Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 14 из 22

Хотя Федор Михайлович всю жизнь был не просто уверен в безопасности «мирного атома», но и работал над этим.

«Существует такое понятие, как «вероятностный подход», – рассказывал он в интервью «Комсомольской правде». – Просчитывается, какова вероятность, что может случиться авария. И если цифра оказывается небольшой, идут на риск. Я считаю, что в атомной отрасли о вероятностном подходе необходимо забыть. Какой бы замечательной не была ядерная установка, мы имеем право использовать ее только в том случае, когда нет ни малейшего шанса для пресловутого человеческого фактора. Что если даже случится авария любого уровня, система безопасности сработает таким образом, что никакого радиационного переоблучения не произойдет».

И у него была драматическая возможность проверить свой «невероятностный» подход на деле. Когда в августе 2000 года произошла авария на подводной лодке «Курск», и лодка была разрушена, – единственное, что в ней уцелело, это ядерный реактор. Даже при страшной катастрофе утечки радиации не произошло.

Еще раньше лично Федору Михайловичу пришлось лично испытать все риски «мирного атома». Его семью они коснулись непосредственно. С июля 1986 по март 1987 года его сын руководил Отдельной группой радиационной разведки города Припяти, которая работала в «Рыжем лесу» и на других объектах 10-километровой зоны отчуждения. 23-летний юноша тогда только-только окончил физико-технический факультет Горьковского политехнического института по «семейной» специальности «Ядерные реакторы и энергетические установки». Он отправился в Чернобыль в первом составе группы-ликвидаторов и принимал участие в особо опасных работах по локализации высокоактивных источников излучений на кровле третьего энергоблока Чернобыльской АЭС.

Как вспоминает руководитель группы Василий Иванович Горохов, которого называют «первым «санитаром» первой зоны, дозиметрист Андрей Митенков «взял» тогда около 350 рентген. Прошли годы. Андрей тяжело болел, но восстановился. Он женился, в семье родился здоровый ребёнок. Андрей Федорович написал книгу «Четверть века» со своими воспоминаниями об истории Отдельной группы радиационной разведки. В предисловии он выразил признательность родителям, «несомненно, очень много пережившим в период моей чернобыльской командировки».

И мы можем только догадываться, какими были эти переживания у человека, который полностью отдавал себе отчет в происходившем тогда в Припяти.

…Когда в 2004 году в президиуме РАН обсуждали корабельные ядерные установки, академик А. А. Саркисов сказал: «Недавно вышла в свет научно-популярная книга Тома Кленси «Атомные подводные лодки». Это отнюдь не детектив, а сухой, обстоятельный технико-исторический обзор, который вместе с тем стал бестселлером, потому что американские граждане гордятся тем, что владеют мощным атомным подводным флотом. К сожалению, российское общество и государство до такого понимания значения выполненных в нашей стране работ и подвига, который совершили отечественные ученые и инженеры, не доросли».

Это и правда может стать сюжетом для захватывающей истории: война, туберкулез, секретные лаборатории, полёт мысли, который реализуется в невероятных проектах, автономные атомоходы и атомные котельные, реактор-множитель будущего и сын-сталкер, радиационный разведчик «Рыжего леса»…

И наш герой с негероической внешностью, который усвоил от отца, что безвыходных ситуаций не бывает (так же, как и задач без решений), надо только все время идти вперед.

Потому что дорогу осилит только идущий.

Леонард Дж. Кох

Полезное приключение на быстрых нейтронах

Лауреат премии «Глобальная энергия» 2004 года





В XX веке лучшие умы человечества упорно трудились сразу над двумя задачами: над созданием атомной бомбы, а также над тем, как можно использовать энергию атома в мирных целях.

Впервые цепная реакция ядерного распада была осуществлена под руководством Энрико Ферми 2 декабря 1942 году в Чикагском университете с использованием урана в качестве топлива и графита в качестве замедлителя нейтронов.

А первая электроэнергия из энергии ядерного распада была получена 20 декабря 1951 года в Национальной лаборатории Айдахо с помощью реактора на быстрых нейтронах EBR-I (Experimental Breeder Reactor-I). Произведённая мощность составляла около 100 кВт. Ее хватило на то, чтобы зажечь электрические лампочки, из которых складывалась надпись, свидетельствующая о том, что электроэнергия произведена в результате использования атомной энергии.

«Мы отпраздновали первую выработку электроэнергии из атомной энергии, и все присутствовавшие в тот день написали свои имена на стене над турбинным генератором», – вспоминает один из участников – американский инженер и физик Леонард Дж. Кох.

Выдающийся американский ученый в области ядерного машиностроения стоял у истоков создания «мирного атома». При создании EBR-2, второго реактора, ученые пошли еще дальше: отработанное топливо перерабатывалось и обратно подавалось в реактор. У Леонарда Дж. Коха, 24 года работавшего на ведущих позициях в Аргоннской национальной лаборатории было много должностей и научных званий, однако в истории науки он остался в качестве одного из первопроходцев ядерной энергетики XX века.

В Айдахо, где они с коллегами в 50-х годах прошлого века создавали экспериментальный EBR-I, в 1966 году был открыт национальный музей ядерной энергетики США.

Леонард Дж. Кох посвятил 35 лет своей жизни ядерной энергетике, хотя в детстве даже и не мечтал стать ученым. Как он сам вспоминает, «раннее детство было довольно обычным, и, хотя мы были бедны, я не знал об этом, потому что практически все наши друзья и родственники были так же бедны». Леонард учился в средней школе с 1933 по 1937 год, в очень сложный период в мире и Соединенных Штатах. Это были годы Великой депрессии, финансового кризиса, начавшегося в 1929 году и продолжавшегося до 1939 года.

Не было кредитов в колледже, было очень мало стипендий и очень мало рабочих мест. Учебные программы, на которые могли рассчитывать выпускники, варьировались от классов «школы торговли» до подготовительных программ колледжа. Леонард выбрал подготовку к колледжу, он хотел учиться, ему нравилось работать с цифрами, и он подумывал о бухгалтерском учете. Учебный план был непрост, но он еще в ранней юности научил его дисциплине, усидчивости и умению самостоятельно овладевать знаниями.

К счастью, в окружении Леонарда нашлись люди, которые увлекли его миром техники. У него появился большой интерес к двигателям внутреннего сгорания, и он сменил бухгалтерский профиль обучения на машиностроение. Тогда же появилась и «Программа сотрудничества», предлагаемая Технологическим институтом Брони (позже переименованным в Технологический институт штата Иллинойс). Эта пятилетняя программа обучения по окончании давала степень бакалавра наук в области машиностроения.

Университет не предоставлял рабочие места, но привлекал к сотрудничеству крупные компании. Леонард практиковался в Liquid Carbonic Corp., которая производила оборудование для розлива безалкогольных напитков и пива. Для выполнения учебных заданий пришлось знакомиться с работой литейного, механического цехов, собирать, монтировать по чертежам и испытывать вместе со старшими коллегами различные машины и устройства. Это была хорошая школа для будущего инженера. И он даже спустя много лет с благодарностью вспоминал тех людей, которые были готовы потратить время, чтобы объяснить ему какую-то техническую премудрость.

Учебные задания и труд на реальном производстве занимали все время. Но, к счастью, работа с техникой ему нравилась, а это значит, не была в тягость.

Еще одной хорошей школой, которая очень помогла ему в будущем, был, как ни странно… гольф. С 10 лет Леонарду пришлось работать: он доставлял газеты, подрабатывал, как и где мог. В 13 лет ему повезло получить работу кэдди, помощника игрока в гольф, который носит за игроком его клюшки. В процессе он и сам научился играть, а эта сложная игра требует полного внимания, точности, хорошей спортивной формы и умения контролировать свои силы. Эти навыки ему очень пригодились впоследствии, а гольф остался любовью на всю жизнь. В качестве кэдди он зарабатывал 75 центов за 4 часа работы, позже его начальная заработная плата научного сотрудника составляла 45 центов в час. Это были трудные времена, но это была важная часть его «реального» образования.