Дебиземия

Лугатик дернулся, стрельнул по сторонам глазами, он не знал, что нужно делать. Взгляд иногда скользил по кинжалам на соседней столешнице, но это не утешало. Допустим, схватят они эти кинжалы, и что дальше? Резать дебиземцев? Маразм. Пробиться к выходу? А что там за дверью, может, еще десятка два рядовых порученцев Дарона? Сомнут мигом. Глянул сбоку на Ваньку. Тот был бордовый от внутренней ярости, желваки на скулах ходили. Лугатику показалось, что Малкин ярится не на завсегдатаев, а на себя за то, что вынужден терпеть насмешки и унижения, и Володька съязвил Карюхе:

– Тише, не звони, подруга. Пускай ржут сколько влезет. А то услышат, как ты жаждешь порвать их на лоскуты, тогда не забалуешь. От них чего угодно ожидать можно, пикнуть не успеешь. Хочешь попасть на обед крысам-каннибалам? Представь, как на нас набросятся эти голодные серые грызуны? То-то же. А если Дарон сторгуется с Абрахмой, тогда чаша сия минует вас. Загремите в дом свиданий. Там, понятно, что за дела, но все-таки не бункер с крысами.

Карюха не поняла, то ли это злая Володькина шутка, то ли обыкновенное желание заткнуть ей рот. Опять сверкнула глазами, под столом больно топнула по его ноге, парень подскочил с места и чуть не выругался. Однако сдержался, буркнул:

– Ну, ты чего, я же просто так, пощекотать нервы.

– Да пошел ты, Лугатик, коту под хвост! – зло огрызнулась она.

Раппопет отстраненно глянул на их возню, прикидывая в уме, сколько секунд ему понадобится, чтобы добраться до кинжалов на соседнем столе. Он сидел ближе всех к этому столу и решил, что должен завладеть сразу несколькими, чтобы друзья не остались внакладе, с голыми руками. Что делать потом, глубоко не задумывался, главное вырваться наружу из этих прогорклых запахов, а там – на все четыре стороны. Хотя бы увидеть, что за этими стенами. Хорошо б разжиться палашами, все-таки оружие серьезнее, но теперь не до жиру – быть бы живу. Короче, собирался орудовать по обстоятельствам, важно не упустить кинжалы, единственную возможность выжить сейчас, а то все задумки насмарку.

Катюха притихла, ощущая зыбкость почвы под ногами. В любой момент эта трясина могла засосать с головой. И никто не узнает, где она и что с нею произошло. Это печально. Мама, мама, вспоминаешь ли ты сейчас о своей дочери? Колени чуть подрагивали, и чтобы унять противный трепет, она немного пошевелила ими, слегка заскользила подошвами обуви по земляному полу. Непроизвольно прижалась к плечу Андрюхи. Тот повернул к ней озабоченное лицо с немым вопросом, чего она хочет? Катюха вздохнула и почти прикоснулась к его уху, чтобы в сплошном гомоне тот услыхал ее голос:

– Знаешь, мне страшно.

– Вранье, – напряженно откликнулся Раппопет. – Страшно бывает, пока не найдется выход из положения, – и уверенно обнадежил:

– А мы вывернемся. Не дрейфь, Катюха, есть мысли!

– Ты что-то придумал?

– Думки имеются, потерпи, – подтвердил Раппопет и умолк, отвернувшись.

Его слова несколько ободрили Катюху, она чуть воспрянула, выпрямила спину и вскинула подбородок. Хохот посетителей прекратился быстро, как и начался, стоило только умолкнуть Абрахме.

Она некоторое время в упор насмешливо и брезгливо смотрела на Малкина, прежде чем спросить:

– Кто ты такой, хиляк некормленый, чтобы тебя слушал могущественный Фарандус?

Ванька оторвал сжатые кулаки от столешницы, расправил худые обнаженные плечи, стараясь придать своей фигуре внушительный вид. На лице появилось твердое выражение. Громко, чтобы слышали все, весомо произнес:

– Не обманывайся, не кипятись, Абрахма, мы все посланцы иноземной державы к презу Фарандусу.

И тут прямо на глазах стали происходить метаморфозы.

Посетители втянули в плечи головы и уткнулись в столешницы перед собой.

Лицо Абрахмы начало медленно вытягиваться, превращаясь в узкое и длинное. Усмешка сошла на нет, и появилось разочарованное болезненное выражение, как будто вдруг дал о себе знать гнилой зуб. Жена фэра чуть отступила, и почудилось, что ее коленные суставы проскрипели, как ржавые петли на обветшалых дверях. Она явно стала утрачивать интерес к новым посетителям. В глазах возникло безразличие, взгляд говорил: какая жалость, напрасно потеряно время и силы. Утешало, что успела содрать горсть фарандоидов с Бата Боила. Мог бы и больше сыпануть, жмот, но не сумела выторговать. А жаль, теперь было бы не так мерзко из-за неудачи со шлюхами. С очевидным злорадствующим презрением посмотрела на Особого порученца. Ведь тому после Ванькиных слов ничего не обломится. А совсем недавно сама собиралась раскошелиться, сыпануть в карман Дарону несколько фарандоидов за девок. Хорошо хоть не стала торопиться, а то плакали бы ее монеты горькими слезами, не воротишь.

Лишь лицо Бата Боила оставалось непроницаемым.

Маг Албакус отодвинул Особого порученца в сторону и сделал несколько мелких шажков вперед. Затем короткими пальцами с толстыми суставами и крупными ногтями откинул кверху переднее поле головного убора, и в Ваньку въедчиво вцепились его глаза. Парень на мгновение увидал лицо мага, но тут же забыл его, почувствовав сильное головокружение. Вокруг все закачалось и поплыло, и Малкин сжал веки. Албакус положил ему на плечи свои руки и содрогнулся, как будто его ударило током. Попытался сразу оторваться от парня, но не удалось, и заскулил протяжно, монотонно.

По деби и переселенцам в питейне пробежало тревожное волнение. Маленькие глазки Дарона ошалело заметались. Абрахма отшатнулась в ужасе. А снаружи разнесся оглушительный гул, похожий на шум морского прибоя, голосов, звуков автомобилей, рыков зверей, лая собак. Все это смешалось, спрессовалось и грохнуло в стены заведения. Они заходили ходуном, дощатая кровля над головами стала трещать и кусками откалываться. Сквозь дыры Сашка увидала низкое черное небо. Шум яростно вломился внутрь и ударил в ушные перепонки так сильно, что все зажали уши, припали к столешницам, приплюснули лица и захрипели.

Но вот Албакуса оторвало от Ваньки, отбросило к Дарону, лицо мага было перекошено и в крупном поту. А шум извне исчез, умер. Посетители стали медленно выходить из оцепенения, отрывая лица от столешниц. Абрахма глубоко дышала, припадая подбородком к груди. Разносчик и разносчица, прилипшие друг к другу, приплюснутые к закопченным бревнам стены, отлепились, хватая ртами воздух. Бат Боил руками растирал сморщенное лицо. Дарон бил пальцами по оттопыренным ушам, изгоняя из раковин остатки странного шума. Маг подал голос, и никто не узнал его, голос был растерянным, речь сбивчивой и торопливой:

– Я не могу, – икнул он жалко, широко открывая рот с крупными кривыми зубами, – не могу проникнуть в его мозг, не вижу, где его держава. Все сокрыто от меня черной тьмой. Мне никогда не попадались такие посланцы. И этот шум, он незнаком мне.

Особый порученец убрал руки от ушей, просверлил глазками мага:

– Так они посланцы к презу или нет? – спросил, выдавливая из себя слова.

– Все может быть, – неуверенно икнул Албакус, – а может и не быть. Я не смог узнать, из каких краев прибыли эти иноземцы и что их привело в наши рубежи.

– Тогда ответь, – снова спросил Дарон, – они опасны для преза Фарандуса?

– Они опасны для всех, – увереннее заключил маг. – Не упусти их, Дарон, – и затих.

Дарон неторопливо выгнул шею и вытер вспотевшие ладони о полы розовой накидки.

Малкин, приходя в себя, потормошил ладонями взъерошенные волосы, вздыбив еще больше. Помнил глаза мага, сузившиеся, злые, как у хищного зверя. По голому торсу парня пробежала мелкая рябь.

Некоторое время назад магические ветры, вызванные Алба-кусом, принесли из мира людей знакомые звуки, внесли в дымное помещение запахи другой жизни. Друзья уловили их и будто окунулись в свое прошлое. Сердца защемило. Но это длилось недолго. И пока это длилось, Сашка, не выпуская из виду Алба-куса, наблюдала за Андрюхой. Тот, воспользовавшись ужасом посетителей, смахнул с соседнего стола половину кинжалов и сунул в карманы брюк. Лугатик тоже было дернулся за ним, но в последний момент не решился, лишь оторвал зад от скамьи и снова опустился на нее. Катюха чуть приподнялась над столом, напряженно затаила дыхание, опасаясь, как бы Андрюху не схватили за руку. Но обошлось. Дебиземцам было не до него. Расслабилась Катюха, когда Раппопет плюхнулся рядом и довольно подмигнул. А Карюха не отрывала глаз от дребезжащей входной двери, жалея, что та не близко, метнулась бы к ней, но на пути корчились Албакус, Дарон, Абрахма и Бат Боил, перекрывая проход. Такая досада, такой облом, страшная невезуха. Карюха судорожно глотала слюну и сверкала глазами.