Страница 12 из 69
— Твоя, что ль, машина? — спросил парень, когда они подошли к грузовику, и добродушно ухмыльнулся, увидев Ксению: — А это что за комсомолочка?
Ксения смутилась и от его взгляда и оттого, что он назвал ее комсомолочкой. Будто виноватой в чем-то почувствовала она себя перед этим парнем.
— А это одна моя хорошая знакомая, — ответил Алексей.
— Порядочек! — сказал парень. — Теперь я все уяснил. Давай накладную. Так. Все будет в ажуре. Машину отгони вон туда: пусть стоит до вечера. Ради такого случая мы тебе и нагрузим ее. Можете спокойно гулять. В следующий раз не забудь и меня — привези еще одну такую же симпатичную знакомую: вместе будем культурно отдыхать.
Алексей засмеялся:
— Ладно, постараюсь. Ну, до вечера.
Оставив машину, Алексей и Ксения на попутном грузовике добрались до города.
Старинный город этот издавна славился садами и церквами. Вдали от железных дорог, он десятки лет жил неторопливой своей жизнью. И когда два года назад подвели сюда железнодорожную ветку, проложили шоссе, город задвигался, зашумел, расползся в разные стороны. Его пересекли две новые улицы с трехэтажными домами, и, словно в испуге, разбежались от них, петляя и кружась, кривые улочки с почерневшими от ветхости избами. Церкви, некогда самые высокие и самые красивые здания, поблекли и осели. На горизонте виднелись стены будущего текстильного комбината, который уже стал здесь настоящим хозяином.
Такой город Ксении нравился больше, чем прежний. Что-то было торжественное в многолюдности, в пестроте новых улиц, в трепыхании флага над горсоветом, в запахе бензина, в гудках паровозов. И хотя не пристало ей любоваться мирским, Ксения всегда останавливалась у витрин магазинов.
Вот и сейчас она остановилась возле игрушечного магазина, прижалась носом к нагретому солнцем стеклу, смотря на куклу с голубыми закрывающимися глазами.
— Какая хорошенькая, правда? — спросила она.
— Ага, симпатичная, — согласился Алексей.
— Вот тебе бы такую невесту, Алешенька.
— А у меня лучше есть, — проговорил Алексей и так посмотрел на Ксению, что у нее кровь застучала в висках.
Они шли по шумной Советской улице. Ксении казалось, что все смотрят на них, все видят ее смущение, ее радость. Они заходили в магазины, толкались у прилавков, разглядывали, как дети, сверкающие брошки, пуговицы, ленты, прислушивались к звону хрусталя в посудном отделе. Все это принадлежало им, только им, все звенело, сверкало, пело красками только для них одних. «Купить?» — спрашивал Алексей. Но Ксения мотала головой; никогда она не была так богата и так щедра.
— Ой! — охнула вдруг Ксения, увидев в универмаге на стене огромный зеленый китайский ковер. На ветвях причудливого дерева алел большой сказочный цветок. Подсвеченный лампами дневного света, ковер отливал серебром, ветви дерева казались темнее, цветок ярче. Внизу, на полу, лежали другие ковры, они тоже были красивы, но этот лучше всех.
Алексей нагнулся, глянул на цену.
— Ого!
— За такую красоту недорого, — проговорила Ксения.
— А хочешь, я его тебе подарю? — загоревшись, спросил Алексей, и Ксения поняла, что он не шутит.
— Да на что мне, не выдумывай, — испугалась она, решив, что Алексей и в самом деле купит сейчас этот ковер.
— На стенку повесишь. Куплю, честно говорю. На нашу свадьбу. Хорош будет подарок?
Лучше бы он не говорил этого, грустно стало Ксении: к свадьбе или к злой разлуке, к горюшку приведет их любовь? Она вязнет и вязнет в грехе. И уж без интереса, с замкнутым лицом шла Ксения рядом с Алексеем по крикливой, неожиданно ставшей ей чуждой улице.
Алексей заметил в ней перемену и поморщился.
— Ну, что с тобой сделалось такое?
— Ничего, — сказала Ксения. — Поедем домой, а?
— Поезжай. — Алексей рассердился.
Он подошел к тележке с газированной водой, бросил девушке-продавщице пятачок и залпом выпил стакан. Ксения одиноко стояла в стороне.
— Рассердился? — спросила она, когда он, хмурясь, снова подошел к ней.
— Какая ты настоящая, не пойму, — сказал он, — то человек как человек — глядеть на тебя радостно, а то вспомнишь своего бога — и нет моей Ксении, даже лицо у тебя другое становится: чужое какое-то, старое… Как у дурочки, прости на грубом слове.
Ксения вскинула на него испуганные, жалкие глаза и ничего не сказала, повернулась, пошла обратно. Но решимости у нее хватило ненадолго. Она остановилась и заплакала. Ксения чувствовала, что не нужно ей плакать, что люди видят ее слезы, что нельзя показывать Алексею, как она любит его, но ничего не могла поделать с собой и плакала, размазывая по лицу слезы.
Алексей обхватил ее за плечи, повел куда-то. Она, всхлипывая, говорила: «Уйди, видеть тебя не хочу», — но покорно шла за ним.
Они вошли в полутемное парадное.
— Прости меня. — Алексей прижал к груди ее голову. — Будет реветь-то.
— Думаешь, я на тебя осерчала? Больно нужно! Поищи себе умную, а я какая уж есть.
— Ну ладно, ладно, — сказал он и поцеловал ее мокрые глаза.
— Ничего-то ты не понимаешь, — присмирев, проговорила Ксения. — Чувствует мое сердце — быть беде.
— Никакой беды не будет. Пожениться нам надо, вот и все, — сказал Алексей.
Кто-то хлопнул наверху дверью, Ксения рванулась от Алексея, но он крепко держал ее за плечи. По лестнице, перепрыгивая через ступеньки, бежал мальчишка с портфелем.
— Пусти, — проговорила Ксения.
Алексей усмехнулся, поцеловал ее.
Мальчишка пробежал мимо, сказал: «Детям до четырнадцати лет смотреть воспрещается» — и выскочил на улицу.
Алексей засмеялся, улыбнулась и Ксения.
— Ну вот и помирились, — сказал он, — а сейчас пошли в кино.
— Ах, господи! — почти в отчаянии воскликнула Ксения. — Я ему говорю, а он… Зачем ты меня терзаешь?
— Как это я тебя терзаю? — снова хмурясь, спросил Алексей.
— Не будет у нас любви без бога, Леша. Я только и думаю, чтобы ты нашел веру. Покайся, Алешенька.
— Как? Прямо здесь, что ли? Вроде место-то неподходящее.
— Нельзя, не смейся. Ведь я так мало прошу у тебя! Приходи на собрание к нам, послушай, с чистой душой приходи, не со злом… С радостью тебя встретят: у нас люди добрые, ласковые. Не понравится — уйдешь. Но я знаю, тебе понравится. Хочешь, библию дам почитать, хочешь?
— Хорошо, — подумав, сказал Алексей, — и библию прочитаю, и на собрание схожу. Хорошо…
— Я знала, ты согласишься, — радостно прошептала Ксения.
— А теперь в кино пошли. — Алексей подтолкнул ее к выходу, но Ксения, побледнев, отпрянула назад. — Только так, — твердо сказал он, — пойду к вам на собрание, а ты со мной в кино. По справедливости. Не пойдешь в кино — не пойду на собрание. Выбирай.
Она смятенно смотрела на Алексея, боясь сказать и «да» и «нет».
— Ну что ж, идем? — спросил он.
И Ксения решила: она должна принять этот грех, господь простит. Она не станет смотреть, она закроет глаза и будет молиться, но пойти она должна — другого выхода нет. И чем больше думала так Ксения, тем спокойнее становилось ей.
Кинотеатр был новый, с широким входом, с высокими колоннами, которые, казалось, еще пахли краской. Длинная шумная очередь тянулась к кассе. Пока Алексей стоял за билетами, Ксения боязливо поджидала его в садике за кинотеатром. Садик был чистенький, новый, на клумбах пестрели цветы, ярко, не по-осеннему зеленела трава, в песке возились ребятишки. Ксении нравилось здесь, в этом тихом, уютном уголке, заботливо устроенном чьими-то добрыми руками рядом с шумной, суетливой улицей. Вдали в проеме между домами виднелась река. По ней, блестя голубыми бортами, плыл катер. На том берегу паслись коровы, бесшумно полз трактор.
Пришел Алексей, до начала сеанса было еще полчаса. Они стояли у входа в кинотеатр, ели, прислонясь к колонне, пирожки с рисом. Напротив строился дом. Подъемный кран тащил вверх кирпичи, на стреле его трепыхался красный флажок. Клали уже четвертый этаж. Ксения видела, как там прямо по краю стены ходили люди; парень, свесившись вниз, что-то кричал, махал рукой.