Мюнхен

Премьер-министр отложил ручку:

– Спасибо, полковник, что проделали весь путь из Берлина ради встречи с нами. Разговор был исключительно полезным. От лица всех присутствующих желаю вам благополучного путешествия обратно в Германию.

– Благодарю, премьер-министр.

Когда дверь за ним закрылась, Чемберлен продолжил:

– Я просил сэра Хораса захватить полковника с собой из Берлина, чтобы тот лично доложил нам обстановку, потому как мне это кажется крайне важным. – Он обвел стол взглядом. – Предположим, что чехи рухнут до конца октября. Как нам тогда убедить британскую общественность в необходимости продолжать войну зимой? Мы потребуем от народа пойти на тяжелейшие жертвы. И ради чего, если быть точным? Ведь мы уже приняли окончательное решение, что судетские немцы никогда не будут жить в возглавляемом чехами государстве.

– Именно такова позиция доминионов, – сказал Галифакс. – Они абсолютно ясно дали понять, что их народы не поддержат войну по столь специфическому поводу. Америка в нее не вступит. Ирландцы будут соблюдать нейтралитет. Возникают сомнения, удастся ли нам найти хоть каких-то союзников.

– Разумеется, всегда остаются русские, – заявил Кадоган. – Мы постоянно упускаем из виду, что у них тоже есть договор с чехами.

По столу пробежал озабоченный ропот.

– Когда я в последний раз смотрел на карту, Алек, – сказал Чемберлен, – то не обнаружил общей границы между Советским Союзом и Чехословакией. Единственный для русских путь вмешаться – это вторгнуться в Польшу или в Румынию. В таком случае обе эти страны вступят в войну на стороне Германии. Да и в самом деле, даже если отбросить в сторону географию, – заполучить не кого-нибудь, а Сталина союзником в крестовом походе в защиту международного права! Да сама эта мысль абсурдна.

– С точки зрения стратегии кошмар заключается в том, – взял слово Горт, – что война станет мировой, и в итоге нам предстоит сражаться с Германией в Европе, с Италией на Средиземном море и с Японией на Дальнем Востоке. При таком раскладе, осмелюсь заявить, само существование империи оказывается под большой угрозой.

– Нас втягивает в жуткую мясорубку, и, как мне кажется, выход есть только один, – сказал Уилсон. – Я составил проект телеграммы, где мы советуем чехам принять условия герра Гитлера до истечения указанного им срока – два часа завтра, – отдать Судетскую область и позволить ему оккупировать территорию. Это единственный надежный для нас способ избежать вступления в войну, которая стремительно разрастется до огромных масштабов.

– А если чехи откажутся? – спросил Галифакс.

– Думаю, что они этого не сделают. А если откажутся, то Соединенное Королевство снимет с себя все моральные обязательства перед ними. Мы, мол, сделали все, что могли.

Повисла тишина.

– В этом плане есть хотя бы одно достоинство – простота, – промолвил премьер-министр.

Галифакс и Кадоган переглянулись. Оба покачали головами: Галифакс – медленно, Кадоган – энергично.

– Нет, премьер-министр. Это со всей очевидностью превратит нас в пособников Германии. Наше положение в мире рухнет, и империя вместе с ним.

– И как же Франция? – подхватил Галифакс. – Мы поставим ее в безвыходное положение.

– Им следовало думать, прежде чем давать Чехословакии гарантии, не посоветовавшись с нами.

– Ах, бога ради! – Кадоган повысил голос. – Хорас, мы ведь не на производственном совещании. Мы не можем бросить Францию драться с Германией один на один.

Уилсон ничуть не смутился.

– Разве лорд Горт не доложил нам совсем недавно, что у Франции нет намерения воевать? За исключением редких вылазок, французы будут до лета отсиживаться за линией Мажино.

Главы ведомств заговорили все разом. Легат заметил, как премьер-министр бросил взгляд на часы на каминной полке, потом вернулся к тексту речи. Без его властного руководства совещание моментально превратилось в гомон разрозненных голосов. Оставалось только подивиться умению Чемберлена сосредотачиваться. Ему шел уже семидесятый год, но он работал, как дедовские часы в холле: тик-так, тик-так, тик-так…

За высокими окнами начало смеркаться. Время подходило к девятнадцати тридцати. Легат решил, что ему пора вмешаться.

– Премьер-министр, – прошептал он. – Боюсь, Би-би-си пора устанавливать аппаратуру. Нужно впустить их сюда.

Чемберлен кивнул.

– Джентльмены! – произнес он негромко, обведя взглядом стол. Голоса сразу стихли. – Боюсь, нам следует прервать пока дальнейшее обсуждение. Ситуация определенно самая сложная из возможных. В нашем распоряжении меньше двадцати часов до вступления в силу германского ультиматума. Министр иностранных дел, быть может, мы с вами переговорим еще немного по содержанию телеграммы чешскому правительству? Хорас, мы отправимся в ваш кабинет. Алек, вам лучше пойти с нами. Всем спасибо.

Кабинет Уилсона примыкал к залу заседаний и соединялся с ним дверью. Зачастую, когда премьер-министр работал один за своим длинным, похожим по форме на гроб столом, дверь оставалась незапертой, и Уилсон мог входить и выходить, когда ему заблагорассудится. Пресса отводила ему при Чемберлене роль Свенгали[3], но, по мнению Легата, было бы ошибкой преуменьшать самостоятельность ПМ: Уилсон был не более чем в высшей степени полезным помощником. Сэр Хорас следил за работой правительственной машины на манер сотрудника службы безопасности в магазине. Несколько раз, заработавшись за столом, Хью ощущал вдруг чье-то присутствие и, обернувшись, видел, как Уилсон стоит в дверях и внимательно наблюдает за ним. Лицо советника оставалось некоторое время ничего не выражающим, потом по нему пробегала эта его лукавая, нервирующая ухмылка.

Инженеры из Би-би-си раскатали провода по коврам и установили микрофон в дальнем конце стола в зале заседаний, ближе к колоннам. Из металлической подставки торчал микрофон – здоровенная цилиндрическая штуковина, сужающаяся к заднему концу, вроде артиллерийского снаряда с отпиленным кончиком. Рядом располагались громкоговоритель и прочие таинственные элементы оборудования. Сайерс и Клеверли пришли посмотреть.

– Парни из Би-би-си интересуются, нельзя ли им устроить прямую трансляцию завтрашнего выступления ПМ в парламенте, – сказал Сайерс.

– Это не нам решать, – отозвался Клеверли.

– Знаю. Это определенно создаст прецедент. Я адресовал их к «главному кнуту»[4].

Без пяти восемь премьер-министр вышел из кабинета Уилсона, сопровождаемый Галифаксом и Кадоганом. Уилсон появился последним. Вид у него был сердитый. Легат предположил, что их спор с Кадоганом продолжился. В чем заключалась еще одна большая польза от Уилсона, так это что он служил заменителем своего шефа. Премьер-министр использовал его для обкатки своих идей и мог наблюдать, как их принимают, не раскрывая собственных взглядов и не подвергая риску собственный авторитет.

Чемберлен уселся перед микрофоном и разложил листки с текстом. Руки его тряслись. Одна страница упала на пол, и он с трудом наклонился, чтобы поднять ее.

– Меня уже шатает, – пробормотал премьер и попросил воды.

Легат взялся наполнить стакан из графина в центре стола и от волнения перелил. На полированной поверхности застыли капли.

Инженер Би-би-си попросил всех прочих занять места в дальнем конце зала. За окнами на сад и плац-парад конной гвардии опустилась темнота.

Биг-Бен отсчитал восемь ударов.

В громкоговорителе послышался голос диктора:

– Это Лондон. Сейчас вы услышите обращение премьер-министра, достопочтенного Невилла Чемберлена, из резиденции правительства на Даунинг-стрит, десять. Его речь будет транслироваться на всю империю, на американский континент, а также на большое число зарубежных государств. Мистер Чемберлен!

Рядом с микрофоном загорелся зеленый огонек. Премьер-министр поправил манжеты и взял текст.

– Я хочу обратиться к вам с несколькими словами, мужчины и женщины Британии и империи, а возможно, и других стран…

3

Свенгали – здесь: человек, обладающий гипнотическим влиянием на другого (от фамилии персонажа романа Джорджа Дюморье «Трильби»).

4

«Главный кнут» – здесь: главный организатор парламентской фракции.