Страница 80 из 120
Ударам сердца.
…детский дом. Он был слишком мал, чтобы ему позволили жить одному.
…серое здание. Высокая ограда. Кровати, поставленные так плотно, что между ними можно пройти только боком. Нельзя ложиться.
Нельзя сидеть.
Занятия.
Столовая. И серая форма из жесткой ткани. Нет, ему не было плохо. Напротив, ему, утомленному одиночеством, даже нравилось здесь. Он не понимал тех, кто плакал. Еда пусть простая, но сытная и ее довольно. Одежда теплая. Собственное одеяло. И главное, другие. По ночам он лежал, слушая их дыхание. Кто-то всхлипывал во сне. Кто-то бормотал. Его сосед вот храпел невыносимо и через некоторое время этот храп стал утомлять.
…соседа он задушил зимой.
Не сам. Тогда он мало понимал, кто он есть, и просто отчаянно захотел, чтобы тот умер. Он представил себе сердце этого никчемного толстяка, слишком ленивого и неповоротливого, чтобы его боялись. И сердце было таким же, ленивым и неповоротливым, в белой пленке жирка.
Он сдавил это сердце.
И держал… долго держал…
…было дознание.
…и его перевели. Наверное, будь он старше, его бы судили, а так… спонтанный прорыв силы. Никто не виноват.
…несчастный случай.
Муха на окне.
Потеплело. И ветром тянет с той, с другой стороны. Этот ветер несет аромат свежего хлеба, пекарня недалеко, но ему нравится думать, что пахнет вовсе не хлебом, а чужой запретною весной.
Почему бы и нет?
И все-таки он вышел из кабинета. Вновь пост.
Отметка.
Кивок.
Не прощание, отнюдь… просто дань традиции. За ним не следили, хотя он по привычке шел так, чтобы слежку, появись она, заметить…
Пусто.
Просто день. Просто солнце. И не осеннее, но яркое, дразнящее… девушка в весеннем платье спешит. Куртенку распахнула, не боясь ветерка… пробежала мимо, цокая каблучками, обдала ароматом весны… и захотелось развернуться, пойти за ней.
Нет.
Он хозяин своим желаниям.
Наверное.
Он просто пройдется по городу. В конце концов, почему бы и нет?
Он очнулся у этого дома, при дневном свете выглядевшего еще более уродливым, чем ночью. Многоглазый зверь из дрянного камня, старый, утомленный. Выщербленные бока. Разноцветные очи окон. Одни закрыты занавесками, другие распахнуты, будто приглашают заглянуть в нутро зверя.
Запах выпечки и горелого.
Стайка девиц на крыльце.
И кто-то курит горькие сигареты, не потому что так уж нуждается в табаке, но курящая женщина — это современно и интересно.
…а ее нет.
Той, ночной, с полупустым чемоданом… милая обманщица… или нет? А что, если он придумал себе ее историю и ошибся? Что, если на самом деле она иная, беззащитная бабочка с яркими крылышками, которые так интересно обрывать.
Он сделала глубокий вдох и почти отступил, когда услышал за спиной.
— Здрасьте! А это вы, да? Я вас сразу узнала! Тогда дождь шел, но я все равно вас запомнила! А вы что тут делаете? Просто шли, да? Мимо?
Хорошенькая.
В старенькой курточке с затертыми локтями, в юбке длинной, нелепой какой-то, будто и не юбка, но мешок мятый, цвета невыразительно-серого.
Ей не идет.
На самом деле она яркая. Теперь видно, что глаза у нее темно-зеленые. Ресницы пушисты. Губки пухлые. Личико мягкое.
— Верно, — он заставил себя улыбнуться, надеясь, что улыбка его в достаточной мере дружелюбна. — Просто шел мимо. А вы как? Устроились?
— Ага, — она по-свойски взяла его под руку. — Мне туточки комнату дали. Не комнату, то есть не только чтобы мне… там еще девчонки. Они такие… такие…
От избытка эмоций она взмахнула рукой.
На них обращали внимание.
А внимание — это не совсем то, что ему было нужно. Запомнят? Человека в сером пальто. Стоит он далеко, чтобы разглядеть что-то помимо пальто. Шляпа с широкими полями закрывает лицо. Да и не сделает он ничего… он просто хочет убедиться, что девчонка здесь.
Сладкая наживка на крючке.
Интересно, а если…
— Какие? — мысль ему понравилась. Почему бы не разнообразить эту игру?
— Такие, ну знаете, — она надула губки. — Серьезные! И еще красивые! Я вот не красивая!
— Почему же? — он шел от общежития, по бульвару, увлекая ее прочь, чувствуя, как с каждым шагом все сильней колотится ее сердце.
Выдает.
Что? Ожидание? Она напряжена, хотя скрывает напряжение в девичьем забавном лепете. Она гримасничает. И говорит о соседках, об учебе, о городе, который чудесен…
…кто бы сомневался.
И на него не смотрит. Идет, обманчиво покорна…
— А вы куда меня ведете? — она не выдерживает первой, останавливается, подозрительно косясь на узкий переулок, который и вправду выглядит довольно мрачным.
— Никуда. Вы сами идете, — он взглядом указал на ее руку, вцепившуюся в шерстяную плотную ткань пальто. — Я же гуляю.
— Здесь?
— Так проще выйти на Великокняжью, — пояснил он, что было чистой правдой.
— А… — руку девица убрала. — Извините… а то я подумала… девчонки говорят, что тут в городе убийца завелся.
— Случается.
Грубо.
Она слишком нетерпелива для тихой охоты. И за это будет наказана. Сейчас? Нет, не стоит… еще пара встреч, позволяющих ей привыкнуть… и может быть, цветы? Он одинок, она молода и прекрасна. Чудесный сценарий для мелодрамы. К тому же она довольно самоуверенна, а такие любят думать, будто весь мир лежит у их ног.
— Не думайте о дурном, — он взял узкую девичью ладошку. — Его скоро поймают, я уверен.
— Да? — а вот скептицизм особе столь юных лет и восторженного мировоззрения, каковой она пыталась предстать перед ним, совершенно не идет.
— Определенно. Скажите лучше, как вам город? Вы успели его осмотреть?
Опущенные ресницы не способны скрыть жадного блеска. Как же, такой предлог… и она пользуется им. Надутые губки.
Капризное:
— Нет.
— Отчего же? — он послушно играет отведенную ему роль. Это даже смешно.
В какой-то мере.
— Боюсь заблудиться… да и… убийца же… одной страшно.
— А не одной?
Он физически ощущает ее счастье.
Как же…
— Я пока не знаю…
…вечером в общежитии шумно. Кто-то поет, кто-то с кем-то спорит. Звон и скрежет. Глухой перестук. Запахи пота и дешевой косметики, от которой ее слегка мутит. Комендантша в байковом халате курит трубку. Она заняла кресло-качалку, под полозья которой засунули камень. Она слегка пьяна, сегодня даже меньше, нежели обычно. И потому настроена крайне благожелательно.
Она прячет трешку в необъятный карман халата.
И покидает кабинет, оставляя ее наедине с телефоном.
Пять цифр.
Гудок.
И скрипучий старческий голос на той стороне:
— Передайте, что вечером я иду на свидание.
В этот момент она не ощущает ни страха, ни смятения, но лишь острый охотничий азарт.
Глава 26. О мздоимцах и борцах народных за справедливость
Творчеству сего великого поэта характерна тройственность. Одной ногой он стоит в прошлом, другой вступает в будущее, а между ног у него царствует жуткая действительность.
Из критической статьи на творчество некоего Аполлона, поэта-примитивиста и народника.
Лев Севастьяныч ныне изволил явиться в полицейское управление. Он поднялся по гранитной лестнице, которую мели, но делали сие крайне редко и без должного рвения. Он оглядел коридор с дубовыми лавками для посетителей, тяжеленными и неудобными, однако отполированными до неяркого блеска. Поклоном поприветствовал пана Мимирова, что на ближайшей лавке, истомленный ожиданием, не иначе, разложил платочек, а на него — нехитрый свой завтрак из двух вареных куриных яиц и половинки расстегая. Ел он неторопливо, пережевывая каждый кусочек с той тщательностью, которая выдавала в нем человека дотошного, если не занудного.
Лев Севастьяныч, дождавшись ответного кивка, исполненного с величайшею торжественностью, будто приветствовали по меньшей мере особу королевское крови, присел рядышком.