Страница 21 из 46
— С неба сошел, говорю я, Лай-Лай-Обдулай-то… Сам в свои руки принял святыню…
Он выразительно посмотрел на Василия, и начальник Зеленого Рая, соображавший, что «пророк» не шутит, твердо проговорил:
— Да, точно так и было явление сие: с небеси снизошел чудотворец, и видел я, как братец принял святыню в руки.
Петр смотрел на говорившего, удивленно расширив светлые глаза и испытывая страх: лицо Василия оставалось серьезным. Не понимая такой страшной лжи и будучи человеком простым и с умом ограниченным, он невольно проговорил, попеременно поглядывая на обоих правителей Рая:
— Братцы миленькие, мутите вы нарочно голову мою, я полагаю… Припомните же, как мы темными ночами в лесу сколачивали из дерева этого самого чудотворца…
— Лай-Лай-Обдулай — бог! — грозно закричал Парамон, откидываясь на спинку деревянного кресла. — Не к лицу мне, начальнику веры, и неприлично, и с разумом несогласно слышать такое великое надругание над богом — будто он сколочен из досок… Точно стол этот, либо лодочка какая… Клянусь Господом Небесным, что великий чудотворец с неба сошел и, если не так это, пусть все мое тело скорчится, как сухая ветка…
Он смотрел на Петра злыми, сверкающими глазами, и губы его нервно вздрагивали в глумливом смехе. Однако же, хотя он и лгал, но говорить все это его подталкивала какая-то внутренняя потребность — хотелось уверять всех и даже себя самого, что кукла — чудотворец, а он сам не обманщик, а человек, в уме которого мысли — таинственные веления Божии. Сознавать себя не комедиантом, а вдохновенным свыше чрезвычайно подымало его и к тому же отвечало и его положению — начальника веры, реформатора Зеленого Рая. Такая потребность овладевала им постепенно, по мере того, как он с успехом побеждал сомнение обитателей Рая в том, что он избранник небес. И вот незаметно им стало овладевать желание не только казаться им, но и быть на самом деле. Иногда посреди своих дерзких мечтаний он так увлекался, что начинал воображать себя настоящим пророком, вторым Моисеем в Зеленом Раю, и обманы его получали в его глазах иное значение — результат высокого наития. Это тем более казалось возможным, что и Моисей, по его мнению, тоже был большим мошенником и деспотом, дурачащим народ. Такие мысли, однако же, нисколько не мешали ему идти по кругам ада своего развращенного, порочного духа, и в нем никакого не было желания подняться над ним. Здесь, посреди тлетворного растления, веющего с глубины его духа, он чувствовал себя прекрасно, и изобретать способы растлить обитателей деревни доставляло ему особенное злорадное наслаждение.
— Вот видишь, Петенька, братец, — сказал Василий, выслушав страшную клятву Парамона, — наш младший братец сам приял чудотворца в руки. На этом и вера наша в Зеленом Раю. Парамон и еще святынь даст нам немало, надеюсь, потому начальник веры он, и что ни даст — все от Бога. Вот и моя власть с небес: поэтому сечь и прочее буду люто. И такая власть тоже от Бога…
— От Бога, — глухо повторил Петр, и три брата стали пытливо всматриваться друг в друга, не говоря больше ни слова.
Воцарилась тишина. За окнами неистово выла буря и древесные ветви, раскачиваясь в разные стороны, время от времени ударяли в окна, точно пальцы таинственных привидений. Тогда Петр вздрагивал и, взглянув на братьев, начинал беспокойно смотреть на ножи и кинжалы, которыми тесно были испещрены стены. Наблюдая за ним, Василий мрачно проговорил:
— Ножички… Ишь сколько их, кинжальчиков-то, у персиян закупил… Прежде-то не было его… А ныне не обойтись… Ну, чего смотришь так и таращишь глазища…
— Страшно.
— Для этого я и начальник… Чтоб грозой быть… Вот как забунтует Зеленый Рай, всей нашей команде по кинжалику, значит… Лучше нет, как сразу запугать…
— Сам помрешь-то.
— Зароют, — коротко отвечал Василий и насупился.
Опять наступило молчание.
В этот момент старец Демьян, который все время спал с опущенной на грудь белой головой, дрожа всем телом, поднялся с места и, точно видя перед собой привидение, заговорил:
— Ох, окаянный, как ты пристаешь… Ну что ж, что я зарезал мальца… Не держи за волосы головку-то… Кровь стекает… На сапог, на сапог… Тфи-тфи, всего залил меня кровью…
Голос его жалобно задрожал и, продолжая смотреть в одну точку, он раздвинул пальцы и начал встряхивать кисти рук, точно желая сбросить с них что-то.
— Что с ним? — тихо спросил Василий младшего брата.
— Да, вот зарезал кого-то родитель почтенный. Должно, лет сто назад… Видно, спать мешает мальчик зарезанный-то…
Старик, продолжая встряхивать кисти рук, опять говорил дрожащим, плачущим голосом:
— Да положи, положи под камень голову-то детскую… Там я его зарыл… А ты все в губы мне его даешь целовать… Ох!.. Ножик на земле-то там и остался… Почему не мог поднять ножика я?.. Осип, Осип! Пойди, отыщи нож… А что я убил трех квартальных, это Бог простит. Он не любит полиции… Озверел я… Били, били меня кнутами, и окаменел я… А вот кровь с головки мальчика прожгла и меня… Хотя каменный!.. Окаянный ты, опять голову показываешь… Пошел, пошел от меня, говорю… Вот еще, боюсь я полиции… Как, вы хотите в цепи меня заковывать — да?.. Забыли вы — со мною нож… Ну-ка.
Он стал размахивать перед собой блеснувшим в его руке ножом. Три брата поднялись.
— Родитель, милый, положите ножичек-то.
— Га!..
Он задрожал, и ножик выпал из его рук.
— Где я?..
— В Зеленом Раю, родитель, — насмешливо отвечал Парамон.
Старик долго стоял, озирая комнату.
— Мальчик-то зарезанный привиделся мне… Стар я, вот что, и ничего-то понять не могу… Когда что было… За сто годов мне… С головы все выскакивает — где я и что…
Он опустился в кресло и мучительно закачал головой.
— Вы в вашем царстве, патриарх, — сказал Парамон.
Старик долго смотрел на него и вдруг завопил плачущим голосом:
— Смеетесь вы надо мной… Какая я вам потеха… Я дряхлый старикашка… Вы же меня шутом делаете перед правнуками, заставляя начальником себя признать. Какие мы цари!.. Забыл Бога-то я с вами, и брата Осипа, и советы его… Что вы сделали со мной!.. Мне в гроб надо лечь и повторять: «Боже, Боже, помилуй старца Демьяна…» Кровавый младенец все перед глазами — вот что…
— Что ж, можно и в гроб вам — чего ждать-то еще, — сказал равнодушно Парамон с тонкой, точно ядовитая змейка, улыбкой, пробегающей по губам. — Вот мы и снесем вас к стопам бога: Лай-Лай-Обдулай и смилуется… Младенец-то и перестанет прыгать перед вами с ножичком в горле…
— Не мучь ты меня, дьявол… — взвизгнул плачущим голосом старик. — Что ты за пророк такой в Зеленом Раю… В душе-то твоей — смех дьявольский, — я вижу. Сколько народу ты хочешь замучить-то, пока признают вас начальниками… Надо это зачем — спрашиваю.
— Царство новое надо основать, вот что, старец почтенный, — важно отвечал Парамон и гордо выпрямился, посматривая попеременно на всех. — Немалое дело совершаем, полагаю, царство образовать, и для такого дела и засечь можно кого, и употребить и ножички, и кинжальчики…
— Большое дело у нас, — проговорил Василий и тоже гордо выпрямился.
— Да и не сами затеяли и законы даем не сами: новый бог, сошедший с небес…
— Какой?
Демьян с ужасом расширил глаза, неподвижно глядя на младшего сына.
— Лай-Лай-Обдулай…
Демьян продолжал смотреть с прежним видом и рот его раскрылся, а Парамон твердо продолжал:
— С неба сошел он, и если нет, пусть внутренность моя наполнится змеями, и зашипят все, и вылезут из глаз, из ушей и ноздрей моих, и все запоют: «Будь проклят Парамон…»
Демьян продолжал смотреть на сына со страшно раскрывшимися глазами, и вдруг дрожащей рукой он стал искать что-то у себя на груди. Минуту спустя он поднял над головой руку с маленьким крестиком.
— Кайся! На крестике этом Бог был распят, отвращавшийся от крови… Кайся!..
Все стояли неподвижно, и среди тишины раздался тоненький ядовитый хохот.
— Смотрите, старец почтенный, вон из темноты выступает к вам кровавый младенчик…