Страница 31 из 46
Василий радостно осклабился, показывая зубы и самодовольно закидывая голову, а два палача с довольным смехом снова подняли кверху розги.
— Го-го-го! — вырвалось восклицание из широко раскрывшегося рта Герасима-Волка и, видимо наслаждаясь, он потряс розгами над окровавленным телом жертвы.
— Ах-ах! — воскликнула Груня, забившись в своих веревках, как раненый голубь в сетях.
Сусанна, стоявшая до этого времени неподвижно перед толпой с выражением вдохновения на лице, при этом восклицании Груни вздрогнула и начала смотреть на нее. «Пророчица», с измученным бледным лицом, по которому перебегала конвульсивная дрожь, страдальческими глазами смотрела на небо и вдруг неожиданно что-то запела, как бы призывая Бога на помощь, но слабеньким, надтреснутым голоском…
Сусанна смотрела, с каждым мигом все более бледнея, и вдруг из широко раскрывшихся глаз ее хлынули слезы, и, рыдая, она начала вздрагивать с головы до ног.
Парамон осторожно дотронулся до ее лба.
— Пророк, сердце не выносит смотреть на муки эти, муки…
Парамон шепнул ей:
— Оглянись, кто это стоит за тобой.
Она оглянулась, всматриваясь в пустое пространство.
— Высокий стоит за своей невестой, Сусанна.
— Пророк, ты его видишь?
Глаза ее снова запылали светом вдохновения.
— Как тебя. Смотри, он тихо отходит от тебя с опечаленным ликом…
Сусанна смотрела в темноту, и вдруг ей показалось, что отходит кто-то.
— Мой Лай-Лай-Обдулай! — воскликнула она восторженно.
— Слезы твои — обида богу.
— Пророк, я плясать готова.
Во внезапном, охватившем ее экстазе она заплясала на месте. В этот момент что-то как бы свистнуло в воздухе и хлестнуло. Раздирающий крик заглушил все голоса, и затем среди крика этого стали раздаваться равномерные удары.
Толпа затихла.
Мгновение Сусанна стояла неподвижно, пораженная зрелищем истязания, и что-то жалкое и мученическое отразилось в глазах ее и в жалобно раскрывшихся устах. Могучий Лай-Лай-Обдулай боролся в душе ее с ее нежными чувствами и женской чувствительностью и победил, шепнув ей, что она — его невеста и должна веселиться.
— Сердце, сердце, я в тебя нож всажу, если ты хочешь плакать… Глаза мои, я вас вырву, если слезы застилают свет Лай-Лай-Обдулая…
Сотни людей, пораженные ее словами, с любопытством смотрели на нее. Вдруг Сусанна, повернувшись к истязаемому, крикнула:
— Бейте, бейте!.. Лай-Лай-Обдулаю крики эти приятно слушать. Пусть поет ад — мы будем плясать…
Она повернулась в другую сторону и, взглянув на «пророчицу» с жестокой усмешкой, сказала:
— Ад воет, а нам только весело…
И, заглушая крики своего сердца, она, подталкиваемая инстинктом уничтожить страдание, пляшущими ногами и с нервно смеющимся лицом направилась к святыне — деревянному болвану. Роскошные волосы ее раскачивались, как тяжелые виноградные гроздья в бурю. Остановившись около бога, она подняла над головой сверкнувшие во мраке белые руки и, странно засмеявшись и кивнув головой, начала плясать вокруг дерева.
Толпа смотрела на нее с жадным любопытством, и стоны Алексея, потрясая воздух, почти никого уже не трогали… Чудесное дразнило и увлекало всех, и вид пляшущей девушки вызывал желание закружиться в безумной пляске. Многие пили вино и странно смеялись. Всюду перебегали слова:
— Невеста чудотворца танцует.
— Эй-люли! — раздались взвизгивающие тонкие голоса, и в разных местах женщины закружились.
Красное солнце упало в водную пропасть, как бы в чувстве стыда за безумных детей грешной земли; мир обвеяла тьма, и по земле заходили тени, точно черные знамена в руках привидений, расставленных вокруг Зеленого Рая Сатаной.
Наступила полночь. Петухи, вскочив на изгороди и хлопая крыльями, стали петь свое громкое кукареку. Никто их не слышал, хотя, против обыкновения, обитатели Зеленого Рая не легли еще спать: они бесновались.
Под голубым небом с рассыпанными по нему звездами Зеленый Рай плясал, пел, паясничал, точно в каждого человека вошли вырвавшиеся из ада бесы после того, как от его дверей чья-то рука оторвала печати. На кровлях, в садах, по узеньким улицам — всюду виднелись люди со смеющимися лицами, открытыми ртами и глазами, в которых сверкало безумие. Кувшины с вином переходили из рук в руки, и пьяные люди говорили, что в них вскакивает веселый Лай-Лай-Обдулай. «Хороший бог, веселый, он поет, свистит и пляшет в нас. Хорошо с ним, весело». Во многих местах образовывались круги, в центре которых вертелась какая-нибудь женщина, и другие, глядя на нее, нехотя начинали плясать в свою очередь. В воздухе звенели разные голоса — короткие странные фразы, хохот, пение и притоптывание ног. О недавнем зрелище — истязании человека — никто не говорил: всякий испытывал потребность задушить мучительное воспоминание среди пляски и беснования.
Вокруг Дерева совещания носилась вереница пляшущих девушек и женщин. Одни кружились на месте с развевающимися белыми рубахами вокруг ног, подымая руки и глядя на бога с раскрытыми ртами и раскрасневшимися лицами. Другие плясали, откидывая ноги и нарочно высоко подбрасывая рубахи, и тогда, ударяя ладонями рук, кричали:
«Приятно чтоб смотреть тебе было, чудотворцу божьему». «Ой-люли!» — вырывалось из уст. Вдруг какая-то женщина, в мистическом увлечении сбросив с себя рубаху, завертелась на месте и, глядя на бога, скороговоркой заговорила:
Пляшущие женщины, повторяя эти слова, с каждым шагом их начали притопывать ногами, ударяя себя по бедрам:
После отлетевшего «ангела свободы» от Зеленого Рая стала отлетать и его младшая сестра — ангел стыдливости и целомудрия.
В то время, как женщины плясали под деревом, в Зеленом Раю происходило странное шествие. Толпа с факелами в руках с шумом, хохотом и руганью двигалась по дороге к духоборской деревне за ослом, на котором задом наперед и лицом к толпе сидела «пророчица» Груня. На голове ее был одет колпак с бубенчиками и в протянутых руках были пылающие факелы. Факелы бросали яркий свет на ее мученическое, с устремленными к небу глазами, лицо. Надтреснутым, слабым голоском она пела что-то о Боге и жизни в небесах, а толпа, подвигаясь за ней, свистела, смеялась и потешалась над ее нарядом. Это были прежние жители Зеленого Рая, но новый бог и земные власти приказали им плясать и веселиться, когда воздыхают и стонут жертвы их истязания, и вот в их сердца ворвались тьма и бесы, как в раскрытую дверь пустого дома.
Впереди толпы, с жестокой усмешкой глядя на лицо мученицы, шла Сусанна со своим красным цветком, колеблющимся в ее руке. Время от времени она подымала камешки по дороге и бросала ими в невесту Алексея.
— Ты меня бьешь и не даешь мне даже молиться, — проговорила Груня, глядя на нее грустными глазами. — Я пою хвалу моему Богу.
— Ад свистит в груди твоей и бесы скачут в гортани, — проговорила Сусанна резким голосом, и в глазах ее сверкал свет дикого вдохновения.
— Как тебе не жаль бить меня? Я тебе ничего не сделала. Ты видишь, я истерзана, толпа хохочет и травит меня, как оленя… а мое сердце в кусочки изорвали, а ты идешь и бросаешь в меня камнями…
— Так тебе и надо, — сказала Сусанна, но свет потух в глазах ее и по лицу пробежали тени.
— Безжалостная ты…
— Неправда, — воскликнула Сусанна, и в голосе ее зазвучали слезы.
— На моем теле и в сердце много ран, а ты делаешь новые…
Сусанна вздрогнула, но, пересиливая свои чувства, сказала со странной усмешкой:
— Лай-Лай-Обдулай веселится, когда я бью тебя…
И она снова подняла камень.
— Ты невеста бога?
— Да… я…
— Бедняжка, тебя обманывают, не бог он — деревянная кукла, а человек…