Оборотная сторона холста

Любовь Шапиро

Оборотная сторона холста

© Л. Шапиро

Любовь Шапиро

Любовь Шапиро начала писать книги только в сорок четыре года. Родилась в Москве в проезде Художественного театра (Камергерский переулок). Видимо, это определило её судьбу.

Л. Шапиро – Художественный руководитель театра-кабаре «Летучая мышь» им. Гр. Гурвича. Преподавала в РАТИ, работала на телевидение – была сценаристом ряда цикловых программ, посвященных жанрам кабаре и мюзикла. Одновременно начинает писать книги. Лучше всего зная театральный мир, автор пишет на театральные темы детективно – любовно – авантюрные романы: «Закулисные страсти», «Дневник романтической дурочки», «Жизнь – это кабаре», «Моя бабушка – Золушка» или «Жизнь злой девочки», «В сорок лет жизнь только начинается», «Я люблю дышать и только»

Читайте – это то, что нужно сейчас!

1980 год

Мне не хотелось идти в родительскую квартиру. Вернее, квартира была нашей общей. Но после смерти отца я сняла комнату в коммуналке и перестала посещать отчий дом. Говорят, что если в помещении часто скандалят, то «дух» этих ссор остается и витает вокруг вас. В нашем доме не было как таковых споров или пререканий. Родители почти не общались между собой, а мать разговаривала со мной сквозь зубы. Отец меня очень любил, и мы часто шептались у мольберта. Мы прятались от матери и её бесконечных вздохов и недовольства, которые были ярко выражены на лице. Так было не всегда. Долгие годы меня холили и лелеяли оба родителя. Однажды, что-то произошло и всё кончилось. Семья разделилась, и больше уже не было общих чаепитий и благодушных бесед. Мне так никто ничего не объяснил. Я же была сначала слишком мала, чтобы охватить детским умом тайны, окружавшие моих предков, а потом и вовсе привыкла. Даже появилась некоторая выгода для меня. То, что запрещала мама, обязательно разрешал отец. Только бабушка с дедом, отцовские родители интеллигентно качали головами в знак несогласия с воспитанием единственной, горячо любимой внучки.

Я, неторопливо, нехотя несла ноги в сторону подъезда, уговаривая себя, что всё равно нужно забрать счета из почтового ящика и оплатить их. Не мешало вытереть пыль и проветрить квартиру. Главное, почувствовать, смогу ли я вернуться в отчий дом и не чесаться от напряжения, которое весит уже много лет в воздухе нашей квартиры.

Подойдя к почтовым ящикам, я не глядя, вытаскивала залежавшиеся квитанции и параллельно оглядывала подъезд, который недавно был покрашен, вернее сказать, замазан краской, которая уже начала отслаиваться, хотя запах её ещё сохранился.

Заперев ящичек, я вяло перелистывала квитки, одновременно подсчитывая задолженности и деньги, которые у меня остались после оплаты коммуналки. Уже почти поднявшись на наш бельэтаж, я увидела, нет скорее нащупала нехарактерный плотный конверт. Вытянув его из кипы счетов, я в темноте лестничного прохода рассмотрела печатные буквы, смешанные с латинскими прописными. Убыстрив подъем, суетливо вставив ключ в скважину, я крепко сжимала непонятный конверт.

В прихожей, как обычно, горела всего одна лампочка. Потолок был высокий, и нужно было каждый раз либо приглашать кого-то из друзей, либо электрика, чтобы ввинтить лампочки. Желание ни у кого не возникало, а сейчас и вовсе ни к чему.

На конверте был написан наш адрес. Адреса отправителя не было. Печать тоже отсутствовала. Видимо, письмо просто положили в наш ящик. Понять, когда это произошло тоже невозможно. Ни числа, ни года.

Я быстро вскрыла конверт. «Анна, большая просьба позвонить мне в отель по телефону. Юрий».

Ничего не поняв, я села на кресло, пыль тут же поднялась в солнечном рассеянном свете и залетала лучом надо мной. Опять печатные русские буквы, больше похожие на шахматы и шашечки и подпись латиницей Juri. Для моего понимания в скобках подписано Юрий.

Кто такой этот Juri? Откуда взялся? Никаких иностранных знакомых у нас не было. Мать не воспринимала иностранцев априори, отец помалкивал. Меня назвали в честь бабушки. Бабулю звали Аннет. Но это наша семья не обсуждала.

Звонить или нет. Если это подстава. Зачем? Я никому ничего плохого не сделала, если шутка, то чья. Я скромный оформитель книг. Может моя графика кому-то пришлась по вкусу и мною оформленные книги выставлены на международную премию? Бред какой-то.

Пока я крутила, нюхала письмо-загадку, трепетала. То вставала и шла к телефону, то поднимала, то опускала трубку, раздался звонок. Подпрыгнув от неожиданности, я, тем не менее, продолжала сидеть, вжатой в кресло и смотрела на телефонный аппарат. Наконец, я смогла встать и взять трубку, но там слышались только пустые гудки.

Переволновавшись, с сухим горлом, пошла на кухню, выпить воды. Кухня была в безобразном состоянии. Здесь не ступала нога человека с момента поминок по папе. Я вышла вместе с приглашенными друзьями, и больше не заходила сюда. Мне стало жутко. Я чувствовала затхлый запах немытой посуды и остатков пищи. Хорошо, что ещё мусор тогда захватила с собой. Сбросив всю одежду, которая, как мне показалось, успела пропахнуть вязким неприятным запашком, надев мамин халат, в котором она всегда убирала квартиру и готовила, приступила к приборочке. Дело оказалось непростое. Грязное и пыльное было всё. Прошло то всего три недели. Возможно, и до этого тоже никто со дня смерти мамы не убирал. С момента её болезни и смерти прошло полгода. Почему же я ничего не делала? Ухаживала за мамой, помогала отцу, работала. Было некогда, оправдала я себя.

Сквозь свои мысли услышала звонок в дверь. Он тренькал долго, пока я сообразила, что нужно подойти и посмотреть в глазок. Наверняка тётя Муся, соседка, услышав движение у нас, решила поинтересоваться, не собираюсь ли я продать или поменять квартиру. Она очень хотела жить с сыном. Не глядя в запыленный глазок, приоткрыла дверь. В проеме стоял «мой отец», только очень молодой и чуть более рыжий, чем в жизни. Луч солнца закрывал четкие очертания появившегося фантома. Я молчала, но дверь не закрыла. Молчал и гость.

– Что вам надо, – нервно поинтересовалась я.

– Я должен, – медленно выговаривая русские слова начал заморский посланник, – передать вам, если вас зовут Анна или вашему отцу, если его имя Юрий Волжин, некоторую информацию. Только сначала прочтите письмо, – молодой человек аж вспотел от напряжения.

– Я действительно Анна, а отец умер почти месяц назад. Пожалуй, вы проходите, – нехотя и опасливо произнесла я, пропуская Juri в квартиру.

– А я пока почитаю письмо.

Молодой человек тихо опустился на край стула. Я посмотрела в его сторону и покраснела. И стул, и стол, да всё вокруг было пыльным, а злосчастное яркое солнце освещало беспорядок.

– Вы, извините. Я не была здесь с похорон отца. Вот так всё и запустилось, – оправдалась я и начала читать письмо. Оно было короткое и внятное:

«Юрочка, я очень больна и вряд ли вылезу из этой перипетии, поэтому посылаю моего сына, чтобы он передал тебе дневник. Надеюсь, что ты его прочтешь. Твоя Энни».

– Это всё? – Никаких выводов из записки, написанной какой-то Энни, я не сделала. Мне требовались объяснения и подробные.

– Моя мать умерла полгода назад, – голос гостя дрогнул. – Я обещал ей, что любым способом доставлю в Россию её письмо и дневник. Я, честно, не заглядывал в него. Не знаю, кем был ей ваш отец и вы.

– Про меня там, – я постучала по письму, вообще, ни слова не сказано.

– Да… Но пока я искал вашего отца. Я приходил сюда каждый день, я узнал, что он умер, и остались только вы. Видимо, мама хотела, чтобы дневник переехал в ваш дом.

– Какой вы исполнительный мужчина, и сын чудесный, – я почему-то злилась и боялась одновременно. Посмотрев на сына некой Энни, я увидела, что он покраснел, даже порыжел ещё больше, чем был до этого момента.