Черная война

– Туда, – солдат указал рукой на двухэтажное здание в конце площадки.

Мы все вместе (майор шел впереди) подошли к зданию. Автоматчик на входе, проверив документы у майора, щелкнул каблуками и вытянулся. Майор, два солдата и я поднялись по лестнице на второй этаж и, пройдя по коридору метров 20, остановились у обитой кожей двери. Майор поправил фуражку и постучал в дверь.

– Херайн! (Войдите!) – Майор открыл дверь.

– Господин полковник! Разрешите доложить – господин Манзырев по вашему приказанию доставлен.

– Пусть зайдет. Вы свободны, господин майор.

Я вошел. Дверь за моей спиной тихонько щелкнула, и сопровождающие остались в коридоре. Большой, метров 50, кабинет, хорошая кожаная мебель. Радиоприемник в углу на низком столике. Хозяин кабинета стоял ко мне спиной около окна и курил в форточку.

– Садись… дядя Саша, – сказал он, не оборачиваясь. – Поговорим?

Он повернулся к столу и загасил сигарету в пепельнице.

– Здравствуй… Барин. Или тебя уже как-то иначе ТУТ называть надо?

– Нету больше Барина, дядя Саша. Нету. Кончился весь, еще там, во дворе.

– Так кто же ты теперь? И что это вообще тут за шарашка?

– Полковник Генрих Ланге. Военная разведка – абвер. Слышал?

– Да откуда ж. Полковник… Эк, залез-то! Не страшно?

– Не залез, дядя Саша. Вернулся. Домой.

– Так, подожди… Ты немец, значит?

– Чистокровный. Всегда им был и им же и помру.

– Во, значит, как… А что же ты тогда на зоне-то делал? Туда-то ты как попал?

– Разные бывают случаи, дядя Саша, разные. Иногда и чужое на себя брать приходится, чтобы живым остаться.

– Не понимаю, – я помотал головой. – Не слыхал я раньше про такие штуки.

– И я, дядя Саша, много про что не слыхал. Однако вот пришлось научиться.

– Ты и по-русски, как я, говоришь, а выходит – немец.

– Не нравится?

– Непонятно. Странно как-то и непривычно.

– Тут каждый второй так говорит. Майор вон, так тот вообще в школе учителем работал.

– В школе?

– Ну да. В Белостоке. В обычной средней школе, детей до войны учил.

– А потом, значит, к вам пришел.

– Не пришел. Вернулся.

– Как ты?

– Как я. Только не так кроваво это у него вышло.

– Да уж, – я скрипнул зубами. – Если б не эта … Если б не Иголка… Попадись он мне…

– Не только тебе, дядя Саша, не только тебе. Он бы здесь у меня пол насквозь бы прогрыз, аж до подвала, веришь?

– Верю. Злой ты, как я погляжу.

– Не злой я, дядя Саша. Справедливый. А что у нас по справедливости за предательство полагается?

– Пику в бок – и в аут.

– Хм-м… Ну так тоже можно. Хотя и другие способы есть. Пить будешь?

– Буду, конечно. У тебя тут, поди, не самогоном поят?

– Обижаешь… В таких хоромах – да самогон?

Ланге потянулся рукой к столу, что-то там нажал. Из неприметной двери, справа, беззвучно возник коренастый солдат. Быстро расставил на приставном столике рюмки и тарелочки с закуской. И так же беззвучно исчез. Мы присели к столу, и Ланге плеснул мне водки. Себе тоже налил, и мы, не чокаясь, выпили.

– Слышь, Барин… Тьфу ты, даже и не знаю, как тебя сейчас величать-то?

– Наедине и Генрихом можешь. А на людях – господин полковник.

– Ага, понял. Ты вот скажи, на кой я тебе сейчас-то сдался? Сызнова бежать ты вроде уже и не собираешься?

– Ты мое хозяйство видел?

– Откуда же? Мы только по этой дорожке через лес проехали, и все. Ничего я, кроме леса и ворот, не видел.

– Тут у меня народу нехило. Даже и твои знакомые есть.

– Это какие же у меня ТУТ знакомые есть? Откудова им тут взяться-то?

Ланге усмехнулся, снял телефонную трубку и бросил туда несколько слов.

– Вот сейчас и посмотришь.

В дверь постучали.

– Разрешите? Господин полковник, унтер-офицер Дьяченко по вашему приказанию прибыл!

Я обернулся.

На пороге стоял… Длинный. В немецкой военной форме.

– Знакомы? – усмехнулся Ланге.

– Видел я его, – ответил я. – Не убедил он меня.

– Это почему же?

Так, про сигареты и сытость помолчим, слишком уж нетипична такая подозрительность для бывшего зэка. Или в норме?

– Говорит он не так. А второй, которому я поленом заехал, тот командные нотки в голосе прятать не научился. А сам даже и не в законе. Не по масти ему так борзеть, молод ишшо.

– А ведь еще что-то есть, – прищурился Ланге. – Да?

– Есть, – кивнул я головой. – Он мне тогда сказал, что они лампочку кокнули, так?

– Так, – подтвердил Дьяченко. – А что тут неправильно?

– А то, что она через два часа снова горела.

– Так постовые и ввернули новую лампочку.

– Ага! И НОЧЬЮ осколочки подмели? Я специально утром посмотрел, не было там ничего. Договорились вы с ними, вот они свет и погасили.

Дьяченко открыл рот и снова его закрыл. Промолчал.

– Понял? – посмотрел Ланге на него тяжелым взглядом. – А на ТОЙ стороне такой ляп в могилу тебя сведет. Да и не одного тебя. Свободен!

Дьяченко молча козырнул, повернулся через плечо и вышел.

– Остальные тоже твои?

– Мои, – кивнул Ланге. – Но этот старший был.

– Ну, те вообще лохи.

– Знаю. Вот и займись ими, дядя Саша. Да, и кроме того, сколько у тебя побегов?

А сколько их? Крест вспоминал про четыре, но, надо полагать, это не все. А, была не была!

– Восемь.

– А жмуров?

– Не считал, но десятка два точно есть.

– Да ну?

– Ну, может, и больше.

– Тебе и карты в руки. Жизнь ты знаешь, порядок тоже. Вот и натаскай ребятишек моих. А я уж в долгу не останусь. Мое слово крепкое.

– Чему я их учить должен?

– Как по жизни себя ПРАВИЛЬНО вести. Что кому говорить, как себя вести на зоне и в жизни. Чтоб ни один опер не расколол, что перед ним не зэк…

– Ну, это смотря какой опер будет. Ежели такой, как тот капитан, – то тут и мне ловить неча.

Ланге помрачнел, плеснул нам обоим водки.

– Такой – вряд ли. Он такой же капитан, как я генерал.

– Не понял?

– А он и не опер вовсе. Он по мою душу приехал. Из контрразведки он.

– А чего ж он тогда в капитанских петлицах форсил? И все вертухаи перед ним тянулись?

– Ему зеленкой лоб кому помазать – как тебе чихнуть. Меня он искал, точно тебе говорю. Знали они, что в этапе немецкий разведчик, да не знали кто именно. Вот и шерстили всех подряд.

– Во как…

– Да. Не прорвись тогда мотоциклисты к тюрьме вовремя – кирдык нам всем был бы.

– Вот, значит, как оно все складывается… Да уж, поговорил бы я с ним ТЕПЕРЬ.

– Опоздал, дядя Саша. Они, когда на прорыв пошли, под пулемет попали, вот его и… Не рассчитали они, с расстрелом затянули. Им бы нас по камерам кончить, а так… Все по порядку сделать хотели, вот и упустили время.

– Так, я слыхал, и тебе досталось?

– Было дело. В ногу прилетело и уже лежащему – в руку.

– Эк…

– Да. Хорошо, врача быстро организовали, а то истек бы я там кровью, и все.

Мы помолчали.

– Так как, дядя Саша? Пойдешь к нам?

– А куда ж я теперь-то денусь? Взялся за гуж… Два раза все едино к стенке не поставят, так что нет у меня другого пути.

– Ну, к стенке тебя ТЕПЕРЬ поставить не так уж и просто будет. Абвер своих не сдает.

– А как я на работе все объясню? Меня вон с каким конвоем повезли-то?

– А так и объясни. Возили, мол, на допрос.

– Это на двух-то машинах?

– Так и не лоха какого кончили. Целый генерал погиб.

– Это ты, случаем, не про того, которого партизаны из леса подстрелили?

– Про него. Только не партизаны это были.

– А кто ж тогда? Говорили, что из леса напали.

– Ага. И по воздуху, как птички, сто метров пролетели, снегу не помяв.

– Не понял?

– Стреляли по нему действительно из леса. Солдата одного положили. Ты вот скажи мне, смог бы ты из своего «нагана» за сотню метров человеку в лоб попасть?

– Да и я не смогу, и никто другой не сможет.

– Вот. А из леса никто к дороге не подходил, следов нет, снег нетронутый лежит. Значит, несколько человек работало. Одни его тормознули, а как встали машины, так другие и добили.