Воспоминания в двух книгах

В то время пост заведующего церемониальной частью при японском дворе занимал бывший камергер германского императора, а потому прием мой в Йокогаме и Токио был обставлен с большой торжественностью. С того момента, как в йокогамском порту прогремел императорский салют в 101 выстрел, в течение девяти последующих дней я перестал быть скромным мичманом с крейсера «Рында», и со мною обращались точно так же, как принимали в чопорном Потсдаме высочайших особ. Собственный поезд микадо ожидал меня в Йокогаме, и все члены правительства во главе с графом Ито, тогдашним премьер-министром, встречали меня в Токио на вокзале. Я проследовал в императорский дворец в пышном экипаже, которому предшествовал эскадрон гвардейцев в парадной форме.

Первая аудиенция у императора длилась всего несколько минут. Император и императрица приняли меня в тронной зале, окруженные блестящей свитой принцев и принцесс. Я произнес короткую речь и передал приветствие от царя. Император выразил свою радость по поводу моего пребывания в Токио и веру в русско-японскую дружбу. Обе речи были переведены переводчиком посольства. Я испытывал некоторое смущение в обществе этих людей, одетых в полную парадную форму и едва достигавших мне до плеча, и старался казаться как можно ниже ростом.

Целая неделя была посвящена осмотру достопримечательностей столицы и военным парадам; наконец приблизился вечер торжественного банкета в императорском дворце. Я сидел по правую руку от императрицы. Выждав немного, набрался храбрости, улыбнулся очень любезно и заговорил с нею по-японски. Сперва она выглядела чрезвычайно удивленной. Я повторил мою фразу. Она вдруг рассмеялась. Тогда я счел уместным выразить ей по-японски мое восхищение по поводу достигнутых Японией успехов. Это представляло большие трудности, так как я должен был вспомнить многие выражения, употребляемые в подобных случаях моими друзьями в Инассе. Императрица издала странный, горловой звук. Она перестала есть и закусила нижнюю губу. Ее плечи затряслись, и она начала истерически смеяться. Японский принц, сидевший слева от нее и слышавший наш разговор, опустил в смущении голову. Крупные слезы катились по его щекам. В следующий момент весь стол кричал и смеялся. Я очень удивился этой веселости, так как в том, что я сказал, не было и тени юмористики. Когда смех немного улегся, императрица подала знак принцу, и он обратился ко мне по-английски:

– Позвольте узнать, где Ваше Императорское Высочество изволили научиться японскому языку? – вежливо спросил он с глазами, полными слез.

– А что? Разве я плохо говорю?

– Совсем нет! Вы замечательно говорите, но, видите ли, вы употребляете особый местный диалект, который… Как бы вам это объяснить?.. Можно узнать, как долго вы уже находитесь в Нагасаки и не проживали ли в районе Инассы?

Немецкий камергер был явно скандализован, так как это был, по всей вероятности, самый веселый придворный банкет в истории Страны восходящего солнца.

– Я бы очень хотел знать, как ее зовут? – сказал премьер-министр, провожая меня до экипажа. – Я бы выразил ей от имени Его Величества высочайшую благодарность за ее блестящий метод преподавания инасского наречия. Сколько же вы, Ваше Высочество, всего взяли уроков японского языка?..

5

Так как наша главная стоянка была в Нагасаки, мы возвращались туда из наших рейсов каждые три месяца. «Рында» шла по намеченному курсу, и мы, таким образом, посетили Филиппинские острова, Индию, Австралию и различные острова, расположенные в Великом и Индийском океанах. Воспоминания об этих местах возбуждают во мне острую тоску, которая одно время была даже причиной моего намерения отказаться от титула и остаться навсегда за границей. Молуккские острова, острова Фиджи, Цейлон и Дарджилинг в Гималаях в особенности пришлись мне по сердцу.

Вспоминаю тропический рай Молуккских островов. Широкая река, катящая свои волны через пальмовые рощи. Острова Фиджи. Маленький тесный отель в Дарджилинге с бесподобным видом на величественную Канченджангу.

А вот раннее утро в джунглях Цейлона… Дождь лил всю ночь: свежесломанные ветки, специфический острый запах и глубокие следы на глинистой почве говорят о близости диких слонов. Мы медленно и осторожно продвигаемся вперед верхом. Нас предостерегают крики разведчиков-туземцев. «Осторожно! Осторожно! Они готовятся к нападению», – говорит нам английский эскорт. Я переживаю в первый раз горделивое удовлетворение, принимая участие в охоте на слона…

Я часто вспоминаю обо всем этом после революции, и мне кажется, что далекий остров где-нибудь на Тихом океане был бы самым подходящим местом для человека, жизнь которого была исковеркана колесами истории. Этими мыслями я делился с моею женой и сыновьями, но они решили остаться в Европе, которая не говорила ничего ни моему уму, ни сердцу даже в годы моей молодости. Быть может, когда-нибудь мои мечты сбудутся. Как ни грустно посетить снова места, где я был счастлив сорок лет тому назад, я твердо верю, что ни океан, ни тропические леса, ни горы мне не изменят. Изменяют только люди…

«Путешествие – это школа скептицизма», справедливо сказал Монтень. Для меня путешествие явилось «школой отучивания», ибо в каждой стране, куда по пути заходила «Рында», мне удавалось освободиться от трюизмов и банальностей, привитых мне неправильным воспитанием. Фальшь официального христианства в особенности поразила меня на Дальнем Востоке, где невежественные миссионеры имели смелость обличать священные видения, которые составляют сущность верования буддистов. Какое право мы, христиане, испытывающие животный страх перед смертью и в отчаянии рыдающие над гробом умерших близких, имели смущать душевное равновесие людей, чья безграничная вера в загробную жизнь трогательно выражается в тех чашечках с рисом, которые поставлены на могилу усопших? Каждый последний из китайцев, японцев и индусов горел огнем той веры, которая покинула христианство в день крестной смерти Спасителя и которая заставила Гёте написать его самое глубокое четверостишие:

Народы западной цивилизации именно и являются печальными пришельцами, но там, на «нецивилизованном» Востоке, никто еще не утратил надежду на лучшую жизнь за гробом…

6

Весною 1889 года «Рында» возвратилась в Европу через Суэцкий канал и Египет. После непродолжительной остановки в Греции, где я, к большой радости, имел свидание с моей кузиной, великой княгиней Ольгой Константиновной, королевой эллинов, и в Монте-Карло, где я увиделся с родителями, братом Георгием и сестрой Анастасией, мы взяли курс к берегам Великобритании. Здесь мне пришлось быть вторично представителем государя императора, который возложил на меня обязанность передать привет английской королеве Виктории.

Так как отношения между Россией и Англией были далеко не дружественные, то я не слишком радовался возложенному на меня высокому поручению. Я уже имел случай много слышать о холодности Виктории и приготовился к худшему.

Полученное из дворца приглашение с лаконической припиской «к завтраку» только увеличило мои опасения. Личная аудиенция была тем хороша, что должна была быть непродолжительной, но перспектива участвовать в продолжительной церемонии высочайшего завтрака с королевой, известной своим недоброжелательством к России, не предвещала ничего хорошего. Я прибыл во дворец до назначенного мне времени, и меня ввели в полутемную гостиную. В течение нескольких минут я сидел в одиночестве и ждал. Наконец на пороге появились два высоких индуса: они низко поклонились и открыли двухстворчатую дверь, которая вела во внутренние покои. На пороге стояла маленькая полная женщина. Я поцеловал ей руку, и мы начали беседовать. Меня поразили простота и сердечность ее манер. Сперва мне показалось, что эта задушевность означает коренную перемену политики Великобритании в отношении России. Но объяснение этому было другое.

3

И если ты утратил веру в смерть и в воскресение, ты – печальный пришелец на этом мрачном свете… (нем.).