Страница 12 из 13
Генетический код русского человека на 50 % состоит из страха. Если говорить про 30-е годы, то там понятно: рот открыл – и тебя мгновенно расстреливали. Сейчас же нет такого риска как раньше, но есть генетический страх, начиная от Ивана Грозного, Петра Первого, монголов… Хотя власть изображает вполне решительную возможность репрессий. Это может быть точечно, показательно, все это пока детский сад, но тем не менее очень работает.
Ответственность за происходящее лежит на интеллектуальной элите. Правящую элиту понять можно, она отстаивает свои личные интересы. А русский народ как больной ребенок. Высшая степень цинизма – это пропагандисты, которые зарабатывают деньги тем, что делают идиотами всю живую массу. При этом мыслями и сердцами живут где-то «там». Можно простить страх, но не продажность. Нет мужества сказать, как есть – смелых людей мало. Но доказывать с пеной у рта за деньги, отстаивая эту рабскую, полукрепостную модель существования – это простить нельзя. Выход из этого, как и всегда, за пределами рационального – когда Господь увидит: «Хорошо, ребята, вас испытывать больше смысла нет». Наверно, какие-то процессы выздоровления идут.
Я верю в предопределенность, но в этом сценарии человек участвует серьезным образом. Вроде он написан, но внутри этого сценария человеку дано развиваться и импровизировать. Это большая тайна. Чувствуется, что какие-то вещи прописаны, но на самом деле – это все наши эмоции. Ощущение того, что я так и знал, так и чувствовал. Человек – серьезная боевая единица внутри этого божественного промысла. Иначе бы Бог бесконечно вмешивался, ощутимо, зримо, и довольно легко сделал бы золотую клетку, внутри которой все были бы хорошие и обнимались. Но ему интересно, чтобы человек прошел через все эти испытания, рост и пришел к своему натуральному состоянию величия. А не так называемому состоянию до падения в раю. Это же некоторая мифология, которая показывает, что было некое продвинутое состояние, а теперь мы растем. Условно, как ребенок, человек сначала стоит в манежике, потом его выпускают. Понятно, что он звезданется об угол, но все равно, не будешь же его держать в вольере. Вот так и человека выпустили из вольера, где у него все было: игрушки, еда – и теперь он периодически сшибает углы, падает, кого-то убивает, но движется дальше.
Есть некий рубеж, куда человечество движется со всеми своими ошибками. Эта цель, некое движение, она пронизывает лучами всю историю человечества. Некий свет: где-то плохо проходит, где-то хорошо, а где-то сияет. Потом исчезает, но все равно пробьет. То темно, то светло, но все равно он движется.
P.S. «Художник – это серьезная история. И при всех тяготах этого состояния, это величайший статус». Так всегда мне говорил отец: академик, серьезный функционер, художник, руководитель института. Для меня он поднял статус художника до небес. Меня поражала его внутренняя свобода, он никогда не был идеологически костным. Быть художником – это определенный статус свободы. Это меня восхищало в отце. Но также это многотонная плита, которую никто не видит – как художник ночами плачет, не уверен в себе, разочаровывается. А моя мама была светлейшим человеком невероятной доброты, которую многие принимали за слабость. Очень долго и терпеливо она могла наблюдать за тем, как ее унижают, а потом как гибкая ветка срикошетит – и обидчика нет. До конца, до 70 лет она была женщиной. Молодость – это прекрасный аванс, но люди могут оставаться активными участниками настоящего до конца жизни.
Константин Тотибадзе
ИМХО. Капитан Сорвиголова: «Я все время куда-то стремлюсь»
* Из чего создан мир, и что скрывается за горизонтом. Как превратить жизнь в чудо и помогают ли в этом священные заповеди. О сверхспособностях, и о главном смысле любви. Торопись не спеша…
Вся жизнь как одна большая кардиограмма. Это непостоянная, изменяющаяся субстанция: в ней всегда есть пики и падения. Допустим, написал стихотворение. В этот момент ты чувствуешь пик и миг – их абсолютное соединение. Соединение твоих желаний, мечты и ее реализации. Ты выходишь на сцену не в первый, не в пятый и не в десятый раз – и вдруг происходит абсолютное соединение твоей природы, смысла, все встает на свои места, и ты играешь, как хотел Станиславский… Или – ты смотришь на своего маленького ребенка: как он засыпает и просыпается. Счастье как вспышка, озарение, это невозможно сформулировать.
Чем богаче твое воображение, тем больше твои возможности. У меня достаточно богатое воображение. Я могу представить свою жизнь любой.
Я все время куда-то стремлюсь. Про меня говорят: «Ты счастливый человек, в профессии многого добился». Но в этом стремлении есть ощущение, что настоящее счастье еще не испытано. Это как линия горизонта, которую ты видишь, но приближаясь к ней, понимаешь, что она остается от тебя на том же расстоянии. При этом ты все-таки знаешь и помнишь счастливые мгновения. И потому всегда стремишься к ним.
Мир – это то, что происходит с тобой сейчас. И то, что ты выцепляешь из него. Если верить космонавтам: это голубой шар, на котором видны реки, озера, моря и океаны. Для астрологов – это пространство в звездах, для мистиков – Вселенная, которая на нас влияет. В это же самое время, за соседним столом сидит человек, у которого другая жизнь. Я страдаю, переживаю, чего-то добиваюсь, куда-то несусь, что-то получаю и что-то теряю. Я знаю что-то про людей, прочитал или увидел. Понимание того, что происходит вокруг, твои желания и стремления – это и есть мир.
Интересно вторгаться в жизнь: победить можно всегда, главное, понять, как. Я достаточно авантюрен и неравнодушен к чужим проблемам. В детстве мне нравился герой Питер Пен. Этот парень в зеленой кепке со шпагой – герой без страхов, по-хорошему бесшабашен. При этом у него есть цель – он точно знает, чего он хочет. В те времена я зачитывался еще романом Луи Буссенара «Капитан Сорвиголова». Заканчивал и тут же начинал читать заново. Книга об отважном человеке, который совершал добрые деяния с добрыми помыслами, не боялся ввязываться в какие-то истории и всегда выходил победителем из трудных ситуаций. Честный, сильный, красивый – герой, который превращал жизнь в чудо. Конечно, как мальчишка, я представлял себя на его месте. Однажды я все-таки нашел в себе силы отложить эту книгу и перечитал сначала все домашнюю библиотеку, а потом отправился в школьную и районную.
С возрастом мы становимся сентиментальнее. Молодость связана с выбиванием опоры из-под себя. Чем старше мы становимся – тем больше нуждаемся в каких-то опорных точках.
Правила есть: это твоя культура и воспитание. Культура как сумма знаний, которые ты получил в семье, заложенные средой – это и есть твой внутренний ориентир. Папа никогда не сажал меня перед собой с нравоучительными беседами. За исключением тех случаев, когда его вызывали в школу из-за моих дисциплинарных проблем. Тогда отец гневно смотрел на меня и говорил: «Ты позоришь нашу семью». Ничего ужасного я не делал. Максимум, мог опоздать или разбить окно в школьном коридоре, написать что-то неприличное на доске. Делал я это не по злобе, а от избытка чувств. Мне казалось, что папа транслировал это, скорее, для педагогов, будто он на их стороне. Я всегда чувствовал его и мамину абсолютную любовь. Очень бережное внимание к моей жизни. Он никогда не учил меня: ударили по левой щеке – подставь правую. Все разговоры, которые происходили в семье, и формировали меня. Однажды мама подарила мне «Сборник мудрых мыслей» с надписью: «Игоречек, сын мой, добро пожаловать в большой мир!» Упиваясь этими фразами, вырванными из контекста повествования, и как бы несущими в себе сакральный смысл, я все равно чувствовал какой-то подвох. Чуть позже я понял, что вся эта мудрость очень относительна. Звучит слишком менторски и нравоучительно, отчего нечестна и недейственна. Жизнь пластична, к ней с топором или с высеченными на стене какими-то понятиями не подойти. Мы все знаем священные заповеди: не укради, не прелюбодействуй – все это безусловно работает, но нет постулатов. Это все очень тонко, как и с женщинами.