Страница 8 из 16
– Когда ты вырастишь и пойдешь работать? Сколько я вас с твоей матерью кормить буду?
Мне страшно, я описался– жидкость из моего мочевого пузыря теплым ручейком стекает по ногам и образует лужицу возле мох ступней одетых в кожаные сандалики, мне очень стыдно и еще более страшно. Отец гадко хохочет.
– Смотрите на него– обоссался. Нет, мужик из тебя никогда не вырастет. -И вдруг зло вскрикивает:– Что же ты, гаденыш, гадишь у меня в доме! – Беря меня за шею своей мощной рукой, второй больно бьет меня по щеке.– Я заставлю тебя убрать за собой.
Я реву громко, навзрыд.
– А ну заткнись!
Отец замахивается, что бы еще раз ударить меня.
– Иштван, что ты делаешь? Прекрати, он же еще ребенок.
Мама из-за всех сил, двумя руками отбрасывает отца от меня и становиться между нами. Отец -пьяный, поэтому не удержался на ногах, упал.
– Ах ты, сучка -сказал он вставая, нависает над нами.
Только сейчас я понимаю, мама всегда казавшееся мне высокой, совсем маленькая. Он бьет маму. Мама падает, но продолжает прикрывать меня своим хрупким телом.
– Иштван, опомнись, прекрати. Что ты делаешь? – шепчет она вздрагивая от каждого удара.
Отец с остервенением, с какой то нечеловеческой злостью продолжает наносить удары один за другим. Мама прекращает сопротивляться, только шепчет:
– Не надо, Иштван, пожалуйста не надо.
Отец не унимается. Мама затихает, распластавшись, накрыв меня. Я чувствую как ее тело больше не сжимается от ударов отца. Он еще пару раз бьет ее ногой.
– Ну вот будешь, сучка, знать как мне перечить.
Отец вытирает разбитые в кровь костяшки рук белым кухонным полотенцем, оставляя на нем кровяные разводы, бросает его на пол, открывает холодильник, достает оттуда бутылку паленки.
С грохотом распахивается входная дверь, на пороге полиция– это соседи услышав шум, вызвали их. Они с трудом скручивают отца, кладут его лицом на пол, надевают на него наручники. Женщина полицейская с убранными назад в черный хвост волосами, склоняется над телом матери.
– База, база! – кричит она.-Это группа– шесть. Срочно скорую, слышите срочно. Девушка полицейская замечает меня.– Как ты, мальчик, болит что ни будь? – спрашивает она меня одновременно ощупывая.
– Не… т, -заикаясь говорю я.
Меня всего трясет. Дальше какие то люди в халатах укладывают маму на носилки, подсоединяют к ней различные провода. Старший из них, седой мужчина ничего не говорит только с сожалением качает головой.
– Мама, мамочка! – кричу я пытаясь побежать за носилками, меня не пускает, крепко держит девушка полицейская.– Пустите меня. Мамочка.
Маму увозят. Девушка держа меня гладит теплой ладонью по голове
– Все будет хорошо, – повторяет она как заведенная.– Все будет хорошо.
Я как будто выныриваю с глубины на свежий воздух. Дышу так часто, как если бы только что пробежал полосу препятствий, установив рекорд вермахта, побив все существующие нормативы для звездпехов. Кто я? Яр Ковалефф. Фу ты, черт ну и судьба у этого парня. Врач улыбается, смотрит на меня.
– Ну, я смотрю у вас все получилось. Молодец. Вам сегодня надо будет побольше потренироваться, что бы переходить из одного сознания к другому быстро и беспрепятственно. Потому что я слышал, вы нас завтра покидаете на месяц. Честно говоря после таких воспоминаний, переходить к воспоминаниям Штефана совсем не хочется.
– Док, я надеюсь обратно по прибытию к вам в клинику, вы удалите из меня это. Мне своих переживаний на две жизни с лихвой хватит, а тут еще -это.
Профессор пожимает плечами
– Прикажут, удалю.
– Что значит прикажут? Мне что же с этим ассорти из своих и чужих воспоминаний всю оставшиеся жизнь жить? Вспылил я.
– Молодой человек, -говорит профессор назидательно.-Мы с вами служим организации, где железная дисциплина и строгие правила, которые мы должны неукоснительно соблюдать. Без приказа мы не имеем права своевольничать. И потом как знать, возможно запасная память вам еще понадобиться. И скажу вам по секрету, – продолжил он.– Я сейчас разрабатываю методику, что бы у наших разведчиков могло быть не только две памяти, но и два индефикационных чипа– каждый из них может функционировать именно тогда, когда он нужен. Осталось недолго, я уже на пороге этого изобретения. Об этом я доложил на самый верх. Нет вы только посудите, каждый наш агент может иметь сразу две личности и пользоваться ими на свое усмотрение в разных ситуациях -это как затруднит работу гестапо по выявлению наших людей, какие перспективы открывает, он наклонился ко мне, быстро зашептал: «Я бы очень хотел, молодой человек, что бы вы были таким нашим первым агентом.»
Я внимательно посмотрел на этого старого маразматика, на этого недоделанного новатора– изобретателя, мне очень сильно захотелось свернуть ему шею. В данный момент на мой взгляд– это была чрезвычайна интересная и крайне конструктивная идея. Но я взял себя в руки и сквозь зубы спросил:
– Ну и как они там наверху, одобрили это гениальное изобретение?
– К сожалению пока нет.
Слава богу подумал я, нами все таки руководят достаточно мудрые люди.
– Но я уверен, молодой человек, я смогу их всех убедить. Вот увидите, будущее за прогрессивными методами работы агентуры.
Где то я читал, что в средние века таких, с позволения сказать, двигателей прогресса обычно сжигали на костре, предварительно обвинив в еретизме и предав анафеме, что ж возможно это была чертовски неплохая идея. Когда же не было поблизости зажигалки и вязанки дров, то таких реноваторов, просто скидывали со скалы в «море – океан», а что тоже в общем то не такая уж и плохая идея в назидание другим– дабы не повадно было.
– Ладно, молодой человек, – похлопал он меня по руке. Мне пора, сегодня много пациентов, а вы тренируйтесь, разрабатывайте себя– так сказать. До встречи и удачи вам, – и быстренько выскочил из моей палаты.
Возможно он действительно торопился, а возможно увидел в моих глазах всполохи все очищающего костра. Пока копаться в своей новой памяти меня не вставляло. Для того что бы продолжать, надо собраться с духом, так что чуть позже, а пока нужно встать, сходить позавтракать. Что я и сделал спустившись на лифте на первый этаж.
В ресторане никого не было. Наверное пациентам, а особенно зажиточным в падлу вставать так рано ну и бог с ними, съесть свой завтрак в одиночестве -это даже лучше, а то вдруг полезет кто ни будь с расспросами. Разговаривать ни с кем не хотелось. Посреди зала стоял большой стол с начищенными до нереального блеска мармитами, под крышками которых находилась еда на любой вкус. Взяв чистую тарелку, начал приподнимать крышки, заглядывая в каждый мармит, проверяя его содержимое. Овсянка– не хотим. Следующий– вареные диетические сосиски– не хотим, яйца жаренные, яйца варенные тоже не хотим. Дальше. Дальше я остановил себя на мысли– это я не хочу или же Штефану такая еда не нравиться. Так, Яр, срочно вспоминай что ты любишь? А чего тут вспоминать. Вот оно– под одной из крышек находились блинчики с творогом. Я точно знаю, что Яр Ковалефф очень любил когда мама готовила ему на завтрак блинчики с творогом. Я мог съесть их много, очень много. Положив горячие блинчики себе на тарелку, щедро плюхнув на них несколько больших ложек сметаны, взяв в руки столовые приборы и налив себе из аппарата огромную кружку капучино -молочная воздушная пенка буквально выползала из кружки, проследовал за самый дальний столик в углу. Пока ставил кофе, несколько капель пролилось на белоснежную скатерть. «Как всегда» – почему то радостно подумал я, ведь Яр Ковалефф обычно, как правило, всегда проливает кофе -значит я это я. Хорошо.
Немного успокоившись, отрезал кусок блина, щедро макнул его в сметану, запихнул в рот. Чего ж не вкусно то? Так… и опять сомнения. Здесь просто безобразно готовят или же это Штефан по какой то причине не любит блинчики с творогом? Прекращай. Профессор же ясно объяснил тебе, что пока память Штефана закрыта, она не может влиять на твое сознание и вообще не может. Кто то внутри меня называемый внутренним голосом тут же задал вопрос:» А интересно, что из блюд любил Штефан? Давай узнаем, а?».