Страница 31 из 57
— Я сейчас принесу тебе чаю, — сказал Ваня.
— Н-не надо. Не уходи.
Мой голос был жалким, но мне было наплевать на это.
— Я открою обе двери и включу свет, — сказал Ваня, вставая.
Пока чайник закипал, Ваня непрерывно ходил туда-сюда и спрашивал меня, где лежит сахар, где заварочный чайник и не хочу ли я чего-нибудь к чаю… Когда он вошел с большой чашкой дымящегося чая, я даже смогла ему улыбнуться.
— У этого чая какой-то странный вкус, — сказала я, пригубив чашку.
— Я добавил в него немного коньяка, — объяснил Ваня. — Это поможет тебе расслабиться и уснуть.
Чай был обжигающим, согревающим и очень сладким. Я выпила его залпом, как лекарство, и откинулась на подушки.
— Я все еще боюсь, но чувствую себя гораздо лучше, — сказала я, когда Ваня вернулся с кухни, выключив там свет. Он также погасил свет в коридоре и в гостиной, оставив включенным только торшер возле журнального столика. — Он был… настоящий, — добавила я. — Хотя было что-то… я не могу вспомнить.
— Об этом мы поговорим завтра утром, — твердо произнес Ваня.
Он укрыл меня одеялом, заботливо подоткнув его по бокам, взял кресло, поставил его у моей кровати и сел.
— А теперь спи, — сказал он.
— А ты…
— Я буду сидеть здесь до утра.
— Спасибо, — только и смогла выговорить я.
Я закрыла глаза, но через секунду снова открыла их. Мне показалось, что все повторяется, и что сейчас морщинистые холодные руки снова сомкнутся на моем горле… Ваня взял меня за руку и легонько сжал мои пальцы. Я некоторое время смотрела на него сквозь полуопущенные ресницы, а потом заснула.
Утром мы сразу поехали к Орлиному Глазу. Так решил Ваня, разглядывая при солнечном свете мою шею, на которой проявились не очень яркие, но все же заметные, желтовато-синие пятна.
У меня было такое ощущение, что я еще не проснулась. Что я сплю и вижу дурной тягучий сон, из которого никак не могу выбраться. Я выпила два глотка кофе, даже не притронувшись к бутербродам, которые соорудил Ваня, и он, как ни странно, ничего не сказал мне по этому поводу. Он вообще говорил только на посторонние темы. О погоде. О своей вчерашней поездке. О разнице воздействия на организм человека зеленого и черного чая.
В машине он говорил о том, как красивы Васильки зимой, когда все засыпано пушистым белым снегом, деревья покрыты серебристым инеем, а от речки не остается и следа…
— Ваня, прекрати, — не выдержала я.
— Что? — непонимающе посмотрел он на меня.
— Мне, конечно, очень интересно тебя слушать, но я все равно почти ничего не слышу, потому что все время думаю только об одном…
— Через пять минут мы приедем, — сказал Ваня. — И ты подробно расскажешь все, что помнишь и все, о чем думаешь. Я просто не хочу заставлять тебя пересказывать все два раза.
— Какая разница, — пробормотала я, глядя на проселочную дорогу, покрытую кочками и ямами.
Едва взглянув на меня, Степан Пантелеевич взял меня за руку и подвел к дивану. Выражение его лица удивило меня. Он был похож на охотника, долгое время сидевшего в засаде и, наконец, увидевшего, или, скорее, почуявшего добычу.
— Что-то произошло, — сказал он скорее утвердительно, чем вопросительно.
— Да, — ответила я.
— Рассказывайте все подробно, — скомандовал он.
Я несколько секунд сомневалась, с чего начать, но мне на помощь пришел Ваня.
— Вчера я уезжал в город, — сказал он. — Нужно было по работе…
Дальше я взяла инициативу в свои руки, подробно пересказав весь вчерашний вечер, начиная с визита к Галке, как того потребовал Степан Пантелеевич. Потом Ваня рассказал, как он приехал и не мог до меня достучаться и дозвониться, и поэтому влез в окно.
— Так вы говорите, окно было открыто? — обратился Орлиный Глаз к Ване.
— Я толкнул, и оно отворилось, — ответил тот.
— Я не проверяла защелки на окнах, — сказала я, поймав вопросительный взгляд Вани.
— Но я же просил тебя! — сокрушенно воскликнул он.
— Теперь это уже не важно, — отмахнулась я.
— Так, значит, сморщенные лапы, — рассеянно произнес Степан Пантелеевич. — Я думаю, вам нужно выпить чаю, — неожиданно закончил он твердым голосом.
— Чаю? — переспросила я. — Но я пила… вчера.
— И все же вы потеряли сознание не от удушения, а от страха, — сказал он, вставая и внимательно приглядываясь к моей шее. — Интересно, что подумал в тот момент этот ваш… товарищ в капюшоне?
Орлиный Глаз ушел на кухню, а мы с Ваней уставились друг на друга.
— В этой истории есть несколько неясных моментов, — сказал Степан Пантелеевич, разливая чай.
Мы с Ваней посмотрели на него вопросительно.
— Например? — спросил Ваня нерешительно.
— Например, почему Катерина резко села, хотя утверждает, что ее сковал ужас, и она не могла пошевелиться? Или как этот капюшон умудрился одновременно душить ее и держать за локти?
Я задумалась. Я напрягала память, как могла, но чувствовала, как что-то ускользает от меня, какая-то мелкая деталь, скорее всего незначительная. Моя память была наполнена парализующим ужасом и единственное, что я помнила отчетливо — это пустое лицо и серые морщинистые лапы…
— Я не могу вспомнить, — еле слышно сказала я. — У меня такое ощущение, что что-то было, но этот… страх мешает мне думать.
— Хорошо. Это мы пока отложим. А теперь, я думаю, пришло время задать вам главный вопрос, — Степан Пантелеевич выглядел чрезвычайно серьезным.
Мне стало как-то не по себе. Я оглянулась на Ваню, но встретив его сочувственный взгляд, быстро отвела глаза.
— Зачем вы приехали в Васильки? — спросил Орлиный глаз, глядя на меня с пристальным вниманием.
— Но я… — пробормотала я. — Я же вам говорила. Отдохнуть, расслабиться, повидать старых друзей…
— И все? — голос Степана Пантелеевича был почти обвиняющим.
— Нет, — решившись, выдохнула я.
— Ага, — удовлетворенно кинул Орлиный глаз.
Я старалась не смотреть на Ваню, но все равно чувствовала на себе его удивленный взгляд. Орлиный глаз молчал, я тоже.
— Ну хорошо, — произнес он, наконец. — В ответ на ваше признание я тоже кое в чем признаюсь.
Воздух в комнате вдруг стал таким наэлектризованным, что я почти слышала треск разрядов.
— Если бы вы не появились у меня… в тот день, то на следующий день я бы сам к вам поехал.
Я молча ждала продолжения.
— Видите ли, ваша бабушка, Екатерина Андреевна, кажется, хотела вам что-то через меня передать.
— Кажется? — я не удержалась от восклицания.
Он кивнул.
— В этом месте я должен спросить вас…
Степан Пантелеевич посмотрел на меня, на Ваню, потом снова на меня. Я поняла суть его немого вопроса.
— У меня нет секретов от Вани, — быстро произнесла я. — То есть… теперь не будет.
— Понятно. Пожалуй, имеет смысл рассказать обо всем подробно, — сказал Орлиный глаз. — Однажды весной, если быть более точным, в апреле, я приезжал в Васильки. Нужно было кое с кем встретиться и запастись продуктами. Заодно я решил навестить вашу бабушку.
Я напряженно слушала.
— Сначала она мне показалась такой же, как всегда — спокойной, приветливой… Но потом я заметил в ее глазах то ли тревогу, то ли беспокойство. Когда я осторожно поинтересовался, все ли в порядке, она меня уверила, что все хорошо. Но позже, когда я собирался уходить, она меня остановила со словами: «Подожди, пожалуйста. Я хочу кое о чем тебя попросить». Было заметно, что она разволновалась. «Помнишь мою внучку, Катеньку?», — спросила она. «Прекрасно помню», — ответил я. «Я хочу, чтобы ты передал ей…». Тут она замолчала и задумалась. «Не знаю, как это лучше сделать, — произнесла она через некоторое время. — Я совсем не готова… Надо было раньше обо всем подумать». Я молча ждал продолжения и вскоре оно последовало, причем довольно неожиданное. «Если бы тебе нужно было спрятать в доме что-то ценное, так, чтобы никто чужой этого не нашел, а тот, кто должен найти, нашел без особых проблем… как бы ты поступил?» «Придумать тайник на самом деле не так уж и сложно, — сказал я, не показывая удивления. — А чтобы его нашел тот, кто должен, нужно оставить какой-то знак. Намек или указание. Во всяком случае, так делали в приключенческих книжках, которые я читал в детстве». «Точно! — воскликнула она. — Я тоже читала такие книжки. Указание… Какое же может быть указание, если я сама не знаю… Да. Васильки. Пусть это будут васильки. Передашь это моей внучке Катеньке, когда ей исполнится двадцать один год».