Страница 17 из 28
Ну так вот, этот стажёр, видимо, находился с утра в своём должном месте у двери, в прилежно сконцентрированном на себе состоянии, которое у всех этих ещё непуганых стажёров есть результат их не совсем должного, непонимающего осмысления своего места в этом творческом процессе (какой вход «платят», такой и выход «усердие»). В общем, этот стажёр Виталик, как всегда, с открытыми глазами кимарил и, наверное, в случае словесного обращения к нему кого-либо из присутствующих он только со второго упоминания его рабочего (настоящим никто не удосуживался интересоваться) имени («Эй, стажёр, ты чё, уснул что ли?!»), возмущенно отреагировал бы: «С какой это стати?!».
Но на этот ра,з такой резкий вылет двери, в радиусе которого оказался этот дремлющий стажёр, своей весьма жёсткой размашистой встречей с носом стажера, по всей расквасистой видимости физиономии, только и успевшего до своего падения визгнуть стажёра, не предусматривал дополнительных уточняющих вопросов. Ну и ко всё понявшему с полуоборота двери стажёру, так и ко всем другим присутствующим в офисе сотрудникам, быстро уловившим сегодняшний зубодробительный тренд, сразу пришло понимание того, что для каждого из них найдётся своя дверь или тот же косяк.
– Ну так что, мы молчим? – теперь уже задался этим сакраментальным вопросом Алекс, обращаясь к Загару, который на автомате, как тёртый калач, во избежание не только кривотолков, но и для того чтобы не выдать всех своих редакторских тайн, решил заранее купировать эту проблему, засунув свой язык в чашку кофе. Так огненная горячность кофе, должна была обжечь и напрочь нейтрализовать функционал его языка, лишив его возможности ведения откровенных разговоров. Хотя, возможно, Загар, просто дёрнувшись от неожиданности, таким неосторожным образом бесчувственно прикипел к своей чашке с горячим напитком. Что ж поделать, когда в каждом человеческом поступке хочется видеть хоть какой-то героизм.
– Что, язык проглотил что ли? – вопросительное предположение Алекса было не слишком далеко от правды, в которой пылание языка Загара было сродни этому явлению.
– Алекс! – вдруг прозвучавший голос сумевшей первой собраться Алисы, вывел его из своей задумчивости и быстрым шагом вернул его обратно в свой кабинет, куда и заглянула эта Алиса.
– Чего? – только и сумел ответить встрепенувшийся Алекс.
– Чего-чего, – Алиса передразнила Алекса, – ну ты идёшь на летучку? – Алиса, насладившись этими заминочными видами Алекса, который было видно не совсем понимал, чего это её «чего» значит, и озвучила ему то своё, для чего она собственно, к нему и заглянула. После чего, не дожидаясь Алекса, развернулась и, не закрывая дверь кабинета, оставив Алекса наедине со своими взаимопониманиями с фантазиями и предваряющими их мыслями, смущающей мужские умы походкой направилась по коридору туда, куда было не важно взиравшим ей вслед носителям брюк, в число которых также входил и Алекс, не решившийся пропустить такие демонстрационные виды этого апологета женского начала.
– А чего собственно она ко мне заходила? – Зачесалась запоздалая мысль в голове Алекса. Что и говорить, но реалии жизни (тем более такие вызывающие и сбивающие вас с мысли) своей вящей натурностью не могут не отодвинуть на задний план все те, как вам совсем недавно казалось, слишком серьезные и безотлагательные вещи. И хотя, как утверждающе считает природа, у каждого объекта противоположного пола имеется то своё, на что стоит посмотреть, всё-таки у некоторых представителей или представительниц, в своём показательном арсенале имеется несколько интересно больше этого своего. Что и заставляет с придыханием не сводить с них своих частично завистливых глаз. Что же касается Алисы, то она можно определенно сказать, через свою иксовость строения ног, очень уж отъявленно позиционировала себя с женским началом, выставляя на всеобщее обозрение свою приверженность к этой основополагающей X-хромосоме.
– А мне плевать на эти современные эталоны красоты, – заявляла Алиса, с вызовом надевшая на выход короткую юбку, из-под которой на свет смотрели её крест-накрест ноги.
Правда она всё же с ревностными нотками в голосе, со злостью смотрела вслед прошедшей мимо неё обладательнице очень высокого в ногах, такого природного казусного предпочтения перед ней.
– Ничего, этот крест не такой уж и тяжкий, – смеялась она не слишком искренним смехом, глядя на ещё одну стройность и прямоту, которая слишком долго и высоко длилась у встречающей в приёмной главреда секретарши Анжелики. Которая своим вызывающим, нет, не поведением, а видом, сбивала с мысли всякого сюда входящего. И у посетителя уже ничего, не то что надежд, а в голове не оставалось при взгляде на неё. Что, надо заметить, не слишком-то способствовало творческому процессу, кроме разве что поэзии (но журнал – это вам не поэтический кружок, так что стихоплётство здесь неуместно).
– Не переживай, – Алексу частенько хочется утешить Алису, прижав её к груди, – у неё и мысли такие же прямые, как и всё остальное, – своим заявлением, Алекс, наверное, ещё больше расстроил бы Алису, для которой ещё её первоначало не потеряно и, значит, такая слепота Алекса насчёт этой затмевавшей всякий ум стройности ног, не может её не беспокоить.
– Да пошёл ты, – Алиса сгоряча послала Алекса и, скрывшись там вдали, за поворотом, тем самым вновь вернула Алекса в свои кабинетные пенаты.
– Ничего, меня так просто не собьёшь с мысли, – придя в себя, Алекс жёстко отреагировал на этот, хоть и выдуманный, но всё же дерзкий посыл ему Алисы, затем убрал сумку в шкаф, после чего, дабы выказать своё непримиримое к словам Алисы отношение, решил быстро пройти мимо новостного отдела и сразу же навестить главреда Касторыча, чья изящная входная дверь с его именной табличкой на ней, ведущая в его кабинет, не только была тем Римом, куда вели все дороги всех редакционных служащих, но и в некотором роде олицетворялась с нерушимостью и вечностью этого единоличного мнения Касторыча, которое здесь, под этими стенами, считалось последней инстанцией, где апелляцией на него мог служить лишь ваш увольнительный уход вон.
Так что не было ничего удивительного в том, что у многих коллег Алекса, не обладающих такими массивными дверями, при упоминании им о своей работе, в голову сама по себе лезла эта внушающая трепет дверь главреда Валериана. Тогда как у менее зависимых от редакторского диктата, называемого редакторской политикой, работников журнала, к которым и относился Алекс и ещё пара тщательно законспирированных оппортунистов из отделов спорта и Интернета, для которых специфика их приложных задач не заставляла их противопоставлять своё мироосознание с руководством к действию главреда, так вот для этой рабочей группы двери Касторыча служили тем дворцовым символом, который, как и в семнадцатом году, необходимо было взять штурмом (всем нужен свой сигнал к действию наподобие выстрела «Авроры»).
– Ну а как же тогда дверь генерального директора журнала, этого ставленника и любимчика издателя, которая своим размахом куда массивнее и шикарнее, чем эта, так себе, ведущая в этот мозговой центр редакции дверь главреда? – не нежданно, а ожидаемо, заявит о себе представитель другого центра силы редакции, генерального директора, какой-нибудь однозначно всезнающий матерый роялист. Но в том то и дело, что каждая из дверей, Геныча (так своевольно и дерзновенно звали гендиректора, правда, только в очень своём узком кругу, во время своего распоясывания и совместных застолий, работники редакции), или Касторыча, несла и определенно отражала в себе суть того, кого она таила в глубине этого кабинета.
И если Геныч, определяя хозяйственные вопросы редакции, отражал в себе всю материальную обустроенность, которая, конечно же очень важна и в случае не должного понимания целеустремлений работников, скорее всего приносит для них лишь материальный дискомфорт, ведущий лишь к брожению умов, то в случае с Касторычем, который отвечал за творческую константу журнала, которая не терпела редакционного инакомыслия, складывалась такая ситуация, что умственное брожение сотрудников журнала время от времени достигнув своей критической массы, было уже готово вот-вот взорваться вследствие такого не учёта твоего мнения – а этого не учитывать себе дороже. Что, наверное, и становилось тем катализатором, который вынуждает предубедительно смотреть на эти двери Касторыча, за которыми он прячет не только своё лицо, измождённое лицоблюдством и потаканием его мнению со стороны подхалимов из числа сотрудников журнала, число которых, не смотря на сокращения, либо расширения редакторского состава, всегда соответствует своей нормативной необходимости.