Страница 11 из 23
– Вот, нашли в комнате подсудимой, ваша светлость. При применении оного зелья в качестве проверки на собаке та сдохла почти мгновенно. Естественно, из-за слишком большой дозы. Для господина Россильоне, надо думать, порция была отмерена меньшая, чтобы смерть наступила не сразу, но… преступница просчиталась, и последствия её злодейства случились у всех на глазах.
Женщина в отчаянии затрясла головой, но тотчас зажала рот ладонью. Видимо, говорить без разрешения ей запретили.
– Бумаги, – коротко распорядился герцог. Не глядя, протянул руку, в которую судейский секретарь, другой, местный, тотчас вложил протоколы дела.
– …Не вижу признания обвиняемой, – бегло просмотрев записи, отметил его светлость. – Почему оно не приложено?
Судья судорожно вздохнул.
– Его не было, ваш… ваша светлость.
– Совсем? Или она отказалась его подписывать?
– От… отказалась, ваша светлость.
– Даже после допроса с пристрастием?
– Точно так, ваша светлость.
– Вот как… Может, вы недостаточно тщательно проводили дознание? Мэтр Карр, – герцог кивнул коменданту тюрьмы, – пусть ваш мастер проверит, применялись ли к данной женщине методы предварительного дознания и в должной ли степени.
Проверка качества допроса, проведённого на месте расследования, являлась стандартной процедурой, организуемой не так уж и редко. Поэтому требование герцога никого не удивило. Женщину ткнули в спину, она, вздрогнув от боли, покорно встала со скамьи, придерживая плащ, только губы задрожали.
– Не волнуйтесь, милейшая, – успокоил её комендант, – пока никакого нового дознания не намечается. Мы всего лишь вас осмотрим, причём с полным соблюдением законности, в присутствии двух добрых женщин из народа. Найдутся ли дамы, готовые выступить в роли свидетельниц? – обратился он к сидящим в зале горожанам.
Конечно, дамы нашлись. Для такой цели на заседания всегда приглашали нескольких особ, познавших на своём веку многое и не падающих в обморок при виде некоторых подробностей, и хоть разбирательства с женщинами были редки – нет-нет, да и возникала необходимость в подобном освидетельствовании. У метра Карра были для того проверенные люди – и из купчих, и из простых швей, и даже из графинь, на случай, появись в числе обвиняемых какая-нибудь аристократка.
Фотину увели в соседнее помещение, специально предназначенное для подобных процедур. Герцог меж тем поманил шустрого писаря, пожертвовавшего мантией, и кивнул на флакон. Писарчук без лишних слов подал требуемое. Жильберт д’Эстре просмотрел содержимое на свет, поболтал, определяя вязкость, и, многозначительно подняв бровь, вернул склянку писарю. Тот без колебаний быстро, но аккуратно вытащил пробку и, отстранив сам пузырёк, провёл ею несколько раз под носом, принюхиваясь. Затем помахал над горлышком ладонью, подгоняя к себе более концентрированный запах. Поспешно выдохнул, вогнал пробку. Даже со своего места герцог уловил горьковатый аромат миндаля.
Писарь глянул вопросительно, и, повинуясь знаку, отнёс склянку на место.
– Ваша светлость, – доложил возвратившийся комендант тюрьмы, пока подсудимую провожали к скамье. – Свидетельствую, что методы допроса были применены к данной женщине в надлежащей мере и с надлежащим усердием, без излишней жестокости. Хотя… при подобном хрупком телосложении можно было бы обойтись и меньшим.
– Сколько ударов плетью она получила?
– В общей сложности тридцать пять, в разное время.
– Хм-м-м. И не подписала признание, господин судья?
– Это из упрямства и страха, ваша светлость, – взяв в себя в руки, отвечал судья из Роана. – Она отпиралась до последнего. Она и сейчас упрямится! Но до какой степени цинизма нужно дойти, вообразите, чтобы держать яд у всех на виду!
– А ты что скажешь? – неожиданно обратился герцог к вдове. Указал на злосчастный пузырёк. – Что это? Ну, не бойся, просто скажи, что это такое.
– Я говорила… – голос женщины сорвался. – Сто раз уже говорила, они не верят… Это…
– Ну?
– Это средство для све… сведения родинок.
Она опустила голову от стыда. Конечно, её слова могли показаться нелепыми, но…
Родинки на теле до сих пор считались Инквизицией метками Дьявола. И признаться в их наличии было делом не всегда безопасным. Ничего необычного в том, что некоторые состоятельные дамы, да и озабоченные мужчины пытались иногда избавиться от столь ненужного «украшения». То, что на Востоке воспевалось в рубайях, в христианской стране могло стать поводом для оговора.
– Позвольте, ваша светлость? – подал голос мэтр Карр. – Да, у неё три родимых пятна вокруг пупка. Мы проверили: из каждого при вонзании серебряной булавки проступает кровь. Это не дьявольские метки, это просто пятна на коже.
Вдова зарыдала.
– А ведь объяснение-то простейшее. Почему вы ей не поверили? – ровным тоном поинтересовался герцог у судьи. – Или заранее решили, что она отравительница? Вы, слуга закона и мой слуга, лицо, в чьи обязанности входит творить суд праведный, забыли, что пока обвиняемый не осуждён, он считается невиновным? – Выдержал паузу. – А свойства ядов вам, слуге закона, известны? То, как скончался пострадавший, более всего напоминает картину отравления мышьяком, а в данном пузырьке – синильная кислота, и действует она несколько иначе. Мэтр Кордель, я отстраняю вас от дела – за допущенное небрежение, а также от должности – за некомпетентность. Последний вопрос перед тем, как вы снимете вашу мантию: к обвинителю, конечно, применялись меры предварительного воздействия? И показания с него были сняты не только до, но и после этих мер?
На судью из Роана было жалко смотреть.
Брат покойного, внезапно растеряв румянец, нервно заозирался. Он всё ещё не понимал, что Фортуна отвернула от него смазливое личико, вильнув некоей частью тела, возможно, весьма аппетитной в иных обстоятельствах, но сейчас – лишь довольно точно характеризующей перемены в его налаженной вроде бы жизни. Мэтр Карр, выразительно приподняв бровь, возложил руку на плечо младшего Россильоне:
– Пройдёмте с нами, любезный.
…Пальцы герцога выстукивали по подлокотнику затейливую дробь, когда сквозь плотно закрытые двери дознавательской прорвался вопль.
– Стало быть, предварительное воздействие не применялось, – задумчиво отметил его светлость. – Как же так, мэтр Кордель? Женщина, слабое от природы существо, получает у вас тридцать пять плетей – и не сознаётся в преступлении? Возможно, она и впрямь невиновна? А тот, кто на неё донёс, отделывается… чем? Здоровой спиной и… возможно, определённой значительной суммой? За сколько вы продали свою беспристрастность, мэтр? Впрочем, это выяснят другие. Сейчас же – извольте пожаловать под арест. А вы, милейший… Как звать?
Писарь с готовностью подскочил к креслу.
– Бомарше, ваша светлость. Огюст Франциск Бомарше, к вашим услугам.
– Передайте, что вместо пятнадцати плетей, положенных законом, я назначаю доносчику тридцать пять. Ровно столько, сколько по его оговору получила женщина. Снимите показания, а если будет запираться – подключите менталиста. После допроса – ещё десять плетей за подкуп судьи. Жду.
В замершем зале отчётливо слышны были шаги писаря, очередной крик боли, ставший громче, когда открыли дверь… и – всхлип женщины, у которой не выдержали нервы. Заметив, как подался к ней отец, герцог сделал знак стражникам. И вот, наконец, почтенный родитель сжал плачущую дочь в объятиях. Так они и сидели, поддерживая друг друга, пока не смолк четырнадцатый вопль и не послышался захлебывающийся рыданием чей-то бабий голос. С трудом можно было представить, что таким плачущим визгливым речитативом может говорить мужчина.
– Сломался, – уверенно сказал Винсент за спиной герцога. – Тут и менталист не понадобится, и оставшиеся плети…
– Получит после, – сквозь зубы процедил герцог. – Уж Карр проследит.
Через полчаса всё стало ясно. Мышьяк в абрикосовую настойку подсыпал купцу любимый братец. Он же пытался сразу после похорон соблазнить безутешную вдову, надеясь заполучить не просто временное опекунство до подрастания возможного наследника, о появлении которого собирались объявить на званом обеде. Нет, настоящему отравителю нужны были и деньги, и красавица-жена, страстная и умелая, обученная, как-никак, любовной науке на самом Востоке… Но от вдовы он получил отказ, пощёчину и рассвирепел. И, конечно, нашёл повод, как ловко отомстить, а заодно перевалить собственную вину на невинную голову. В конце концов, не будет бабы – всё богатство покойного достанется ему одному, а в ожидании предстоящих золотых дождей можно не поскупиться на мзду для судейских, весьма существенную, риск-то большой… Кто ж знал, что сука-вдова, даже воя под плетьми, откажется возводить на себя напраслину? Не добившись желаемого признания, заговорщики решили на разбирательствах по утверждению смертных приговоров подсунуть герцогу оное дело последним. Нелюбовь его светлости к отравителям, а в особенности – к отравительницам, была хорошо известна, и в том, что он, не глядя, отправит Фатиму на кол, сомнений не возникало. Кто ж знал, что герцог такой дотошный?