Страница 21 из 23
– Я прекрасно знаю настоящую причину твоей грусти Мальвина! – возопил он, – Да, да, дорогая! Ты там на Севере, наслушалась проповедей своей маразматички тётки! Вот она вдолбила в голову тебе, что негоже супруга слушать! Феминистка, проклятая! Она человеком-то за мой счёт стала, стерва такая! Раньше впроголодь жила, и не было времени думать об этом! Теперь вы сытые, откормленные, с ног до головы одетые, обутые бездельницы! Даже ваши трусы и те на моё бабло куплены! Ты ездишь на дорогой машине куда и когда хочешь! Делаешь всё, что тебе вздумается! Вот и от безделья у тебя голова кругом поехала! Обнаглела настолько, что мужа не уважаешь! Под него ложиться уже перестала! То устаёшь, то болеешь, то у тебя месячные…
– Перестань Алвару! – не выдержала Мальвина. Тон одолжения и грубость, переходящая в хамство, вывели из себя кроткую Мальвину. Она больше не смогла стерпеть, и поэтому воскликнула повышенным тоном, – Ты уже перегибаешь палку. Да, я виновата перед тобой, но только лишь в том, что в последнее время не была достаточно внимательна к тебе и к Аугусту. Но обвинять меня и мою бедную тётушку Бог знает в чём, и тем более в неблагодарности – это уже предел, сеньор! Мало того, что ты хамишь и кричишь на меня, так ещё и несправедливо обвиняешь в том, что я и в мыслях не допускала. За всё время нашей совместной жизни, ежедневно в молитвах я воздаю хвалу Господу нашему, но не за роскошь и богатство, которыми ты так кичишься, дорогой! Вовсе нет. А за семейный очаг и за нашего сына, которого ты мне дал возможность подарить тебе, Алвару. Разве этого мало, чтобы не быть благодарным Богу, – тут Мальвина не сдержалась, дав волю душившим её слезам.
Алвару в душе немного устыдился своей грубости, но, не выдал этого на лице. Логичные доводы жены, её прямой взгляд и чистые, как капли родниковой воды, слезинки, остудили пыл итальянца. Тем более, что эта была первая ссора за все годы их семейной жизни. Обняв жену за плечи, и поцеловав в шею, он произнёс с неаполитанским присюсюкиванием:
– Прости, дорогая. Я обидел тебя. Я не хотел, честно. Но твоё равнодушие меня взбесило. Я люблю тебя, и хочу, чтобы ты не только каждую ночь чувствовала бы силу моего любовного мускула, но и всегда видела бы мою заботу и внимание к тебе, дорогая. Понимаешь?
– Мы оба очень устали. Давай уже поспим, а то гляди, скоро заря займётся. Спокойной ночи, Алвару, – ответила Мальвина, повернувшись спиной.
Алвару был полностью уверен в верности жены, и ему в голову не пришло бы ревновать её к кому-либо. Будучи недалёким и самонадеянным он полагал, что деньги и мужская сила в постели, чем он любил прилюдно хвастаться, вполне достаточны для того, чтобы не стать рогоносцем. Чтобы женщина любила или хотя бы была верна супругу. А Мальвина в эту ночь после ссоры с мужем, впервые в жизни поймала себя на мысли, что за годы так и не полюбила Алвару.
● ● ●
Жуан Педру был объектом постоянных мыслей и разговоров женщин не только в Сан-Паулу, но и в родном городе. Так, пасмурным вечером в небольшом особняке в районе Дуки ди Кашиас оживлённо разговаривали, между собой две женщины. Одна из них, немолодая худощавая особа лет пятидесяти с чёрными глазами на вытянутым смуглом лице, укоризненно выговаривала собеседнице, молодой полноватой женщине лет двадцати пяти, похожей на неё.
– Мария, я устала уже неоднократно повторять тебе, что не мучай себя так. Что тебе ещё надо от жизни? Твой муж прекрасно содержит тебя, не пьёт, не курит, не играет и не бьёт тебя. За сыном хорошо смотрит. Не обязательно, чтобы муж жену любил. Я тоже замуж не по любви вышла, но потом слюбилась – стерпелась.
– Мама, ты не понимаешь меня. Жуан Педру, вообще, на меня с Тониту смотрит, как на мебель. Ну, я то ничего, но сын ведь его родной. Я ещё не говорю о его похождениях. Один Бог знает, что он сейчас вытворяет там…
– Ты, видать, совсем уж мозги свои проела, дочь моя – грубо перебила её дона Изаура, – На то он и мужик, чтобы гулять с бабами. Недаром Господь создал для них инструмент между ног. По крайнем мере, засматривается он на женщин, а не на мужиков и даже не на мальчиков, как некоторые! Не гомик и не педераст!
– Может быть, но дело не только в любви. Да, я люблю его и знаю, что моё чувство невзаимно, и не только потому, что так судьба распорядилась, но и потому, что ему, совсем незнакомо чувство любви или вообще, человеческого сострадания к ближнему. Тебе этого никак не понять мама, извини, – огорчённо махнув рукой, ушла к себе Мария.
– Этого тебе не понять, дурочка. Жуан Педру хоть и негодяй, но мужик. Не то, что твой отец или брат. Так, что тебе не стоит причитать и жаловаться на судьбу!
Мария не знала, что сухая и чёрствая мать втайне завидует ей, потому что экспансивной сеньоре Изауре давно не давал покоя волнующий образ зятя. Она мечтала хотя бы на секунду оказаться на месте родной дочери, в крепких объятиях сероглазого кабальеро. Как говорят, мечтать не вредно.
– Я не причитаю и не жалуюсь на судьбу, мама. Не в моих это правилах, да и грех это! – с порога воскликнула Мария, – Можно быть прекрасным в постели, можно быть красивым, можно быть и неплохим семьянином. Но невозможно быть плохим человеком и хорошим отцом, одновременно!
Мария была несчастна. Вернее, таковой она чувствовала себя в браке. Да, у неё было всё, что можно пожелать молодой женщине. Большой дом, семья, богатство, она не испытывала материальных затруднений. В доме да Силва к ней с первого дня относились не как к невесте, а как к дочери и сестре. Тем не менее, ей в жизни не хватало главного. Обыкновенного женского счастья. Верно, она вышла замуж по любви, любила, но не была любима. Более того, Жуан Педру никогда не считался с ней, не спрашивал её мнения, относился к ней более чем холодно. Ему было безразлично само существование Марии. Верно, он не бил, не оскорблял и не мучил жену. Но его учтивость исходила не из нежности. Он относился к ней, скорее, как к живому аксессуару, вроде домашней живности, чем к супруге. Так было с первого дня их брака. Жуан Педру разговаривал с ней лишь при необходимости, стараясь быть немногословным. Супружеский долг выполнял исправно, но редко. Никогда не пытался скрывать от неё свои связи на стороне. Марии бывало больно, когда она замечала на его теле следы чужой помады, запах духов или прилипшие к одежде женские волосы. Устраивать сцены ревности, требуя объяснений или обижаться было бессмысленно. Слёзы, истерика, лесть и прочие средства из широкого арсенала женских хитростей, не действовали на её супруга. Во-первых, Жуан Педру был не из тех мужей, над которыми можно было командовать. Во-вторых, она ясно понимала, что совершенно безразлична для него, и своим уходом лишь облегчит его ношу. Так, она могла хотя бы физически находиться рядом с ним и своим сыном.
Своего родного единственного сына, Антониу Луиша, являвшегося смыслом существования Марии, Жуан Педру не сказать, чтобы совсем не любил, но и не привечал. С ним он тоже был холоден. Общался не как с дитёй, а скорее, как с взрослым подчинённым. Жуан Педру никогда его не баловал, не играл с ним, и также разговаривал при необходимости. То есть, уделял минимум внимания. Сын был для него продолжением рода, в отношении которого в будущем можно будет реализовывать честолюбивые замыслы. Возможно, в душе Жуан Педру желал видеть сына сильным, решительным и целеустремлённым, каким он сам был, хотел в нём выковать мужской характер. Малыш Тониту боялся отца больше всех на свете, не смея не то что заговорить, но и даже дышать в его присутствии. С самого рождения между отцом и сыном была воздвигнута некая холодная стена отчуждения, которая с годами будет только расти. Конечно, наблюдавшую за этим со стороны Марию это глубоко огорчало. Но что она могла поделать против властного мужа. Оставалось покориться судьбе. И Мария терпела. Терпела из-за сына, из-за любви к мужу.
● ● ●
Тем временем, в другой части города в Тижуки на небольшом двухэтажном особняке, скрытым за высоким забором и деревьями, вблизи одноимённого озера семья да Силва сидела за ужином, неспешно ведя разговор. Помимо Жуана Антониу и его сына Жозе на ужине также присутствовали дочь и её жених.