На кладбище Невинных

— Он не очень-то и скрывал их. И вот — я рассказал виконту, что могу полностью лишить девицу воли — и предложил ему полакомиться вместе. Ремигий, как ни странно, не любит девиц — слишком многих пришлось чинить, как он выражается. Таким образом наши интересы не противоречили друг другу. Однако, Ремигий сказал, что подобная забава, если объект её — не поломойка, но девица из общества, может дорого обойтись. Необходимо было безопасное место для забав, и лучшего, чем загородный домик де Конти, для этого не найти. Он бывал там.

— Так значит… вы… не планировали убийство?

— Нет, — пожал плечами д'Авранж. — Реми даже предлагал поставить дело на поток — договариваться после с оными девицами — ведь ни одна не осмелится никому ничего рассказать, штопать их, и, шантажируя, требовать, чтобы те открывали нам дорогу в дома, где можно хорошо полакомиться новыми красотками. Я бы не стал убивать.

Глава 9

«Избранники Бога избираются Им. Избранные Смерти тоже должны быть избраны самой Смертью…».

Аббат глубоко вздохнул. Он всё же не сильно ошибся.

— Но кто предложил то, что было сделано? Тибальдо?

— Да. Ты понял. Да. С его светлостью Реми переговорил в присутствии Лоло де Руайана, Бриана де Шомона и Тибальдо ди Гримальди, кои не интересовались женщинами. Банкир неожиданно заметил, что не настолько же Реми и я сошли с ума, чтобы оставлять после девицу в живых? Всё равно мне не удастся вечно держать её в своей власти — рано или поздно какая-нибудь чёрт знает что и кому скажет, истерички непредсказуемы и ситуация станет опасной.

Я понял, что он в чём-то прав. Тут ди Гримальди неожиданно заметил, что рациональнее и умнее совместить приятное с полезным, развлекаться только с теми красотками, смерть которых будет полезна каждому. Шесть человек способны обеспечить алиби друг другу. Сам же он заметил, что на движущиеся объекты не претендует, но всегда интересовался… любовью после смерти. Он мистик. Брибри робко спросил, не шокирует ли остальных небольшое кровопускание, он с детства любил вкус крови. Лоло настаивал на своём праве покончить с девицей, — убийство женщины возбуждало его.

Но, в общем-то, при сопоставлении интересов выяснилось, что они ни в чём не противоречили друг другу. Я настаивал на своём праве быть первым, Реми великодушно соглашался быть вторым, и вообще, интересовался любовью Венеры Калипиги, Брибри со своими вампирическими склонностями вообще никому не мешал, Руайан брал на себя обязанность прикончить девицу, потом наступала очередь банкира, а что до герцога де Конти, то его светлость, услышав от кого-то из путешественников по Новому свету о вкусе человечины, загорелся желанием её отведать. Что до любви, то он предпочитал снадобья Ремигия и развесёлых потаскушек пожирнее.

Однако был ещё один неприятный момент — куда девать труп? Реми предложил сжигать его в гашённой извести, как я теперь понимаю, это был бы наилучший выход, но Руайан заметил, что если труп оставлять на кладбище, предварительно обработав участок особой смесью, уничтожающей следы, это будет возбуждать нервы почище дуэли. Реми знал, о чём речь, — эта смесь отбивает нюх собак и безумно ядовита. Задуманная как развлечение забава начала отдавать криминалом, но меня это действительно странно развлекало, волновало нервы и возбуждало.

Разрабатывал все детали Тибальдо ди Гримальди, методично распланировав первую забаву так, словно намечал детали званого ужина. И вот за пару дней до дня всех святых мне удалось выманить девицу, только что вернувшуюся с бала, из дому, посадить в карету де Конти и привезти в загородный домик. Я не знал, насколько увеличивается наслаждение, отражённое в чужих глазах. На глазах пятерых своих сотоварищей я овладел девицей и пришёл в неменьшее возбуждение, наблюдая за Реми. Шуточки Брибри позабавили. Руайан с наслаждением покончил с ней, и когда тело остыло, оно продолжало наслаждаться с банкиром. Герцог же, отведавший человечины, пришёл в полный восторг.

Аббат почувствовал, что его начинает подташнивать.

— Господи…

— При чём тут твой Господь? Твои истины — фикция. Не каждый, кто не верит в Бога, обязательно людоед, поверь. Реми, например, никогда не участвовал в таких трапезах. Да и я, в общем-то, тоже. Мясо не слишком-то вкусное. Я предпочитаю свинину. Я, кстати, уже с первой же девицей передал тебе привет, вырезав крест на её спине, жаль, ты не догадался.

Сен-Северен всё же справился с дурнотой.

— Стало быть… Изначально речь шла только о плотских забавах, а не о деньгах?

— Ну почему же? Тибальдо сразу сказал, что потеха должна окупаться чистоганом. Руайан заранее прикинул, что старуха после смерти дочери долго не протянет, а триста тысяч лишними не бывают. Говоря по чести, это-то и стало в дальнейшем камнем преткновения. Реми разозлился, что Лоло так легко сумел поживиться. Но проблема была во мне. Я мог овладеть душой только той девицы, которая влюблялась в тебя.

— Но как же… Ведь Люсиль, насколько я понял, не была девицей, кроме того, весьма тепло отзывалась о Реми.

Камиль удивился.

— Ты и это знаешь? Да. Но она недооценивала самолюбие Реми. Он несколько раз выручал её, но она, хоть и весьма высоко ценила его услуги, считала виконта уродом. И, понятное дело, отказывала ему. Ремигий такого не прощает, а тут, кстати, он первый и заметил, что бабёнка втюрилась в твою смазливую рожу. Он сам и потребовал, чтобы она стала второй жертвой Сатаны. Его горячо поддержал и банкир: земля под развалюхой де Валье после того, как рядом построился Субиз, сильно вздорожала, а сама девка так надоела ему просьбами о деньгах, что он, похоже, был готов наплевать на свои высокие мистические убеждения и отыметь мерзавку сам — и даже при жизни. Но в итоге — не захотел поступиться принципами. Или не смог, не знаю.

Аббат с трудом сглотнул комок в горле.

— Он артист.

Камиль кивнул.

— Это есть. Он всегда говорил, что в жизни главное — искренность. Если научиться артистично изображать её, успех обеспечен. Но у него-то талант подлинно божественный. Не человеческим хотением… Такому не научишься. И размах у Гримальди шекспировский и склонности запредельные. Ему и Борджа по колено. Я возбуждался, наблюдая за Реми, но банкир меня после акта любви с Розалин стал пугать, а я куда как не боязлив. Но когда Люсиль узнала дорогого опекуна…  — Камиль едва не прыснул. — Казалось, эту бабёнку ничем не удивишь и не испугаешь, но тут…  — Он снова усмехнулся, видимо, припомнив лицо Люсиль. — У неё, орущей, как шлюха с панели, язык отнялся, когда её дорогой опекун выступил на авансцену и дал знак Руайану. Я-то ничего не получил на этом развлечении: перештопанная невинность не возбуждает, зато Ремигий здорово отыгрался, несмотря на дикие вопли мерзавки. Самолюбие мужчины задевать не нужно, тем более такого, как Реми де Шатегонтье. Он мало того, что надругался над девкой, так и излупил её до полусмерти — к вящей радости его светлости. Тот сказал, что отбивные будут только вкуснее. Но пир ему испортил чёртов вурдалак Брибри, присосавшись к дорогой Люсиль так, что мясо вышло после сухое, как подошва. Этого герцог, несмотря на добродушие и отходчивость, простить Шомону не мог неделю. Не слушал никаких извинений барона. Сказал, что подобный проступок свидетельствует об отсутствии чести, совести и вообще, о полном моральном разложении. И это верно. Шомон — себялюбец и эгоист!

Как ни странно, аббата это даже позабавило. Надо же, оказывается, у этих добродушных и отходчивых упырей есть свои представления о чести и даже свои принципы. Раньше он такого и вообразить бы не мог. Но было и ещё кое-что, подлинно заинтересовавшее Жоэля.

— А ди Гримальди… он как-то обосновывал свои склонности?

— Когда был трезв, то говорил, что это абсурдный бунт против конечности существования, конфликт личной воли с силами никому неподвластными, последнее проявление фундаментальной веры в вечную телесную гибель в бестелесном бессмертии, месть за смертность и распад. И прочий вздор в том же духе. А когда напивался, то просто изрекал, что чрезмерно горячее лоно и страстные содрогания женщины мешают ему во время акта любви предаваться глубоким размышлениям о сути искусства. Он-де всегда любил покой. А кто покойнее покойниц?