Страница 4 из 19
Итак, около 418 г. было введено новое ограничение военной власти царей (Thuc. V. 63. 4; Xen. Ages. I. 7; Diod. XII. 78. 6; XIV. 79. 1; Plut. Lys. 23; Ages. 6). Однако некоторая двусмысленность текста Фукидида не дает возможности решить вопрос о том, стал ли этот штаб из десяти советников обязательным для всех царей или только для Агиса. В дальнейшем мы не раз встречаемся с подобными советниками (не обязательно в количестве десяти) при спартанских царях и полководцах. Так, например, при Агесилае II в Малой Азии в 395 г. находился штаб из тридцати советников (Xen. Hell. III. 4. 20; IV. 1. 5; 30; 34; Diod. XIV. 79; Plut. Lys. 30). Столько же сопровождало царя Агесиполида I в его походе против олинфян в 381 г. (Xen. Hell. V. 3. 8). Но эта свита весьма существенно отличалась от военных советников при царе Агисе. Их, скорее всего, выбирали сами цари из своего ближайшего окружения, и во время военных действий они составляли штаб царя и использовались в качестве его заместителей и помощников.
Агис II, во многом благодаря своим неудачам на военном поприще, способствовал ослаблению позиций царей как главнокомандующих. После него цари частично утрачивают стратегическую инициативу: они лишаются права самостоятельно принимать решения о начале военных действий и о маршруте похода (Xen. Lac. pol. 15. 2). Для этого уже требовалась санкция народного собрания, возглавляемого эфорами. Цари также утрачивают право самостоятельно заключать мир. Эта прерогатива полностью переходит к эфорату. Так, Агис II направляет явившихся к нему афинских послов к эфорам в Спарту, ссылаясь на то, что он не имеет полномочий на заключение мира (Xen. Hell. II. 2. 11).
Несмотря на общую тенденцию в сторону уменьшения власти спартанских царей и передачи части их функций эфорам и другим полисным магистратам, успешные цари-полководцы приобретали в Спарте подчас огромное влияние и силу. Совет авторитетного полководца имел большой вес в народном собрании, тем более что цари обладали преимуществом постоянства над их потенциальными соперниками. В период Пелопоннесской войны и спартанской гегемонии цари получили возможность значительно усилить свои позиции, особенно в сфере внешней политики. Это пятидесятилетие было отмечено необычайным ростом автократических тенденций в среде высшего военного руководства.
Так, даже царь Агис II, не пользующийся особым авторитетом в Спарте, пока он с армией находился на территории Аттики (в Декелее), получил мандат от спартанских властей действовать вполне самостоятельно как стратег-автократор. По словам Фукидида, «…Агис действовал без ведома властей в Лакедемоне. Ведь, пока царь стоял с войском в Декелее, он имел право посылать куда ему угодно отдельные отряды, собирать налоги и взыскивать деньги» (VIII. 5. 3). Как видно из этого свидетельства, царь был наделен не только военными, но и гражданскими полномочиями. Непосредственно к нему, в Декелею, а не к спартанским властям обращались, как правило, и союзники, ибо «в это время Агис пользовался, можно сказать, гораздо большим влиянием на союзников, чем власти в Лакедемоне…» (VIII. 5. 3).
Еще более характерный пример – царь Агесилай II. По словам Ксенофонта, после малоазийской кампании слава и могущество Агесилая среди союзников увеличились настолько, что он, «имея возможность располагать громадными средствами на все что хотел», мог добиться для себя любых благ (Ages. 1. 36). Агесилай, обладающий особенными дарованиями, в течение своего долгого правления (399–360) сумел сохранить всю полноту военной власти, в том числе оставив за собой и право формировать штаб из нужных ему людей (Xen. Ages. I. 7; Diod. XIV. 79. 1; Plut. Lys. 23; Ages. 6). Вся первая половина IV в. в Спарте прошла под влиянием Агесилая. В этом же ряду сильных правителей стоит и Агис III (338–331), который боролся против македонского владычества в Греции. Он выступал вполне самостоятельно как руководитель общины.
Спарта знала многих талантливых царей-полководцев, и, по словам Плутарха, остальные эллины у них «просили не кораблей, не денег, не гоплитов, а единственно лишь спартанского полководца…» (Lyc. 30. 5).
Цари – судьи
О судебных полномочиях спартанских царей известно очень мало. Мы только можем предполагать, что до середины VI в., когда, скорее всего, большинство судебных функций от царей отошло к эфорам и герусии, спартанские цари, подобно гомеровским царям, были верховными судьями. Но уже во времена Геродота судебная власть спартанских царей оказалась существенно ограниченной, поскольку вся ее полнота в этот период уже была в руках герусии и эфората.
О характере юрисдикции спартанских царей периода классики сообщает только один источник – Геродот, но, к сожалению, в самом конспективном виде. Судя по его словам, в руках царей остались только некоторые гражданские дела, в частности в области семейного и наследственного права: «…только одним царям принадлежит право выносить решения по следующим делам: о выборе мужа для дочери-наследницы (если отец ни с кем ее не обручил) и об общественных дорогах. Также если кто пожелает усыновить ребенка, то должен сделать это в присутствии царей» (Her. VI. 57. 5). Из этого перечня следует, что в компетенции царей остались лишь те гражданские дела, которые так или иначе были связаны с обязательным религиозным оформлением.
В делах о наследстве к юрисдикции царей прибегали только в том случае, если речь шла о единственной наследнице (эпиклере), т. е. дочери, которая после смерти отца наследовала все его имущество, включая земельный надел. Этот правовой институт в научной литературе обычно называют эпиклератом. Царь, выполняя свои древние религиозно-правовые и социальные функции главы рода, выступал в данном случае в роли заместителя отца семейства. Он обязан был выбрать для наследницы-сироты мужа таким образом, чтобы соблюсти интересы как отдельной семьи, так и государства в целом.
Что касается усыновления, то здесь, по-видимому, присутствие царя было гарантией законности этого юридического акта. Царь должен был присутствовать при торжественной церемонии усыновления как главный жрец общины. Ведь усыновление было непосредственно связано с культом предков и домашнего очага. Участие царя как верховного жреца делало ритуальное действие усыновления необратимым. Хотя из сообщения Геродота следует, что обязанности царя в данном случае носили чисто формальный характер, сама важность акта усыновления для всей спартанской общины в целом скорее свидетельствует об обратном. Конечно, цари вряд ли выбирали кандидатов для усыновления, но именно они, возможно, могли наложить veto на любой случай усыновления, если он им по какой-либо причине казался незаконным и не отвечающим интересам государства в целом.
Стоит отметить, что в руках царей были оставлены отнюдь не мелкие гражданские процессы: для Спарты всегда жизненно важными являлись дела, связанные с наследованием и усыновлением. Основной их целью было минимизировать негативные последствия слишком жесткого гражданского законодательства. В Древней Греции Спарта, насколько нам известно, имела самые суровые законы о гражданстве. Обладание полными гражданскими правами здесь было напрямую связано с наличием у гражданина земельного участка, клера, который давал возможность спартиату вносить необходимый взнос в сисситии. А одним из механизмом получения такого клера для младших сыновей, по-видимому, оставалось усыновление их семьями, где не было наследников-мужчин. Условием подобного усыновления могла быть женитьба на дочери владельца клера.
Цари использовали процедуру усыновления для наделения гражданскими правами незаконнорожденных сыновей знатных отцов, т. н. нофов (novqoi). С помощью акта усыновления нофы узаконивались собственными отцами и получали от них клеры. Это было особенно важно в случае отсутствия законных наследников. Ведь вымирание семейства или целого рода как в греческом, так и в римском мире считалось огромным бедствием, и любое государство всегда предоставляло возможность бездетным людям избегать подобной участи посредством формального усыновления или своих незаконнорожденных детей, или детей умерших или обедневших родственников и друзей.