Голоса в лабиринте

Я был в толпе, хотя разумней было оставаться дома. Грозная сила вытащила меня, как за шкирку, в эпицентр событий. Милиция разбежалась сразу, побросав щиты и палки, только появились те решительные молодые люди. Начался погром. Запомнилось, с каким ожесточением и радостью громили Дом правительства его работницы – такие же, как бабы с улицы, простые тетки. До убийств дело не дошло. У нас вообще народ спокойный, не Тула. Ночью горели магазины, мэрия, особняки и почему-то Дворец спорта.

Боевые действия велись в Москве и в миллионниках. Там власть оказалась подготовленней к событиям. Но тоже все закончилось печально для нее и быстро.

Вечером выступил по телевидению с обращением к народу Чрезвычайный Президент. Поздравил народ с победой над силами зла. Сказал, что члены сбежавшего продажного правительства и олигархи арестованы в странах прибытия немедленно по выходу из самолетов. Это понравилось нам с кандидатом. Мы за это выпили облепиховой.

Теперь работы не было ни у кого. Мы ели совершенно уже невозможные продукты, какую-то травку, корни, собранные в парке. Выменивали сухари на рынке за обручальные кольца. Надо было ехать на дачу за зеленью – если ее не съели окрестные жители или ракетчики. Но ехать было не на чем, бензина не было. А общественный транспорт после победы над силами зла уже не ходил. Он не ходил и раньше, но как-то еще можно было добраться до Крюково. Теперь он не ходил совсем.

Зато появились деньги. Невероятно: деньги сбрасывали с вертолетов! Над городом кружили военные вертолеты и разбрасывали пачки денег. Это были настоящие российские рубли, от которых мы отвыкли и теперь рассматривали их, улыбаясь, как дети. Только они ничего не стоили. На них ничего нельзя было купить. У жены кандидата накануне вброса денег с вертолетов оставалась сотня (триста граммов муки или стакан сахара), на самый черный день. И вот он наступил!

В мире происходили странные события. Из транзистора Марцеллы мы узнали, что на Курилах высадился полк японской самообороны. Что наши кавказские республики уже не наши. Мы даже не поняли, чьи они. Снова заволновались Тула и Рязань. Там опять шли бои.

Мы видели, как с каждым выступлением по телевизору меняется в лице наш Чрезвычайный Президент. Однажды он сказал, что бывший президент России и члены ее продажного правительства выпущены правительством Соединенных Штатов на свободу.

– Братья и сестры! – сказал Чрезвычайный, опуская глаза, уводя их в сторону от камеры. – Нас, кажется, предали…

Можно подумать, что с начала беспорядков прошло много времени. Да нет! Вечером третьего дня после Победы над силами зла к нам постучался Марк.

– Петрович! Я нашел бензин!

В руке у Марка была двадцатилитровая канистра.

– Хватит?

До Крюково по федеральной трассе – сорок верст. Хватило бы и десяти.

Утром мы ехали по трассе, выбравшись из города без приключений. Попалось несколько остовов сгоревших машин. Пост ГАИ за мостом был разорен. Слева от трассы на высокой насыпи стояла электричка с выбитыми стеклами. Ветер мотал в окнах вагонов занавески.

Было свежо, ночью над городом прошла гроза. Я включил радио. В Москве объявлено о высылке посла Японии. Нота протеста вручена послам Китая и Соединенных Штатов.

– Мать-перемать! – прокомментировал Марк с заднего сиденья. Рядом со мной сидела жена Марка Ольга. Я смотрел прямо и старался не косить глаза на круглые коленки жены Марка.

Охраны в будке у ворот моего садоводства не было. Было заметно, что Мамай по хижинам уже прошел. Несколько домиков сгорели.

Людей не было видно. Я как раз ожидал, что людей будет много. Но людей не было. В ограде моего участка стало ясно, почему. Грядки были разорены. Дверь в дом болталась на одной петле. Ольга заплакала. Хорошо, что не взял жену, подумал я.

– Поехали ко мне, – сказал Марк. Он был странно возбужден.

– А смысл? – сказал я. Все было понятно.

– Есть смысл. Поехали!

Я знал, что в садоводстве Марка нет охраны. Уже несколько лет у них дежурили дружинники. Это были, как правило, военные пенсионеры. Тот, кто не мог дежурить, платил. Марк предпочитал платить.

С горки был виден триколор, мотающийся на ветру на крыше в глубине домов.

– Ага! – довольно сказал Марк. – Значит, Серёга Панченко.

Из домика никто не выходил. Я посигналил. В окне шевельнулась занавеска. Марк вылез из машины и, дурачась, поднял руки вверх:

– Сдаюсь, майор!

На крыльцо вышел мужик с автоматом. Пригляделся.

– А! Здорово, академик!

Панченко выглядел испуганным. Они поговорили с Марком. Да, шалят. Война! Недавно пришлось вступить в перестрелку с местными абреками.

– Не знаю, как там у тебя. Давно не патрулируем.

Марк жил на 22-й линии, недалеко от Панченко. Мы обогнали двух бомжей, бредущих по обочине. В нескольких огородах мы заметили людей с мешками, они поворачивались спинами. Видимо, было еще что украсть.

Дверь в доме Маркуса висела на обеих петлях, но была открыта. Марк рассмеялся:

– Это ерунда! Вперед!

Мы прошли в дом. В жилище поработали разбойники. Если здесь было что-то ценное, оно было унесено. Но что могло быть ценного в жилище дачника? Особенно после Второй волны. Забрали, как сказала Ольга, часы и одежду, одеяла, чайник. Исчез маленький самогонный аппарат Марка.

Марк ловко поддевал выдергой доски пола. Под досками образовался люк. После того, как Марк проделал с ним какие-то манипуляции, люк отошел, бесшумно, в сторону.

– Прошу! – сказал довольный Марк.

Я заглянул в люк. Вниз вели блестящие железные ступени – по такой лесенке пловцы спускаются в бассейн или выходят из воды.

Марк закрыл дверь, и мы полезли в люк: Марк, я и за мной Ольга. Щелкнул выключатель. Мы находились в довольно большой квадратной комнате. В центре была чугунная подпорка. По краям бункера стояли агрегаты пока непонятного мне назначения, двухъярусные нары, полки. Мне вспомнился старый, еще не цветной художественный фильм «Армия Трясогузки», где оборванцы, беспризорники, попали на склад с продовольствием.

Полки в бункере Маркуса ломились от продуктов: тушенка и сгущенка, рыбные консервы. Макароны, крупы. В темноту уходили бутыли с водой.

– Как тебе удалось это сохранить? – спросил я. Трудно было не поддаться искушению, не начать поедать еду немедленно.

– Это НЗ, – сказал Марк. – НЗ не едят. Только когда придет Пушной зверек.

Марк посчитал нужным провести экскурсию.

– Электроручной вентилятор, – показал он на круг с громадным рычагом. – Кончилось электричество – пожалуйте к ручке… Вентиляционные камеры, это из ГО-шных убежищ.

– Украл?

– Зачем? Они с девяностых стоят разоренные. Вынесли за бутылку облепиховой… Обрати внимание: велогенератор с автомобильными аккумуляторами. С утра покрутил, для профилактики – запас электричества на сутки.

– На случай ядерной войны?

– А что тут смешного? – Марк посмотрел на Ольгу, положил ей руку на плечо. Ольга кивнула. – Абсолютно автономное убежище, рассчитанное на два года. Год, во всяком случае, продержимся.

Марк подключил системы жизнеобеспечения. Пускай, пока мы тут, продует, сказал Марк. Приглядевшись к обстановке, я заметил, что бункер Марцеллы стилизован под советское учреждение. Висела политическая карта мира с красной территорией СССР на правом полушарии. На тумбочке стояла радиола рижского завода – кажется, такие назывались «Ригонда». Холодильной камерой был холодильник «ЗиЛ»… Я поискал глазами. И нашел: на стене над зеленым сукном двухтумбового стола висел портрет Ильича Первого.

– Собери суточный пакет, – сказал Марк Ольге. – Два пакета.

Мы с Марком вышли на крыльцо. Тучи окончательно рассеялись, выглянуло солнце. Сразу за 22-й линией начинался реликтовый бор. Сказочное место.

– Ты это всерьез? Насчет войны? – спросил я Марка.

– Если ружье висит на стене, оно обязательно выстрелит, – помолчав, сказал Марк. – Оно висит уже семьдесят лет. Висит хреново, на одном гвозде. А сейчас и вовсе закачалось. Ты разве не видишь?