Все вижу!

Юная Мидллуайт, не пыталась внести свою лепту в разговор. Она спокойно выслушивала показания пассажиров, ни один из которых не запомнил особых примет террориста. Все твердили одно и тоже: смуглое лицо, орлиный нос и клетчатая рубашка.

Когда сиденье рядом с Рэйчел жалобно скрипнуло под весом комиссара, девочка почувствовала запах пива и, повернувшись к Мортрэ, приветливо кивнула.

– Здравствуйте, комиссар. Меня зовут Рэйчел Мидллуайт.

– Если пожелаешь, зови меня просто Морис. Откуда едешь?

– Вообще-то из Англии, но я не думаю, что вы пришли сюда только для того, чтобы узнать, как поживает Ее Величество.

– Правильно, есть темы поважнее. Итак, тебе удалось предотвратить взрыв?

– Слишком сильно сказано. Просто мне показалось, что запах нитроглицерина в пассажирском автобусе также неуместен, как фламинго в крокете. Все остальное сделал Честер.

– Как я понимаю, Честером зовут твою собаку-поводыря. А при чем здесь фламинго?

– Ими пользовались, как клюшками, – с невинным видом сообщила Рэйчел. – В “Алисе” Льюиса Кэррола.

– Ах в “Алисе”! – буркнул Мортрэ, явно раздосадованный тем, что не сразу вспомнил о любимой игре Черной Королевы. – Теперь девочка, давай-ка обо всем по порядку.

Повествование Мидллуйат было коротким и обстоятельным.

– Яркая клетчатая сорочка – стандартный прием, – закончила Рэйчел. – Так поступают все преступники, чтобы отвлечь внимание свидетелей от более существенных деталей.

– Согласен, но гораздо больше меня интересует другое. Ты почувствовала запах нитроглицерина…

– Динамита, комиссар, – поправила Рэйчел. – Сам по себе нитроглицерин слишком нестабильная субстанция. Она реагирует на малейшие механические и температурные воздействия. Поэтому в нитроглицерин добавляют специальные примеси и получают динамит, который гораздо удобнее для транспортировки. Об этом рассказывал мне отец. Он был археологом.

Комиссар поерзал кресле.

– Теперь я понимаю, почему в столь дальнее путешествие тебя отпустили одну. Ты умна и не так беспомощна, как кажется на первый взгляд.

– Со мной Честер, а уж он не даст меня в обиду, – девочка ласково погладила колли по спине. – Правда, дружок?

Честер с готовностью тявкнул в ответ и провел лапой по коричневому ботинку Мортрэ.

Комиссар подозвал подчиненного, тихим голосом отдал ему указания.

– Что ж, Рэйчел Мидллуайт. Твой поступок достоин самых высоких похвал. Думаю, что наш террорист не сможет уйти далеко. Здесь кругом деревни, а сельские жители быстро замечают посторонних. В знак своей признательности могу подбросить тебя до дома родственников.

– Спасибо, комиссар. Я доберусь на автобусе. Дядя встретит меня на остановке.

– Что ж… Тебе виднее. А кто твой дядя?

– Его фамилия Мулеж. Он работает садовником в Крессе де Молэ.

– Знаю старину Пьера и скажу только одно: у него очаровательная племянница.

– Спасибо, комиссар. Рада была вам помочь.

Мортрэ встал. Рэйчел слышала, как он сделал несколько шагов к выходу, а затем вернулся.

– Прости мою назойливость, девочка. Ты собираешься жить в замке?

– Дядя Пьер – мой единственный родственник. А почему вас удивляет то, что мне придется жить в замке?

– Удивляет? Нисколько! – Мидллуайт уловила в голосе комиссара нотки смущения. – Просто… Просто о Крессе де Молэ ходят разные слухи. Возможно, они не имею ничего общего с истинным положением дел, но все равно это не слишком веселое место для юной леди.

– Другого у меня просто нет, – развела руками Рэйчел.

Получив разрешение ехать, водитель решил наверстать упущенное время и погнал автобус с такой скоростью, что жизнь пассажиров, спасшихся от взрыва, снова оказалась под угрозой. Впрочем, пассажиров мало интересовали скоростные режимы. Все они, кто украдкой, кто открыто смотрели на Рэйчел и перешептывались.

Очередной остановкой было Крессе де Молэ – конечная точка длинного путешествия Мидллуайт. Она вышла из автобуса, в сопровождении Честера, самоотверженно тащившего в зубах спортивную сумку хозяйки.

Раздался радостный возглас, шум приближающихся шагов и Рэйчел оказалась в объятиях дяди.

– Вот и ты! Как выросла и похорошела! Путешествие не было утомительным?

– Ничуть дядя Пьер! Даже скучать не пришлось, правда Честер?

2

– Четырнадцать, пятнадцать… Честер, глупый пес, перестань путаться под ногами! Ты хочешь, чтобы я упала и расквасила нос об этот каменный пол? Сколько раз предупреждала, что нажалуюсь в Международную Ассоциацию собак-поводырей и тебя исключат за поведение несовместимое с должностью!

Колли залаял, видимо добиваясь прощения.

– Ладно уж, – благосклонно сказала Рэйчел. – Ты же знаешь: я не ябеда. Шестнадцать…

Второй день, проведенный в замке Крессе де Молэ как две капли воды походил на первый, за исключением того, что сегодня Рэйчел закончила изучение комнат первого этажа старинного замка. Этот на первый взгляд простой процесс требовал от девочки целеустремленности, внимательности и хорошей памяти.

Теперь Рэйчел точно знала, что от входной двери ее комнату отделяет пятьдесят три шага, до ванной и туалета надо сделать четырнадцать шагов, а до каждой из двух лестниц на второй этаж, где находится комната дяди и его жены – двадцать один.

Из того, что ей удалось пощупать и измерить, больше всего понравились огромные напольные часы, с массивным маятником. Они отсчитывали минуты и часы так веско, громко и солидно, будто говорили: вы, людишки, ничего не понимаете в этой жизни, а я знаю о ней все.

Рэйчел любила прикасаться к старинным вещам, по всей видимости, унаследовав трепетное отношение к ним от родителей. А в замке, вещей, история которых уходила корнями в далекое прошлое хватало. Причем не все они были такими же дружелюбными ворчунами-всезнайками, как старые часы.

Поскольку осязание заменяло Мидллуайт зрение, то развито оно было значительно сильнее, чем у обычных людей. Рэйчел не просто касалась предметов руками. Она их сканировала. Так было с массивной дверной ручкой, отлитой из меди и привинченной к двери, ведущей, по словам дяди Пьера, в бывшую часовню.

Рэйчел коснулась ее всего один раз и, этого оказалось достаточно, чтобы дать себе зарок никогда не входить в часовню. Прохладный металл сохранил в ячейках своей кристаллической решетки липкий сгусток давней и очень негативной энергии. Тот, кто касался ручки много-много десятилетий назад, испытывал целый набор переживаний. Возможно, он сам не был плохим человеком, а может, просто оказался в отчаянном положении и входил в часовню, чтобы в разговоре с Богом на время избавляться от хлеставшей через край душевной боли.

Размышляя над этим, Мидллуайт не забывала вести отсчет шагам и добралась до конца холла. На очереди было обследование второго этажа, но Рэйчел решила сделать перерыв. Бродить по пахнущим сыростью, пропитанным астматическим дыханием древности помещениям, порядком надоело. К тому же на прогулке по саду, предмету своей особой гордости, настаивал дядя Пьер.

– Поверь мне, Рэйчел, – говорил он. – Садовников незаслуженно считают ремесленниками. Это глубоко ошибочное мнение. Любой, кто имеет дело с растениями и любит их – творческая натура, художник в своем роде. Я с удовольствием покажу тебе сад и опишу самые лучшие цветы. Жаль, что ты не сможешь их увидеть, но, почувствовав, ни с чем несравнимый аромат сразу скажешь: дядя Пьер – ты просто гений!

Предыдущую встречу с дядей нельзя было назвать знакомством: тогда Рэйчел исполнилось всего три года. Теперь они узнавали друг друга заново и Рэйчел успела понять, что ее французский дядюшка если и не гений, то уж во всяком случае очень хороший человек. Добрый и немного беззащитный. Для себя девочка решила, что он должен выглядеть как мастер Антонио, создавший Пиноккьо.

Что касается Фриды Мулеж, которую Рэйчел, не без внутреннего протеста, называла тетушкой, то в их отношениях не намечалось даже намека на зарождающуюся теплоту. Сразу после появления девочки в усадьбе и церемониала приветствий, “тетушка” постаралась расставить все по своим местам.