Лесная сказка

Но для Ани хаосом, дебрями и путаницей была как раз математика. Сестра органически не могла увидеть красоту цифр и интерес находила в дисгармонии мира, выраженной чем запутаннее, символичнее, сюрреалистичнее и так далее – тем понятнее и ближе.

– И вы, конечно, уже пересчитали им правильно сдачу? – с незаметно-добродушной насмешкой поинтересовалась Аня, снимая электрический чайник, ревущий, как ракета на старте, пытаясь греть об его бока озябшие ладони и тут же их отдергивая.

– Как раз собирались. Мамочка! А еще мне Лиза загадала такую задачку, про книжного червяка – знаешь? – с жаром сообщил Егор.

– Ну откуда же мне знать? – И Аня великодушно приготовилась слушать, грея руки теперь уже о большой бокал с чаем.

Лиза попыталась отвлечь племянника, но тот уже захлебывался:

– Книжный червяк залез в Пушкина! На полке стояло восемь томов, по два сантиметра каждый. Толщина обложки – два миллиметра. И он прогрыз весь первый том. Какой путь ему осталось прогрызть? – Егор замер в предвкушении.

Нет, лучше было все-таки уехать, а потом сделать дежурный поздравительный звонок, поняла Лиза, глядя, как Аня, стараясь не показывать раздражения, начинает умножать два сантиметра на семь еще целых томов, прибавлять толщину обложек.

– Неправильно, – торжествовал Егорка. – Не надо ничего считать! Тома стоят слева направо, первый том всегда с краю, а червяк же грыз с первой страницы до последней. Справа налево. И дальше книжек нет, они все с другой стороны!

– Молодец, не забудь потом папе задать эту задачку, – перевела стрелки Аня. – Ой, Лиз, ты куда? Мы совсем и не поговорили… Постой! А с Димой вы не помирились? Ну куда ты бежишь?

– Лиза, привет.

Вадим, Анин муж, распахнувший дверь, в первый момент был не совсем приятно удивлен – точно так же, как и Аня.

Всё по-прежнему, подумала Лиза. Так же как Света вся в хлопотах о своем королевстве, так и Аня с Вадимом – полностью в уединении своей маленькой семьи. И это постоянство почему-то приятно – как приятно постоянство вообще. Наверное, иной ход событий и воспринимался бы как аномальный, как отсутствие снега зимой.

– Так что же Дима? – тревожилась Аня, выходя следом. – Послушай, может, надо о нем поговорить? Может, ты жалеешь, что все так вышло?

– Не о чем говорить. Не было ни одного дня, когда бы я не радовалась, что ушла от Димы.

Принцесса на горошине

Ничего плохого в Диме не было. Он вообще не изменился с тех пор, как они познакомились и решили вместе снять квартиру. Дима оставался все таким же приветливым и немного рассеянным, всегда в благодушном настроении. Они продолжали проводить вместе выходные, ходить в гости к общим друзьям, ездить в Белогорск, но во всем этом появился непонятный, чуждый привкус – а чего именно, Лиза до сих пор не могла ясно обозначить. Фальши? Натянутости? Игры в порядочную, хорошую пару?

«Может, два бухгалтера – слишком много на одну семью? – предполагала потом Аня, сочувствуя сестре и точно так же ничего не понимая. – И на работе, и дома вместе – вы вообще друг от друга не отдыхали…»

Но общая профессия сказывалась на их почти семейной жизни разве что расходной тетрадкой. Работали они в одной строительной фирме, но в разных отделах и в течение дня не виделись. А вести тетрадь для записи расходов Дима предложил сразу, хотя тратили они по-прежнему каждый из своего кошелька, только продукты на неделю покупали вместе. «Для порядочка, чтобы потом не ахать, куда деньги летят, – пояснил Дима, – а заглянуть – и тут же вспомнить куда. Удобная штука, я и для себя всегда вел». И хотя смешно было вписывать «Прокладки – две упаковки» или «Подарок Диме на 23 февраля», Лиза прилежно и уже привычно вписывала, и это ее мало напрягало. Так же как бытовые дела – много ли надо для двоих?

Лиза ловила себя на странном ожидании: пусть это все поскорее пройдет и начнется настоящее. Только что? И что ненастоящего в этом течении жизни, которое она все время словно подгоняет? В добротном, обдуманном гражданском браке, который должен завершиться походом в ЗАГС? Чего ей не хватает? Странно, но ей не хватало самого Димы. Который засыпал и просыпался рядом, вместе с ней ел, ехал на работу и с работы и постоянно был перед глазами. Он был – но как-то параллельно. И если ее, Лизу, вычесть, он будет так же жить и делать то же самое, только дежурными репликами обмениваться с кем-нибудь еще.

Запаниковав от осознания собственной необязательности, Лиза призывала на защиту здравый смысл: да ведь ее же Дима выбрал, а не кого-нибудь еще. И ее не нет, она есть! И потом, люди должны иметь свое личное, недоступное для остальных пространство, личное время, нельзя поглощать друг друга целиком.

И все же эта жизнь словно подделывалась под реальность. Лиза с нарастающей тревогой ощущала, что это она сама лишилась пространства личности, и все любимые занятия – чтение, походы на природу, прогулки по Москве – выцвели, и то, что раньше ей давал целый мир, она теперь хотела получать только от Димы. Который занимался своими делами и, как любой живой человек, мог уделить своей девушке только свободное от этих дел время.

А Дима оставался все таким же приветливым, добродушным. Его вполне устраивало то, что есть. Похоже, ровное течение дней, состоящее из цепочки привычек, было для него стабильностью, и именно ее он ждал от совместной жизни. Он, в свою очередь, не хотел от Лизы чего-то большего. Придраться было не к чему.

Но Лиза во всем начинала видеть подвох. Если он не с ней, даже когда с ней, почему она должна быть уверена в нем, когда он уходит из поля зрения? Он не родился с ее появлением, у него была целая отдельная жизнь, из которой ей известен только краешек. Москва – его родной город, где вполне вероятны другие маршруты и цели, о которых необязательно ей сообщать. А постоянная рассеянность во взгляде – обращенном на нее, Лизу, – может быть оборотной стороной сосредоточенности на более важных вещах… работе… карьере… еще чем-то? ком-то? В эту субботу он помогает строить дачу начальнику отдела, в прошлое воскресенье ходил на мальчишник, потому что там был какой-то полезный человек. А что на самом деле могло быть до, после или вместо дачи и мальчишника? Об этом можно просто-напросто никогда не узнать, оставаясь заводной куклой, которая киснет над расходной тетрадкой и пережевывает вот эти, одни и те же, почти бредовые мысли.

И Лиза, не веря, что она это делает, проверяла Димины карманы на предмет записок или других улик – чего-нибудь, что сможет ей объяснить происходящее. Быстро просматривала Димин мобильник – незнакомые номера и эсэмэски, – с отвращением осознавая, что она теперь сама себе – такая, шарящая по карманам в поисках истины, – не нужна. И что себя в двух лицах – истеричной, непонятно чего хотящей Лизы-при-Диме, и настоящей Лизы, взирающей на первую с ужасом, – долго не выдержит. И никакой законный брак тут дела не поправит.

Лиза понимала, что должна сама, и как можно скорее, разогнать этот морок, прежде всего не сидеть в одиночестве, как в ловушке, – и шла на любимые улицы, один вид которых раньше и приподнимал над повседневностью, и мирил с ней. Но морок не проходил – она двигалась механически, погруженная все в ту же отъединенность и пустоту, не обращая внимания ни на афиши новых фильмов, ни на витрины, ни на красные светофоры.

Странно, а раньше то и дело встречались нечаянные радости вроде крохотного скверика, или фонтана, или разузоренного терема, который оказывался Юсуповским дворцом, и какая-нибудь старушка с коляской начинала рассказывать о нем всякие интересные вещи… Как это могло ее так захватывать? Вот сейчас она спокойно идет мимо причудливого дома, похожего на творение сумасшедшего кондитера, и ей все равно, кто в нем жил… И тут же вздрагивала: да ведь это как раз ненормально! Как же вернуться в свой мир, если он ее из себя исключил, к себе самой – настоящей?

«Мы задумали загородный дом покупать, – позвонила ей тогда Света. – Приезжай на смотрины». И Лиза уже в электричке поняла, что едет в Белогорск, так и не сказав об этом Диме, который опять строит карьеру на даче начальника. До последней минуты она не была уверена, что захочет поехать, потом все собиралась ему позвонить – и вот теперь просто едет. И вдруг ее охватил такой восторг оттого, что Дима ничего не знает и, если она захочет, и не узнает, – словно Лиза ехала не к родным, а по меньшей мере к любовнику.