Шотландский ветер Лермонтова

– Пойдем в каюту, устал я что-то…

– Шотландский виски утомил? – беззлобно хмыкнул я.

– И он тоже, – улыбнулся Чиж.

По возвращении в каюту Вадим сразу завалился в койку, а я сел за дневник – еще с самого первого путешествия взял за правило записывать все даже то, что, на первый взгляд, кажется сущей мелочью. Достал планшет и стал планомерно забивать в заметки каждую деталь, о которой вспомнил: как проснулся, выгнал «Харлей», как ехал из Баден-Бадена в Амстердам, как пересекал границу в порту…

– Макс, – позвал Чиж.

– Да, дорогой?

– Скажи, а Лермонтов был в Шотландии?

Я отвлекся от дневника. Вадим, разумеется, знал, что Лермонтов никогда не был в Шотландии – мы с ним об этом говорили, и не раз. Так что либо на почве шотландского виски у Чижа случилась временная амнезия, либо его просто потянуло на беседу.

– Нет, не был, – сказал я вслух. – Никогда. Хотя и мечтал. Это сейчас мы за четыре дня добираемся – паром плюс микроавтобус от Москвы – и кривимся, потому что самолетом быстрей, а в начале девятнадцатого века на это требовалось не менее двух недель в одну сторону. Учитывая риски, не каждый отважился бы на такое путешествие. Да и дорожные документы не всем давали – не хотел царь, чтобы дворяне просто так по заграницам шастали…

Ответом на мои измышления стал залихватский чижовский храп, который, по ощущениям, был созвучен пятистопному ямбу поэмы «1831 июня 11 дня».

…И мысль о вечности, как великан,

Ум человека поражает вдруг,

Когда степей безбрежный океан

Синеет пред глазами; каждый звук

Гармонии вселенной, каждый час

Страданья или радости для нас

Становится понятен, и себе

Отчет мы можем дать в своей судьбе…

Все это было вчера, а уже сегодня утром наш паром достиг Ньюкасла. Условившись встретиться на пограничном контроле, мы разошлись по трюмам, дабы подготовить наши байки к выгрузке. Упаковав вещи, я снял специальные паромные крепежные ремни, уселся в седло и нажал кнопку стартера. Звук разрывающегося металла громом прокатился по трюму; мигом ощутив на себе испуганные взгляды других водителей, я заглушил движок.

«Вчера он точно работал потише…»

Нормально оценить работу мотоцикла до того, как весь транспорт покинет трюм, я, к сожалению, не мог: нужно было тронуться с места и проехать хотя бы несколько метров. Пришлось запастись терпением; наконец, когда пришла моя очередь покидать трюм, я завелся, воткнул первую передачу и медленно отпустил сцепление. Все стихло в момент, и байк спокойно покатился вперед. Тогда я попробовал выжать сцепление на ходу, и двигатель снова недовольно загрохотал.

«Отпускаем…»

И опять – тишина. Только где-то на грани слышимости до боли знакомый и оттого приятный уху чих харлеевского движка: «Потейто-потейто-потейто…»

«Теперь нейтраль…»

Рев, скрежет, эхо по всему трюму.

«Понятно».

Я заглушил мотор. Никакой паники, естественно, не было: многолетний опыт езды на байке давно научил меня, что к поломкам мотоцикла надо относиться философски, как к неизбежному злу или предвестнику приключений. Любая, даже самая лучшая техника имеет свой ресурс. Мой «Харлей» ломался даже реже положенного – учитывая, сколько дорог я на нем исколесил.

«Главный вывод – на скорости я ехать могу. Для начала – уже неплохо».

На пограничном контроле мой байк снова оказался в центре внимания; пришлось даже заглушить двигатель и катить его руками. Думал, пограничники утомят вопросами, но они лишь пожелали мне удачи и отпустили.

– Чего у тебя там с байком случилось? – спросил Чиж, когда мы оба уже были на берегу.

Я с угрюмым видом завел мотор, и тот охотно загрохотал.

– Ну нихера себе! – вздрогнув от неожиданности, воскликнул Вадим.

– А ты думал, – снова заглушив мотор, буркнул я.

– Думаешь, до Эдинбурга дотянет?

– Пока не знаю. Сейчас поедем, поглядим, как он на дороге будет.

– Ну, покатили?

– Покатили.

От порта до первой заправки было не больше километра, но без проблем не обошлось. Переключиться на правостороннее движение удалось далеко не сразу; постоянно отвлекаясь на рев мотора, я один раз выехал на встречку и трижды при круговом движении уходил вправо под смачный матерок местных водителей на джорди.

– Это проводка стартера замыкает, – сказал Чиж, когда мы заправлялись. – Судя по симптомам.

Он говорил уверенно, поскольку всю свою жизнь посвятил ремонту автотехники. Правда, большей частью специализировался на «Мерседесах», но базовые принципы механики знал на зубок.

– Наверное, – пожал плечами я. – Но почему только на нейтрали и при выжатом сцеплении шумит, а на скорости – норм?

– Возможно, потому, что на скорости опережающая муфта выталкивает бендикс стартера, не позволяя ему греметь от непопадания в шестерню основного вала. Проводку надо прозванивать, искать, где плюсовой провод коротит, но в поле это сделать нереально. Ну и большой вопрос – не убьем ли мы стартер? Может, его пока совсем отключить и с толкача заводиться?

– Ценю твою заботу, но, блин, это все же не твой «Спорстер» в два центнера – мой «Стрит Глайд» почти вдвое тяжелей. Так что с толкача ты его не заведешь, поверь на слово – я пробовал. Так что буду приспосабливаться. – Я вздохнул. – Идти на скоростях, а при торможении глушить и на нейтрали катиться.

– Да ну, это же целый цирковой номер! – неуверенно хмыкнул Чиж.

– Ну, цирковой. Но это ж не на всю поездку – двести километров протянуть, а там ребят из «Триумфа» попросим пошаманить, наступив на горло брендовой гордости. Хотя, думаю, когда я заеду к ним в гараж на «Харлее» с таким звуком, они будут аплодировать стоя и снимать меня на телефон.

– Это да, – усмехнулся Вадим. – Ну, смотри сам. По мне, так больно опасно все это…

– Попробуем. Все равно других вариантов нет. Эвакуатор – это если совсем встану. Ладно, давай кофе выпьем и поедем.

– Давай.

Спустя двадцать минут мы уже сидели в пятистах метрах от заправки, пили эспрессо и сквозь клубы дыма рассматривали мой несчастный байк, так не вовремя решивший захворать. Пользуясь паузой, я сверил точки в навигаторе с бумажной картой, чтобы «Гармин» ненароком не увел нас на автобан: по дороге в Эдинбург мы планировали посетить места, связанные с Томасом-Рифмачом – тем самым, который написал «Тристана и Изольду». Удивительно, но он тоже был из рода шотландских Лермонтов.

– Может, не будем рисковать и автобаном махнем прямо до Эдинбурга? – спросил Вадим.

– Чиж, если мы сейчас там не проедем, то канва восприятия шотландских мест Лермонтова нарушится. Тем более, неизвестно, что будет на обратном пути. Поэтому давай лучше в первые дни придерживаться обязательной программы, а дальше уже будем импровизировать, хорошо?

– Хорошо… – легко согласился Чиж.

Я снова склонился над картой.

– Слушай, Макс, а Лермонтов хорошо ездил на лошади? – спросил Вадим.

– Его современники уверяют, что да, – не отрывая взгляда от экрана, ответил я. – Хотя однажды он решил покрасоваться на каком-то параде и свалился с лошади, и она ему копытом в колено заехала. Попал в госпиталь, был выписан, но всю оставшуюся жизнь хромал.

– А как же он на балах потом танцевал?

На сей раз я ненадолго завис, после чего хмуро сказал:

– А вот об этом история умалчивает…

Чиж погрузился в раздумья – видно, представлял себе бал и хромого Лермонтова на нем.

– Ладно, – сказал я, разобравшись с навигатором. – Вопросы у тебя, конечно, интересные, но, как гласит байкерская мудрость, если хочешь доехать из точки А в точку Б – нужно ехать!

Мы поднялись с лавки и пошли к нашим байкам. Несмотря на поломку моего «Харлея», настроение было хорошее. Разве что Вадим едва заметно нервничал, но это было вполне объяснимо: сегодня ему предстоял самый длинный мотопереход в его жизни.