Страница 26 из 28
Сказано(тем более королем), сделано, и вот в один из светлых для природы и тёмных (после вчерашней подготовительной попойки) для сознания верноподданных короля дней, охотничий рог протрубил, что пора бы подняться с постели и, натянув на себя зелёные охотничьи колготы, присоединиться к охотничьей свите короля. И если королевской свитой двигала их обязанность перед своей головой, не желающей лететь с плеч вон, то король, имея на счёт себя несколько большего мнения, нежели его дворовая свита, мог и не спешить.
Да вот только буйный нрав его главного ловчего, который явно находясь в оппозиции к последнему указу короля, где тот ввёл такие кардинальные изменения в очередность распития горячительных напитков, естественно не смог стерпеть всякого промедления (главный ловчий обладал неоценимым качеством, необходимым для того чтобы занимать эту должность, а именно самой большой и луженой глоткой, позволявшей ему заглушать рёв охотничьего рога, а также крепче всех радоваться за короля, как всегда не оставшегося без охотничьих трофеев), грозившего ему пересыханием этих животворящих, сообщающихся с атмосферой труб.
–Ваше величество! – прогремел голос главного ловчего у входа в палатку короля. Чем вызвал переполох находящихся в покое мурашек короля, тут же бросившихся по его телу в рассыпную.
– Да-да. – Король всего лишь только подтвердил, что это он Ваше величество, но главный ловчий, использовав своё тугодумие в своих личных целях, не стал вдаваться во все эти смыслозначения сказанного королем, и в один свой мощный оборот лишив своего устоявшегося места стражу, резко переместившуюся на оземь, ворвался в палатку короля, чем поставил того перед главным ловчим в одних колготах.
Но главного ловчего трудно смутить одними колготами (даже если они принадлежат королевской особе) и он, не заметив замешательства на лице короля, начинает очень громко побуждать короля к сборочным действиям. Ведь по его сугубо личному мнению, этот дикий зверь в лесу, совершенно не знаком с придворным этикетом и не обладает придворной учтивостью, в связи с чем от него можно всякой подлости ожидать, и он скорей всего, не будет ждать, когда король растележится. И зверь, действуя по своему звериному помыслу, возьмёт и каким-нибудь хитрым образом умыкнет. После такой убедительности сказанного главным ловчим, королю ничего другого не остаётся делать и он, смирившись с таким положением вещей, где зверь столь неучтив даже к королевской особе, с помощью главного ловчего быстро натягивает на себя охотничий жилет и, позволив зеркалу отдать должное его великолепию, направляется вслед за главным ловчим.
– Да здравствует, король! – дружный, но всё же несколько вялый хор голосов придворных встречает короля у выхода из палатки.
– Да здравствует, охота! – поприветствовал в ответ король, вызвав жалкие ответные улыбки своих подданных, которые только теперь постигли непреложную суть круговорота вещей, изменение порядка которого, как оказывается, приводит к своим весьма чувствительным и главное неприятным изменениям. И если раньше они, использовав руководствующие их действиями, сопутствующие появлению храбрости напитки, с коей (храбростью) ничего не было страшно, то теперь на голодный желудок и главное на трезвую голову, им почему то, с одной стороны очень не терпелось приступить ко второй части охоты, пиру, а с другой, очень даже терпелось не лезть на рожон, под клыки кабана.
Король же в свою очередь получив доступ к своему носу, который с утра не имея внутренних испарений, теперь мог точно ощущать все запахи, вдруг к своему неудовольствию ощутил лишь источаемый его подданными запах унылости и не радостности таким их, на сухую положением. Что, конечно же, побуждало короля к гневу, но всё же он, ощущая себя в некоторой степени в таком же неэнергичном положении, махнул на всё это рукой, что к его неожиданности для главного ловчего послужило сигналом к действию. И он, проорав: «Король открывает охоту!», – тем самым призвал охотников к шевелению.
И вот звучит гудок рога и все придворные уже готовы подставить своё плечо королю, чья поступь на плечо придворного позволяет ему без лишних замешательств оказаться в седле лошади, где его, как стрельца по знаку зодиака, уже ждёт свой королевский лук.
– Сегодня, нас ждёт удача. Я просто чувствую это. – Заорал главный ловчий. После чего принюхавшись к своей меховой накидке, главный ловчий своим несколько возбужденным видом заставил короля заподозриться на счёт него. И король, пропустив через свои ноздри дополнительную порцию воздуха, попытался прочувствовать этот момент, где к его нюхательному неудовольствию ему в нос ударили запахи конских отложений, к которым примешивалось столько всего, что король, решив не испытывать судьбу, которая через эту вонь склоняла его пойти прочь из седла, и он, покрепче ухватившись одной рукой за лук, а другой за стремя, приготовился отправиться во весь опор вскачь.
Что же касается главного ловчего, то подозрения короля на его счёт были не столь уж беспочвенны. И как только с утра он выполнил свою миссию по побуждению короля к действию, то по выходу из палатки короля, он не сразу присоединился к дружным голосам придворных, приветствующих короля. А он соблазненный увещеваниями неких третьих лиц(но как выяснилось позже, не последних, а даже вторых лиц королевства), поддавшись предательскому голосу своего ненасытного желудка, без тени сожаления оставил короля на произвол своих придворных, и в одно мгновение оказался у другой палатки, где готовился стол для встречи усталых охотников.
Что и говорить, а исходящий из этой палатки запах, не просто сводил с ума всякого не потерявшего обоняние, но и разил их наповал. Что естественно не могло быть спокойно воспринято главным ловчим, уже приготовившимся сразиться со стоящей на здешнем посту стражей, но к большому огорчению главного ловчего, местная стража не в пример страже у королевской палатки, была откормлено крепка, что сводило бы на нет его любые потуги на победу, если бы он вдруг решился прорваться к столу.
Но главного ловчего уже здесь ждали, и не успел он омрачиться всеми исходящими запахами, как незаметно для любого невнимательного взгляда, выглянувшая из-за широких плеч стражи женская фигура, поманила пальчиком главного ловчего, который заметив этот знак внимания, как в первую очередь рыцарь, для которого всякое желание дамы закон (надо признаться и со всей откровенностью заявить, что главный ловчий никогда не отказывал себе и самой обладательнице пальчика, в удовольствии ответить на этот её призыв) и он уже было приготовился сцепиться с хмурого вида стражником, как к его удивлению, тот видимо уколотый в спину всё тем же пальчиком, потерял всю свою хмурость и пропустил главного ловчего через себя.
Ну, а что произошло там, в глубине темноты палатки, то, не смотря на всю кипящую во мне страсть и желание поделиться всем там не увиденным, но очень живо представляемым мною, то я также как и главный ловчий, не чуждый рыцарской учтивости, имея такую же что и он претензию, закрою забрало и предоставлю своё слово уже вашей учтивости, которая со своей свойственностью, сможет в своих подробностях всё рассказать каждому внимающему ей интеллекту. В свою очередь главный ловчий, испытав всё то, что ему было суждено испытать, прикрыв под поясом наполненную средством взаимопонимания фляжку, с довольным видом быстро преодолел расстояние от этой палатки до короля, который было вдруг спохватившись, хотел спросить: «А где главный ловчий?», – как выглянувшая из-за его спины довольная рожа главного ловчего, тут же укорила его.
– Вперёд! А-ту, его! – неожиданно для всех, вдруг звучно заорал главный ловчий и, взбудораженные подданные, сам король, а ещё больше лошади, в одно это звучное мгновение спохватились и понеслись вскачь. И если кто спохватился верно, за стремя, то тот удержался в седле, ну а те, кто спохватился за нечто другое, как например, за воображаемые телеса своей мадам де Тужур, то их призывно ждала грязная оземь, куда они, не удержавшись в седле, были в одно мгновение и отправлены прочь.