Страница 5 из 11
– Мне здесь больше нечего делать.
Мать, в полном отчаянии, бросилась к нему и закричала:
– Что, батюшка, она умрет?
– Да нет же, она теперь совершенно здорова! – ответил он.
После этого девушка стала быстро-быстро поправляться и скоро была совершенно здорова.
Воспоминания княгини З.Н. Юсуповой, Париж, 1934 г.
В 1884 году, когда мне было 23 года, я была второй год замужем и матерью любимого ребенка; передо мной открывалась самая счастливая жизнь. Около этого же времени я услышала впервые об о. Иоанне Кронштадтском, что он удивительный молитвенник, что молитва его творит исцеления.
Рассказы об этом произвели на меня большое впечатление, и я искала случая с ним встретиться. Мы думали пригласить его отслужить литургию в нашей домовой церкви, но почему-то не успели этого выполнить, так как я тяжко заболела и три недели была между жизнью и смертью.
Я знала, что меня считают безнадежно больной, но сама этого не чувствовала; наоборот, ощущала себя довольно бодро. Болезнь была сложная: флебит в левой ноге, атрофия печени, приливы к мозгу – почти до слепоты, потрясающие ознобы, температура до 42° (пульс даже перестали считать!) и, наконец, лиловые пятна на теле. Доктора не могли точно определить болезнь и назвали ее тифом особой формы. Только впоследствии стало ясно, что это было заражение крови в тяжелой форме, вызванное преждевременными родами.
Лечил меня, как родную дочь, профессор С.П. Боткин, доброты и внимания которого я никогда не забуду.
Я чувствовала, что меня считают безнадежной; с течением болезни я и сама стала понимать всю серьезность моего положения. По целым суткам я не смыкала глаз и много думала о смерти. Но желание жить так было во мне сильно, что я, не зная, откуда мне придет спасение, не отчаивалась и надеялась, что не умру. Странно только, что в течение этих трех недель, полных самых сильных душевных переживаний, я ни разу не вспомнила об отце Иоанне, и только вдруг в одну из бессонных ночей образ о. Иоанна, которого я никогда не видела, но который был близок моей душе, предстал в моем сознании и не покидал меня всю ночь.
Ранним утром я высказала моему мужу желание видеть о. Иоанна. Я не столько думала о возможности исцеления, сколько боялась умереть, не повидав о. Иоанна. Мой муж тотчас же пошел вниз к моему отцу, чтобы сказать ему о моем желании. Отец встретил его со словами: «Я всю ночь видел о. Иоанна во сне и хочу его попросить приехать помолиться с нами».
Послали в Кронштадт старого слугу. Отец Иоанн был служащим, но, узнав о моем положении, он заменился и сейчас же приехал к нам. Когда о. Иоанн, войдя ко мне, положил руку мне на голову, я сейчас же почувствовала необыкновенное успокоение. Тут же он стал с моим мужем на колени пред образами и начал молиться.
Молитва его была поразительна, и трудно передать впечатление, которое она производила. Он просил у Господа моего исцеления, – не только просил, но даже как будто требовал. И так горячо молился, что и мой дух возносился со словами его молитвы к Богу. Все земное в это время для меня не существовало, исчезло…
После молитвы о. Иоанн снова подошел ко мне, поговорил и, уходя, сказал: «Она не умрет». Это страшно поразило моего мужа, так как все доктора объявили меня совершенно безнадежной.
При выходе о. Иоанн встретился с профессором Боткиным, который, увидев о. Иоанна, с волнением сказал ему: «Помогите нам!» Это обращение крайне всех удивило, так как профессор Боткин слыл за человека свободомыслящего.
После этого посещения в ходе моей болезни не произошло особой перемены, но душой я совершенно успокоилась. Через несколько дней решили снова пригласить отца Иоанна. Он пришел, сел ко мне на кровать и долго-долго горячо и убедительно говорил, что, жива ли я останусь или нет, но мне необходимо приготовиться к новой жизни (здесь ли на земле или у Господа – это в руках Божиих!) причащением Святых Тайн. Я ответила, что собиралась говеть перед Пасхой. Тогда о. Иоанн начал еще горячее меня убеждать, что откладывать не следует, хотя Пасха и близко, и что он сейчас поедет за Святыми Дарами. Отец Иоанн ушел и был в отсутствии около двух часов, которые показались мне бесконечными.
Когда он вернулся, я была глубоко счастлива, исповедалась в полной памяти и приняла Святые Тайны со светлым чувством на душе. Мне казалось, что все земное для меня умерло, что я иду в рай: всю меня наполнило чувство глубокого успокоения, мира, отрады и вообще всего того, что душа может испытать, как верх счастья, но что трудно и даже невозможно выразить человеческим словом.
Тут я заснула и впервые за три недели моей болезни проспала спокойным сном шесть часов. Когда проснулась, я почувствовала себя совершенно здоровой; термометр показывал 37,1о. Профессор Боткин, увидев такую поразительную перемену, долго молча смотрел на меня. Две слезы скатились из его глаз. «Уж это не мы сделали!» – проговорил он.
Через неделю я встала и пошла без посторонней помощи.
С тех пор прошло ровно полвека, но все пережитое свежо в моей памяти, как в первый день, и оставило на всю жизнь глубокий след в моей душе.
А. Шнеур, полковник, Тунис, 1937 г.
В 1890 году жили мы в Шуваловском парке – в нескольких верстах от Петербурга по Финляндской железной дороге. Мне было в то время шесть лет. Как-то в мае месяце мы возвращались с матерью по железной дороге из города; высунулся я из окна, и горящий уголь из паровоза попал мне в правый глаз.
Получилось ужасное воспаление. Профессора Беллярминов, Тихомиров и доктор Мор тщетно пытались спасти мне зрение. Наступила полная слепота. Я помню и теперь, как меня мучили сильными лампами-прожекторами, исследуя внутренность глаз. Из-за нервов, соединяющих глаза, я ослеп и на левый глаз. Решили произвести операцию: отделить правый глаз от левого, чтобы спасти левый, неповрежденный.
С повязкой на глазах, покрытых опухолями, возили меня в кресле. Обыкновенно отец утром перед завтраком возил меня к небольшому озеру перед горкою, называемой «Парнасом». Тут, в густой тени, он приоткрывал мне повязку, но только мутный зеленый свет видел я перед собою.
В одно из воскресений, накануне операции, отец, по обыкновению, повез меня туда часов около десяти утра. Там пробыли мы около часа. Затем отец двинулся к нашей даче, опустив мне повязку. В это время навстречу шла небольшая толпа народу, человек 15–20, и среди них небольшой худенький священник.
Увидя больного, священник отделился от толпы и подошел ко мне. Отец мой, лютеранин, не знал, что это был отец Иоанн Кронштадтский. «Что это, болящий?» – спросил священник. «Да, батюшка, – сказал отец, – вот видите горе какое, ослеп мальчик, уголь в глаз попал». «Ничего, будет здоров», – сказал священник и резким движением сорвал мою повязку.
Я увидел перед собою худенького небольшого священника, уходящего с толпой. Зрение мое было совершенно ясно и осталось таким на всю жизнь.
Когда мы вернулись домой, взволнованный отец стал рассказывать матери о происшедшем. Вдруг я посмотрел в окно и увидел в саду соседней дачи выходившую толпу народа и перед ней священника.
«Мама, вот этот батюшка!»
«Да ведь это отец Иоанн Кронштадтский!» – сказала мать. Она была православной и очень религиозной.
Показание мое важно потому, что в нашей семье и в родстве православных очень мало – все родство отца лютеранское, и даже близкий родственник отца Беренс был суперинтендант лютеранской церкви.
После моего исцеления вера в отца Иоанна Кронштадтского была у всей нашей семьи безграничной.
Рассказ Евгения Вадимова, 1929 г.
Госпожа О-ва, вполне здоровая и видная женщина, уже имевшая троих детей, была еще раз беременна и готовилась стать матерью следующего ребенка.
И вдруг что-то случилось. Женщина почувствовала себя скверно, температура поднялась до сорока, полнейшее бессилие и незнакомые ей дотоле боли нестерпимо мучили ее в течение уже многих дней.