Голоса деймонов

Между тем Том указал мне на одну очень важную деталь, которую я чуть было не упустил из виду. В нашем мире колесо распространилось так широко, потому что мы проложили много дорог, по которым можно ездить. Но что толку от колес в мире, полном скал и камней, болот, зыбучих песков и лесов с густым подлеском? Одним словом, для чего этим колесным существам могут понадобиться колеса, если нет дорог? Значит, должны быть дороги. Мы задумались: искусственные ли это дороги или все-таки природного происхождения?

Конечно, со временем наши существа могли научиться прокладывать дороги или улучшать уже имеющиеся. Но все-таки изначально в этом мире должны были иметься гладкие от природы и достаточно длинные участки поверхности, по которым можно ездить на колесах. Иначе у наших созданий не было бы никакой эволюционной причины заинтересоваться семенными коробками. Хорошо; допустим, в этом мире много вулканов, и лава их по составу такова, что может растекаться по ландшафту, как реки. И, предположим, средняя температура воздуха такова, что лавовые потоки остывают с нужной скоростью и образуют твердую гладкую поверхность, а не разламываются на кристаллические колонны (вроде базальтовых столбов на ирландской Дороге гигантов).

Мы с Томом решили, что в этом нет ничего невозможного. Значит, пусть так и будет. Проблема дорог была решена. Можно было бы, конечно, посоветоваться с геологами (вот одно из преимуществ жизни в Оксфорде: специалисты по любому вопросу, какой только взбредет в голову, всегда под рукой — на расстоянии велосипедной поездки). Можно было бы упросить кого-нибудь вычислить точную комбинацию минералов, из которых должна состоять лава, и точную температуру воздуха, которая должна давать такой результат… Но я так и не собрался это сделать. Может, когда-нибудь соберусь, а может, и нет. Вопрос в том, тропа это или лес. Если тропа — то рано или поздно соберусь, а если лес — то все это ни к чему.

Точно так же я мог бы углубиться в вопрос об эволюции ромбического скелета. В сущности, это было бы несложно: например, одна маленькая случайность в эпоху сланцев Бёрджес — и на нашей планете так бы и не появились позвоночные. И, возможно, мы, и наши предки, и все родственные нам формы жизни ходили бы на семи парах ног и жили в кремниевых раковинах.

Итак, мне не составило бы особого труда — если бы я захотел — придумать цепочку случайностей и вероятностей, которая привела бы к развитию скелета, основанного не на гибком позвоночнике, а на жестком каркасе. На самом деле ромбовидная форма скелета допускает большое разнообразие биологических видов: так, в придуманном мной мире есть большая морская птица с двумя ногами-веслами по бокам и двумя длинными крыльями, впереди и сзади, которые она поднимает и использует как паруса. Она может и мчаться по ветру, и лавировать, а ноги обеспечивают ей маневренность и скорость. И если дать себе труд, можно придумать еще великое множество вариаций на тему ромбовидного скелета. Все эти вариации обитают в фазовом пространстве — где-то в чаще леса.

Кроме того, не все живые существа в этом выдуманном мире имеют ромбовидные скелеты — точно так же, как и в нашем мире обитают не только позвоночные. В том мире позвоночные тоже есть — например, змеи, о которых я еще скажу позже.

Но вернемся к основному разумному населению этого мира — к существам на колесах. Чтобы они достигли необходимого уровня мыслительного и технологического развития, нужно, чтобы им было чем держать инструменты: какой-то эквивалент отстоящего большого пальца. Но как быть, если все четыре конечности заняты передвижением? Готовое решение этой проблемы обнаруживается в животном царстве нашей планеты: кончик слоновьего хобота. Он мускулистый и сильный, он пронизан нервными окончаниями, он почти бесконечно гибкий и чувствительный. Вот и отлично: пусть у наших колесных созданий будут хоботы!

И тут наконец всплыла та самая мысль, о которой я уже упоминал. Всю дорогу она маячила где-то рядом и дразнила меня, но никак не давалась в руки. Но стоило подумать про хоботы, как эта идея вспыхнула всеми красками прямо у меня перед глазами — да так, что отмахнуться от нее я уже не мог.

Идея эта связана с тем, о чем я толкую с самого начала, — с разницей между тропой и лесом. Придумывать таких существ — хорошее развлечение для прогулки с сыном по берегу озера в Словении, но какое отношение они имели к истории, которую я писал? В чем смысл? Добавят ли эти колеса к истории нечто важное или останутся чисто декоративным элементом? Иными словами, останутся ли они частью леса или смогут стать частью тропы?

Разумеется, они должны были стать частью тропы, иначе я не стал бы тратить на них время! Образно говоря, колеса должны были как-то двигать историю. История должна была как-то зависеть от колес. Напомню: если колеса остаются просто живописной подробностью, всего лишь частью леса, читатель откладывает книгу.

Мулефа. Модель Эрика Дюбуа

Итак: одна из важных тем истории, заданная с самого начала, — тема загадочной субстанции, которую я назвал Пылью (с большой буквы «П»). Мэри Малоун, доктор физики из нашей Вселенной, отождествляет ее с темной материей — предметом своих научных изысканий. Но во вселенной Лиры Пыль вызывает у властей серьезную озабоченность, потому что Лира живет в теократическом мире. По мнению богословов, Пыль — это физическое проявление первородного греха: человек начинает притягивать к себе Пыль, когда становится взрослым и поддается так называемым мирским соблазнам; попросту говоря — соблазну познания. Во вселенной Лиры есть свой вариант Книги Бытия, и в нем говорится, что Пыль принес в мир тот самый змей, который искусил Еву отведать плод с Древа познания добра и зла. Поэтому Пыль страшна и ненавистна.

Однако Лира придерживается иной точки зрения (которую, по странному совпадению, разделяю и я). Она твердо убеждена, что Пыль — это добро. Это не значит, что она становится на сторону зла, принимая его за добро; нет, она просто понимает, что коль скоро потеря невинности неизбежна, остается только принять эту потерю с радостью как начало нового этапа на пути развития, а не прятать голову в песок. Познать добро и зло — не значит встать на сторону зла, что бы ни думала по этому поводу Церковь, полагающая, будто ей известны ответы на все вопросы,

Так или иначе, поскольку сама Пыль, и тайна ее предназначения, и вопрос о том, как к ней относиться, занимают столь важное место в истории, я подумал: а что, если использовать моих колесных существ для прояснения этой тайны? Если это получится, то они уж точно не свернут с тропы повествования и не заблудятся в лесу. Хорошо, но как соединить колеса с темой Пыли?

Посмотрим. Мои колесные существа — разумны, наделены самосознанием, как и мы с вами (иначе о них было бы неинтересно писать). Они тоже подвержены воздействию Пыли. Они связаны с Пылью, как и мы. С религиозной или мифологической точки зрения наша связь с Пылью объясняется Искушением и Грехопадением и толкуется как нечто такое, от чего нас должен освободить Спаситель, способный очистить людей от последствий познания. С эволюционной же точки зрения эта связь возникает с появлением дара речи или с развитием способности к осмыслению собственного опыта.

Колесные существа тоже могут объяснять свою связь с Пылью при помощи какого-нибудь мифа, но с точки зрения физики связь эта должна иметь физическое происхождение. Предположим, в тот момент, когда эти существа открыли для себя колеса, случилось нечто важное: возник не только физиологический, но и умственный и нравственный симбиоз? Но я стараюсь всеми силами избегать мистицизма. Я терпеть не могу дуалистическую идею о разделении всего сущего на материю и дух и стараюсь находить всему объяснения в физическом мире. Поэтому я принялся размышлять не о добре и зле, не о совести и чувстве вины, а об осях, подшипниках и смазке.