Страница 11 из 23
Шедшая вперед гигантскими шагами промышленность выбрала себе на первых порах самого покорного раба. Hands, «руки», привлеченные капитализмом в первую очередь на свои фабрики, были «ручки», бедные маленькие детские ручонки, еще нуждавшиеся в нежном родительском попечении. Их вырвали из лона семьи и приковали с раннего утра до поздней ночи к работе, к маховому колесу прядильной машины, к столу, на котором сортировались лохмотья, и т. д.
Их сковали цепями безжалостней даже, чем черных невольников. Здесь действовала, конечно, не личная злонамеренность отдельных фабрикантов, а сказывалось последствие введения машины, сделавшей излишней мускульную силу. Маркс пишет: «Поскольку машина делает мускульную силу ненужной, она становится средством пользоваться рабочими, лишенными этой мускульной силы или отличающимися незрелым развитием тела, зато обладающими большой гибкостью членов. Женский и детский труд были поэтому первым словом капиталистического применения машин».
Наиболее характерную иллюстрацию к этому положению дает та же Англия, не потому, что в других странах вызванные капитализмом переворот и развитие совершались гуманнее, а потому, что здесь, в силу вышеизложенных причин, сама эволюция отличалась особенным размахом. Поэтому в распоряжении исследователя здесь находится богатый материал. Имеются у нас характерные данные уже для ранней стадии машинной индустрии в Англии. К концу XVIII века относится следующее сообщение Джона Фильдена: «В Дербишире, Ноттингемшире и в особенности в Йоркшире недавно изобретенные машины применялись на больших фабриках около рек, способных привести в движение водяное колесо. Вдруг оказалось необходимым иметь здесь, далеко от городов, тысячи рук. В особенности Ланкашир, когда-то малонаселенный и бесплодный, нуждался теперь в целом населении. Особенный же спрос был на маленькие, ловкие пальцы. И сейчас же возник обычай выписывать учеников (!) из разных мастерских при приходских домах Лондона, Бирмингема и др. Тысячи маленьких беспомощных созданий от семи и до тринадцати и четырнадцати лет отправлялись, таким образом, на север. Мастера (т. е. похитители детей) обычно одевали учеников, обучали и устраивали их в ученическом доме около фабрики. Были приглашены надсмотрщики, которые должны были следить за их работой. В интересах этих надсмотрщиков было как можно больше истомлять детей работой, так как они сами получали тем больше, чем больше продукта они выбивали из них. Естественным последствием была жестокость… Во многих фабричных округах, в особенности в Ланкашире, эти безобидные, лишенные покровительства создания, всецело отданные во власть фабриканта, подвергались душераздирающим пыткам. Их мучили до крайности напряженной работой, их били кнутами, сажали на цепь и пытали с утонченнейшей жестокостью. Часто их морили голодом, а поднятый над ними кнут принуждал их к работе. Были отдельные случаи, когда они кончали с собой. Уединенные, красивые, романтические долины Дербишира, Ноттингемшира и Ланкашира стали жуткими пустынями пыток и – часто – убийств! А фабриканты получали баснословную прибыль, еще более раздражавшую их волчий аппетит. Они ввели ночные работы, то есть изнурив одну группу дневным трудом, они готовили другую для ночной работы. Дневная группа ложилась в постели, только что покинутые ночной сменой, и наоборот. В Ланкашире существует народная поговорка, что постели никогда не простывают».
Уже одно это сообщение подтверждает все, что выше было сказано о детском труде как о труде рабском. Как рабов и покупали детей. Фабриканты обращались или непосредственно, или через посредство агентов в комитеты по призрению бедных в Лондоне и Бирмингеме и просили о присылке им бедных детей. А комитеты всегда охотно шли навстречу таким требованиям, так как они просто освобождали их от необходимости заботиться о пропитании детей. И как безличный товар переходили отныне беспомощные создания из одной «человеколюбивой» руки в другую. Когда в 1815 году сэр Роберт Пиль внес свой билль об охране детей, член парламента Горнер заявил: «Достоверно известно, что с другим имуществом одного обанкротившегося купца была объявлена к продаже и в самом деле продана группа фабричных детей. А два года тому назад перед Судом королевской скамьи разбиралось отвратительное дело. Речь идет о нескольких мальчиках. Лондонский приход передал их фабриканту, а тот в свою очередь передал их другому. Несколько филантропов обнаружили их в конце концов в состоянии полного истощения. Другой еще более гнусный случай был сообщен мне, как члену парламентской следственной комиссии. Несколько лет тому назад один лондонский приход заключил с ланкаширским фабрикантом договор, в силу которого последний обязывался брать на каждые двадцать здоровых детей одного идиота».
О колоссальных размерах применения детского труда в особенности в ткацких мастерских свидетельствует тот факт, что в 1788 году наряду с 26 тысячами мужчин и 31 тысячей женщин работало не менее 35 тысяч детей, значительная часть которых была моложе десяти лет. Но и в других отраслях промышленности детским трудом пользовались в не менее широких размерах, в особенности в вышивании и производстве галантерейных товаров. И не только в таких областях, где требовалась прежде всего легкая рука, – нет, дети должны были исполнять даже тяжелую работу взрослых мужчин. Еще в 1865 году в металлургической промышленности Бирмингема и окрестностей «работали 30 тысяч детей, молодых людей и 10 тысяч женщин, исполняя большей частью очень тяжелую работу».
В сфере домашней промышленности несчастные дети страдали не только от чрезмерно длинного рабочего дня – часто с пяти часов утра до десяти вечера, – но и от самых ужасных условий жизни. Приведем только две иллюстрации из быта производства кружев, где еще вполне царил кустарный способ производства. В докладе образованной в 1864 году английским парламентом комиссии, следившей за детским трудом, говорится между прочим: «В Ноттингеме часто от 14 до 20 детей втиснуто в маленькую комнату не более 20 кв. футов, причем из 24 часов 15 уходили на работу, изнурительную вследствие однообразия и отвращения к ней, на работу, протекавшую среди самых антигигиенических условий. Даже самые маленькие дети работают с напряженным вниманием и с удивительной быстротой и почти никогда не замедляют движений своих пальцев, почти никогда не дают им отдыха. Когда к ним обращаются с вопросом, они не отрывают глаз от работы из боязни потерять хоть одну минуту. Чем более удлиняется рабочее время, тем чаще пускают надсмотрщицы – mistresses – в дело „длинную трость“ в качестве возбуждающего средства. Постепенно дети утомляются, а к концу своего прикрепощения к однообразному занятию, портящему зрение, изнуряющему своим однообразием тело, они становятся беспокойными, как птички. Настоящий рабский труд».
Иные мануфактуристы нанимали ежегодно 3 тысячи таких домашних работников, еще находившихся в детском возрасте, имевших в среднем шесть лет от роду. Впрочем, фабриканты не были так бессердечны, чтобы лишить и более юных возможности зарабатывать деньги. В докладе той же комиссии говорится: «В кружевной мастерской имеется 18 девушек и мастериц, на каждую приходится 35 куб. фут. В другой, где стоит ужасная вонь, 18 человек, на долю каждого приходится 24 ½ куб. фут. В этой отрасли производства применяется труд даже детей, которым два или два с половиной года».
В производстве спичек работали вообще почти только дети, и притом в самом нежном возрасте.
Подобное массовое применение детского труда, да еще при таких ужасных условиях жизни, походило на настоящее избиение младенцев. Таков и был печальный итог. Даже еще во второй половине XIX века применение детского труда было систематическим убийством детей. На сотнях тысяч детских трупиков воздвиг царь свое господство над миром. И рабочие это знали. В возникшей в 1844 году песне бирмингемского поэта Эдварда Питера Мида «Песня о паре» сказалось мрачное настроение рабочего класса:
10
Перевод В. Богораза.