Укрощение огня

— Прежде, чем взяться за нож, — пальцы юноши скользнули по тому месту, где навсегда остался шрам от его неудачной попытки, — я дважды пытался отравить нового любимца господина наместника… Однажды даже удачно. Да и до тех пор не раз вызывал ярость хозяина, навлекая его на тех, кто мог помешать мне, и прекрасно зная, чем оборачивается недовольство Гнева Небес!

— Так что нет необходимости учить меня решимости встречать чью-то смерть… — подвел итог своей внезапной исповеди Аман, отвернувшись к горизонту.

Черной, душной как грозовое облако, тяжкой, как мельничный жернов или причальный камень на шее утопленника, тянущей как гнилой зуб, — подсердечной ненавистью отозвалось в груди Амира признание юноши…

Но не к нему, нет! Наоборот, — от того стынущего изморозью провала бездны, что крылся за его словами.

Создатель и природа щедро одарили Амани не столько телесной красотой, сколько свойствами характера и боевыми качествами! Сильный, умный, смелый и храбрый наперекор всем и вся. Хитрый, где нужно злой, и, да, — вполне ожидаемо мстительный, и как оказалось способный на ярость и свирепость… Такой же человек, как и прочие создания Аллаха — со своей судьбой, своей дорогой, своими чаяниями и разочарованиями.

Нельзя любить, расставляя условия, словно огородник забор вокруг рассады! Тот, кто благосклонно соглашается любить лишь совершенное и превосходное, на самом деле — не любит ничего и никого… В тот час, злость, гнев, раздражение — клубок из всех ядовитых змей, от века свивающих гнездо на сердце человека, — так и не подняли голов. Их место в душе мужчины пустовало, давно вытесненное куда более значимым и важным чувством — еще не близостью, но ожиданием ее! Аман не сбросил руки со своего плеча, не укрывался за насмешкой, и впервые говорил открыто…

«Ка» льби, ужели теперь — я могу судить и упрекать тебя!»

Лишь дышать было немного трудно, и казалось, что появись сейчас здесь тот, кто так изуродовал юность любимого — убил бы сам. На месте и не раздумывая!

— От отчаяния люди способны на странные и страшные поступки, — вместо того смирив себя, негромко проговорил мужчина, ободряюще сжимая его плечи.

Амани усмехнулся уголками губ, но не успел ничего возразить. С ласковой силой Амир развернул юношу, ладонь мягко легла на щеку, направляя и принуждая посмотреть на него прямо:

— Нари, что было — то уже в прошлом! Все изменилось, и изменился ты. Я помню, когда увидел твои глаза при первой нашей встрече, в них стыл горький пепел. Вчера же и еще сегодня утром — они сияли ярче звезд, а счастливый человек не думает о смерти и убийствах. Ты сам — негасимая моя звезда, Нари…

Прежде, чем завороженный Аман успел воспротивиться и даже осознать, что происходит, мужчина поднял его, обнимая, и легонько коснулся губами непослушного темного локона у виска.

— Хишад, — не заметив растерянного взгляда ошеломленного его порывом юноши, Амир отступил, не дав Амани времени на протесты и возмущения, и заговорил совсем другим тоном, — непревзойденный мастер, который не возится с кем попало. Его внимание к тебе, высокая оценка боя — говорят о многом тем, кто его видел… И я, признаться, даже не задумывался о такой удаче, когда хотел, чтобы Мансура стала тебе домом, а род — семьей. Но, ошибаться свойственно любому! Он вынудил тебя сражаться как в последний раз, забыться и забыть обо всем, выкладываясь на пределе… Узнав тебя настолько, я верю, что ты это умеешь. И я стремился научить тому, чтобы даже в горячке внезапного свального боя, ты вдруг не потерял головы и хладнокровия тем более в том, что ново для тебя. Понимаешь?

— Да, — спокойно подтвердил Аман, вполне опомнившийся и от «урока», и от мимолетного объятия. Действительно, он понимает разницу, и потому почтенный Хишад, быть может, великий мастер боя и знаток приемов, у которого учиться будет большой честью, но именно вы, мой господин, — князь! И подлинный, а не по звучному титулованию.

— Мы же можем продолжать наши тренировки? — с тревогой поинтересовался юноша.

Амир посмотрел на него в изумлении, а затем многообещающе улыбнулся:

— Само собой! Хишад не будет муштровать тебя с рассвета до заката, он просто в обычной его манере, которую ты уже видел сегодня, станет иногда устраивать в своем духе проверки с секретом и направляя советами нас обоих, — мужчина резко нахмурился. — Но если ты не хочешь…

— Нет! — вырвалось у Амани прежде, чем Амир закончил свою мысль. — Я думаю, что это будет трудно, но полезно: ведь нельзя достичь умения, не приложив стараний!

Успевший снова сесть, юноша вскочил с проема между зубцами и лукаво рассмеялся, прежде чем уйти:

— Я хочу, чтобы ваш булатный дар держали достойные его руки!

31

— Сегодня вечером будет праздник! — одновременно упреждающе и искушающее бросил Амир в спину уходящему юноше.

Амани не обернулся на оклик и не задержался, а нота озорства в тоне мужчины только придала воодушевления. Лишь дрогнули уголки губ в намеке на улыбку: вот как! В свете состоявшегося поединка с Хишадом трудно представить более удобный момент, и он был благодарен князю за известие, а особенно — за саму возможность…

Сегодня он будет танцевать! Слепящее сияние небесной тверди раскинулось шатром над рукотворным чудом каменного кружева из стен и башен, отдаваясь и вибрируя в груди эхом грядущей феерии. Страха не было — лишь шальная, непрошенная, искристая радость торжества и предвкушение грядущего триумфа: наконец-то он будет танцевать!!

Сбегая по узким ступенькам под каменным сводом, юноша был предельно собран и сосредоточен на главной свой задаче: господина Мансуры он понял правильно — вечером будет пир в честь гостей, а значит для него — шанс наконец заявить всем о себе по-настоящему. В том числе показать, что хотя ему приходится многому учиться в своей новой жизни, а некоторые предпочтения могут вызывать у кого-то чувства от неприятия до открытой неприязни, но есть то, в чем его еще никто не превосходил, — его искусство, всегда рождавшее восхищение…

И, насколько он уже узнал склад мышления горцев, несомненно отзовущееся среди них уважением к чужому мастерству!

Амани не волновался, давно продумав все детали вплоть до мелочей, но до вечера нужно было успеть позаботиться о многом, а в первую очередь найти Кадера, чтобы предупредить. Возвращаться на тренировочную площадку без князя Амира все-таки не хотелось, пусть даже юноша уже успокоился после тяжелого для него боя, но — главным теперь было совсем иное нежели какие-то капризы! Он уже углядел хмуро перебрасывавшихся между собой фразами близнецов, когда громкое замечание, сделанное скучающе-сокрушенным тоном, задело внимание юноши, заставив остановиться:

— Я говорил, Амир сошел с ума со своими звездами… Видано ли, учить владению клинком раба, предназначенного согревать для мужчины пустующее ложе, чтобы тот однажды ночью перерезал ему горло!

У Амана даже дыхание перехватило от ярости, да так, что заметивший его молодой мужчина, к которому и были обращены опрометчивые слова другого незнакомца, — невольно выпрямился, опуская руку на рукоять кинжала и не сводя настороженного взгляда со вкрадчиво подступающего к ним «наложника».

— Амани… — его заметили другие, и, почувствовав неладное, Ихаб самоотверженно попытался заступить навстречу.

Ему дружелюбно улыбнулись улыбкой королевской кобры, перед которой слон попытался растоптать ее гнездо и кладку, к тому же когда от голода уже свело все данные природой зубы.

— Видать, хорош тот хозяин, которому приходится бояться своих рабов! По счастью, мой господин не из их числа, — веско уронил Аман, замирая в небрежной скучающей позе за мгновение перед тем, как мужчина обернулся.

Не первой молодости, но еще вполне крепко сложенный и довольно привлекательный мужчина развернулся резко, но смерив застывшего со сложенными на груди руками юношу, усмехнулся тому со снисходительным пренебрежением, уточняя с предельно прозрачным намеком: