Страница 9 из 33
Из приведенного перечня положительных качеств особый интерес вызывает наставление Шатлена руководствоваться разумом, считавшимся источником добродетели, а не волей или желанием. Ведь только порочные правители более прислушиваются к ним. Они считают себя вольными делать всё, что ни пожелали бы, не слушают советы других людей. Автор тем самым рисует читателю портрет тирана, антипода идеального государя, который живет чувствами, а не разумом (vivent sensuellement, non en raison), повинуясь своим наклонностям, гонясь за мирскими наслаждениями, забыв при этом истинную цель жизни человека[111]. Тогда как мудрый государь заботится в первую очередь о своей душе, о народе, который следует примеру правителя[112].
Самому же герцогу необходимо обратиться к историческим трудам и Священному Писанию, которые изобилуют примерами как добродетельных государей, так и порочных[113]. Ибо только этим путем он может сам увидеть итог их правления и выбрать, по какому пути ему пойти. Ведь как человек может отличить хорошее от плохого? Только благодаря определенному обучению. Шатлен пишет, что наше знание о чём-либо рождается из восприятия этого разумом. Воспринятая разумом картина (image) фиксируется в сознании человека[114], позволяя в следующий раз отчетливо распознать это явление. Почему слепой не различает белый и черный цвета? Потому что у него не было опыта, позволяющего запечатлеть их образ в сознании[115]. Так же и любой человек, в особенности государь, не сможет отличить порок от добродетели, не видя примеров того и другого.
«Наставлением герцогу Карлу» ни в коей степени не исчерпываются наши сведения о политических и социальных взглядах Ж. Шатлена. Однако уже это небольшое произведение дает возможность сделать определенные выводы о воззрениях этого незаурядного историка и мыслителя XV в. Безусловно, Шатлен во многом выражает традиционные для Франции позднего Средневековья политические идеи. Он принадлежал к числу тех авторов, которые верили в необходимость нравственного совершенства государя, полагая, что именно от его личных качеств зависит управление страной и, в конечном итоге, судьба подданных. Государь, избравший путь добродетели, ведет их к спасению, а тиран заставляет страдать. Однако сочинение Шатлена не лишено и некой оригинальности, которая диктуется, прежде всего, политической ситуацией. Речь идет о положении Бургундского принципата по отношению к Французскому королевству. Их соперничество побуждает Шатлена идеализировать Бургундских герцогов, призывать Карла Смелого к добродетели, предостерегать его от опасности со стороны короля, ибо одной из главных задач этого герцога является сохранение для потомков того, что он получил от своих предков, т. е. государства, созданного ими. Именно благодаря добродетели он, не имея королевского титула, сможет превзойти короля Франции. С другой же стороны, дает о себе знать и мнение самого Шатлена по той или иной проблеме, связанной с политической реальностью, в которой пребывало современное ему общество. За видимым панегириком герцогу Бургундскому скрываются предостережения против его возможных ошибок. В некоторых случаях заметны критические выпады официального хрониста в адрес государя, что диктуется, видимо, политической позицией самого автора.
В целом можно констатировать, что процесс развития политической мысли в Бургундском принципате шел в общем русле эволюции политического сознания средневековой Европы, характеризовавшейся разработкой светской концепции государства, новой доктрины королевской власти, суверенитета монарха, который всё более рассматривался как публичная персона. Благодаря римскому праву власть государя постепенно приобретает характер «власти для всех», обязанной заботиться о всеобщем благе подданных, что позволяло ему укрепить свое положение как верховного и абсолютного правителя. С другой стороны, тот же источник питал совершенно иные идеи об ответственности принца перед обществом, способствовавшие появлению теории о «суверенитете народа». Символично, что одним из тех, кто первым выскажет эту позицию, будет именно представитель Бургундии, несмотря на то, что в принципате официальная пропаганда «работала» как раз на противоположный образ государя.
«Милостью Божьей герцог Бургундии…»: представления о власти герцога в бургундской политической мысли[116]
Государство, созданное герцогами Бургундскими из династии Валуа, представляет собой чрезвычайно любопытный феномен средневекового политического образования[117]. Возникшее вокруг герцогства Бургундия, оно благодаря политике герцогов, удачному стечению обстоятельств, зачастую благодаря везению правителей сумело достичь положения одного из ведущих игроков на европейской арене конца XIV-XV в. Ворвавшись в уже более или менее сложившуюся систему европейских политических образований, Бургундское государство должно было в кратчайшие сроки пройти тот путь государственного развития, на который Французскому королевству понадобилось несколько веков. Сравнение с Францией выглядит естественным, поскольку Бургундия, являясь частью королевства, попыталась добиться независимости для себя и подчиненных ей французских территорий. Второй составной частью Бургундского государства стали имперские земли, приобретенные в результате активной внешней политики. Таким образом, Бургундское государство оказалось «меж двух огней»: между Францией и империей, претендуя на создание королевства на землях этих государственных образований – королевства «entre deux», о котором мечтали герцоги. Для достижения этой цели им была нужна аргументация. Сложность заключалась в том, что герцогам надлежало доказать право на существование такого государства не только французскому королю и императору, но и своим подданным, которые не только не составляли этнического и языкового единства, но также долгое время находились в разных политических образованиях. Способствовать достижению этой цели должны были, в частности, многочисленные исторические сочинения, появлявшиеся при бургундском дворе. Эти труды апеллировали к независимой Лотарингии, королевствам Фризия, Прованс, Бургундия, к героям, воплощавшим идеи древности Бургундии (Геракл) и ее независимости от Франции (Жирар Руссильонский)[118]. Все эти и многие другие примеры из прошлого не только утверждали высокий статус герцогов Бургундских, но сообщали их подданным общие исторические корни, способствовали зарождению чувства принадлежности к единой общности[119].
Каким же образом в бургундской историографии аргументировались (или комментировались) претензии герцогов Бургундских на равный статус с французским королем и императором Священной Римской империи и на верховную власть в собственных владениях?
Подобная задача всегда вставала перед молодыми политическими образованиями, претендовавшими на независимость. Поэтому многие положения в концепциях бургундских мыслителей часто не отличались оригинальностью. Напротив, они отражали общий путь, который должно было пройти в своем становлении европейское государство, вынужденное поначалу противостоять универсалистским притязаниям Священной Римской империи и папства.
Одной из важнейших задач являлась разработка стройной концепции власти государя. Поэтому политические идеи бургундских мыслителей (государственных деятелей и хронистов) развивались во многом в традиционном русле: главным стало обоснование укрепления власти монарха и расширения его полномочий. Одной из характерных особенностей было стремление показать независимость герцога от любой другой власти, будь то власть сюзерена – французского короля, императора или высшая духовная власть в лице папы римского. Несомненно, генерируя те или иные идеи, они в определенной степени выполняли заказ, однако не только герцога, но и других политических сил. Герцоги также участвовали в этом процессе, задавая тон и направление развитию политической мысли. Однако, как часто бывает, сами идеи во многом опережали ту действительность, в которой происходило их зарождение. Не являлось исключением и Бургундское государство, ибо притязания его правителей не соответствовали тому уровню государственного и институционального развития, который бы позволил реализовать их.
111
Chastellain G. CEuvres. Vol. VII. P. 321-322.
112
Ibid. P. 317-318.
113
Ibid. P. 320.
114
Ibid. P. 317.
115
Ibid. P. 318.
116
Опубликовано в журнале: Средние века. 2012. Вып. 73 (1-2). С. 17-41.
117
Библиография по истории Бургундского государства огромна. Укажем здесь лишь две обобщающие работы: Schnerb В. L'Etat bourguignon 1363-1477. Paris, 1999; Prevenier W., Blockmcms W. The Burgundian Netherlands. Cambridge, 1986.
118
См.: Locaze У. Le role des traditions dans la genese d'un sentiment national au XV siede, la Bourgogne de Philippe le Bon // Bibliotheque de l'Ecole des Chartes. 1971. T. 129. P. 303-385.
119
См., например: Small G. Local Elites and «National» Mythologies in the Burgundian Dominions in the Fifteenth Century // Building the Past / ed. R. Suntrup, J. R. Veenstra. Frankfurt am Main, 2006. P. 229-245; Idem. Of Burgundian Dukes, Counts, Saints and Kings (14 С. E. – c. 1520) // The Ideology of Burgundy: the Promotion of National Consciousness, 1364-1565 / ed. D. Boulton, J. R. Veenstra. Brill, 2006. P. 151-194; Асейнов P. M. Политическая мифология и проблема самоопределения Бургундии // Средние века. Вып. 68 (3). М., 2007. С. 80-101, а также в настоящем издании.