв его высоко над головой. Все видели новорожденного, весь народ убедился в своем великом счастье: у них теперь был маленький живой бог. В громких приветственных кликах все высказывали свой восторг, бросали шапки кверху, а женщины даже всхлипывали от избытка умиления.
Три дня веселился народ. Двенадцать бочек русского целебного напитка выставлено было по всем концам Зеленого Рая, и потому пили и плясали до тех пор, пока не падали замертво, но и здесь удовольствия не прекращались: во сне им виделось, что ангелы возносят их в рай, воспевая малютку-бога.
На четвертый день из дворца выступила торжественная процессия: «жена бога» в белой одежде, с венком на голове и с младенцем на руках, ехала на верблюде, убранном красной тканью. Рядом с богами ехал «пророк» на таком же верблюде, а за ним шли телохранители с кинжалами в руках. Народ благоговейно падал на колени, многие посыпали их путь цветами и даже устилали снимаемыми с себя одеждами, женщины плакали от радости, что удостоились счастья видеть младенца «солнцесияющего».
Процессия три раза мерно прошла вокруг орешника, и потом таким же мерным шагом верблюды со своими драгоценными ношами направились обратной дорогой.
Всю ночь люди плясали, и над Зеленым Раем подымались испарения чудного напитка, вывезенного из святой Руси.
Прошло еще несколько времени, и Зеленый Рай сделался неузнаваем. Теперь он резко разделялся на два маленьких городка: один — царство бюрократов, состоящий из ряда высоких домов с башенками, колоннами и разными украшениями, и другой — царство мужиков и невольников, представляющий картину полного запустения и грусти. «Правительство» всосало в себя мужика, как спрут всасывает маленьких животных, и потом уже они расходятся по его внутренностям. Необозримые поля, виноградники, сады, леса теперь считались неприкосновенной, священной собственностью Лай-Лай-Обдулая и его «пророка», и за малейшее проявление сомнения в справедливости этого «крамольника» секли розгами, пока он не начинал представлять одну кровавую массу. Таким образом, деревянный болван Лай-Лай-Обдулай оказывался вовсе не простым бревном, а очень кровожадным богом, требующим для себя крови, работы и денег. И мужики работали, работали, как скоты, от утренней зари до вечерней, возводили бюрократам, мелким чиновникам и разным «охранителям» целые дворцы, работали в поле, и в вознаграждение за все это отдавали решительно все, что можно было с них собрать, напивались каждый день после работ и плясали перед священным болваном, после чего падали и валялись, как свиньи. При таких условиях они впали в полное равнодушие к удобствам своей собственной жизни, и вообще о своих особах нисколько не заботились: «каторжное» существование заставляло «махать на все рукой», как это делает и рабочая серая скотина на святой Руси, где так много святых и чудотворцев, что не знаешь, перед кем и шапки снимать. Домики рабов бюрократов в Зеленом Раю, о которых уже никто не думал, стали постепенно приходить в разрушение, и вместо прежних рдеющих роз начали пышно разрастаться лопухи и крапива, среди которых часто можно было видеть валяющихся пьяных мужчин и женщин. Надо и то сказать, что ведь сам Лай-Лай-Обдулай только покорным, не заботящимся о себе и отдающим радостно все, что имеют, открывал небесные двери, как об этом оповещал в своих заповедях «пророк». Выходило так: чем хуже, тем ближе к блаженству, и крестьяне работали, пили, нищали, глупели, сделались подобострастными, животно-лукавыми, свирепыми, жестокими, легковерными, развратными. С поразительной быстротой люди утеряли всякий человеческий облик и обратились в животных самых грязных, грубых и тупоумных. Исполнение данных «пророком» заповедей считалось обязательным для крестьян и за уклонение от них полагалось бесчисленное количество ударов розгами, а исполняя их, они искалечивались и тупели с поразительной быстротой. Так как подслушивания и доносы сделались также обязательными, причем сын должен был доносить на отца и наоборот, то скоро все члены семей прониклись подозрительностью, взаимной ненавистью, ожесточением и животным лукавством, так как надо было спасать свою шкуру. Они взаимно секли друг друга, не только отец сына, но иногда и наоборот: это одобрялось в случае неблагонадежности отца или матери.
Образовалось много чиновников в Зеленом Раю, так как это требовалось для поддержания режима и, кроме того, необходимы были разные управляющие «священной собственностью», сборщики оброков, акцизных сборов и т. д.
Для получения мест от кандидата требовалось два условия: 1) низость, глупость, предательство, низкопоклонство, — в общем, получался букет, называвшийся благонадежностью, и 2) протекция. Баба Афросинья сделалась раздавательницей мест, так как она стояла близко к «пророку» и его любовнице, а последняя ей верила, и баба Афросинья, измеряя людей своим собственным масштабом, «делала им карьеры» и даже из сумм «священной собственности» назначала пенсии. Постепенно из этих привилегированных лиц образовалась аристократия, под ногами которой разлагался, гнил и вымирал Зеленый Рай.
Об авторе
Анатолий Оттович Эльснер родился в 1856 г. в Херсоне в дворянской семье надворного советника О. Ф. Эльснера, инспектора училищ Херсонской губернии. Дед по матери — Ф. М. Гауеншильд, директор Царскосельского лицея, по отцу — барон Ф. Б. Эльснер (1770–1832), преподаватель военных наук в Царскосельском лицее, в конце жизни директор Главного инженерного училища.