Страница 3 из 14
Сталин, конечно, сразу же поправил Меркулова, сказав, что не знал о том, что в органах государственной безопасности работают такие маши-растеряши, но потом добавил, что еще больше его удивляет растерянность военных, которые имеют достаточно большой опыт ведения боевых действий в самых разных условиях – от монгольских степей до финских снегов.
Меркулов промолчал.
На вопрос Сталина, «какие меры предусматриваете», отвечать начал, одновременно выбирая из папки очередной листок:
– Первое, товарищ Сталин, это подготовка специальных групп, которые будут ориентированы исключительно на работу по обследованию лесных массивов на предполагаемых путях движения грузовиков. Второе – мы уже подготовили несколько агентов для заброски в тыл немцев, чтобы там начать розыск лиц, имевших отношение к формированию грузов. Группы в принципе готовы, а одна уже отправлена для выполнения заданий. Третье…
– Вы уверены, что сейчас эти люди смогут выполнять столь важную и точную работу? – перебил Сталин. – Немцы сейчас наверняка уделяют особое внимание полицейским мероприятиям, формированию отрядов изменников и предателей, которые готовы мстить советской власти, хватая и уничтожая не только честных людей, которых они знают лично, но и незнакомцев, которые особенно бросаются в глаза.
– Мы учитываем это, товарищ Сталин, – кивнул Меркулов. – По имеющейся информации, немцы пока еще не смогли взять обстановку под контроль и прекратить массовые передвижения населения, вызванные войной. Кроме того, люди, которых мы отправляем туда, подготовлены к такого рода возможностям и, в конце концов, товарищ Сталин…
Меркулов развел руками.
– Идет война, товарищ Сталин, и у меня нет никаких возможностей избежать жертв.
Сталин кивнул и повернулся к Берии:
– Сейчас езжайте и еще раз проверьте все наши возможности в этом смысле и продумайте, все ли учтено и подключено к делу.
Берия поднялся:
– Видимо, мы еще более тщательно продумаем, как тут можно использовать формирующиеся отряды населения оккупированных территорий.
Сталин повернулся к Меркулову:
– Ваше мнение, товарищ Меркулов?
Меркулов ответил после крохотной паузы:
– Боюсь, что эти отряды сейчас вряд ли могут принести пользу, поскольку мы всячески маскировали наши мероприятия. С другой же стороны, привлечение гражданского населения может породить слухи, которые активизируют деятельность контрразведывательных подразделений немцев.
– Фашистов! – автоматически уточнил Сталин.
Потом усмехнулся:
– Теперь можно спокойно возражать недавнему начальнику?
Меркулов до февраля сорок первого года был первым заместителем Берии в НКВД и начальником главного управления госбезопасности в составе комиссариата. Именно это вождь и имел в виду, товарищески пошутив.
А Берия, когда уже вышли из кабинета, сказал:
– Надо посмотреть, как задействованы местные возможности.
– Партизаны?
– Партизаны, партизаны…
1941 год, август, Белоруссия
Петя Миронов никогда не хотел быть начальником, потому что не любил ни командовать, ни наказывать. В сельской школе близ города Острына, что в Белоруссии, он преподавал математику и физику, и каждый раз, когда школьники отвечали неправильно, Петр Кириллович ругал в первую очередь не их, а себя. Если ученик не знает, значит, он, учитель, рассказывал плохо, неинтересно, упустил что-то! Оставлял ребят после уроков и рассказывал заново, добиваясь понимания, и радовался каждому успеху порой сильнее, чем сам школьник.
Скажи ему кто-то еще весной, как круто изменится его судьба, Миронов только рассмеялся бы: так не бывает. Может, и не бывает, а стало!
Только по прошествии нескольких недель, примерно в начале августа сорок первого года, учитель физики Петр Кириллович Миронов стал понимать, что война началась для него как-то незаметно, почти буднично.
То есть, конечно, ужас он пережил, как все в их селе.
И ужас пережил, и понял, что сейчас Красная армия их не спасет, не вылетят из-за пригорка кавалеристы, не застрочат пулеметы, не налетят истребители с красными звездами на крыльях, и не отступят фашистские орды. И не выдержали нервы у молодого учителя, когда кто-то крикнул, что надо бежать в лес, чтобы фашисты всех не постреляли сразу.
И бежал, как все, держа за руку Ванду Шилей, к которой уже в начале осени собирался слать сватов. Держал ее за руку, понимая, что только так может он сейчас ее защитить, только убегая, только пряча, только надеясь, что не найдут.
С собой несли только самое необходимое: какую-никакую одежонку да что-нибудь поесть. Кое-кто, правда, вел под уздцы лошадей, тащивших телеги, на которые успели накидать то, что попалось под руку из домашнего скарба, да снедь кое-какую. Все, что не вошло на телеги, отнесли за окраину, в рощицу, где обычно крутили первую любовь все деревенские парни и девчата, и попрятали, как смогли.
Унести не могли, а оставлять немцам не хотели.
По всему селу собирали оружие, какое только было, понимая, что немцы могут показаться в любой момент, а защитить себя они теперь могут только сами.
Немцев, правда, они видели издали, когда колонна грузовиков на большой скорости продвигалась на восток, и было до тех немцев метров триста, так что те их, вполне возможно, просто не заметили. Да что тут гадать: уходить надо, решил Миронов, и предложил резко повернуть на север, в сторону Литвы.
Он и сам не ожидал, что это предложение приведет к такому скандалу!
Казалось, в людях прорвалась какая-то даже не вторая, а третья, четвертая их сущность, в самых глубинах человеческих сокрытая! Сначала по одному, а потом все вместе, перебивая друг друга, стали спрашивать, когда будет привал. Кричали, ругались сквозь слезы, поминая или надумывая обиды многолетней давности, требовали, чтобы им дали воды и пищи. А у кого-то просто ноги уже стерлись от долгой ходьбы, да мало ли что…
Потом утихли, один за другим ослабевая от всего, что случилось, уселись, где придется, и замерли, будто ожидая конца жизни.
Миронов старался не смотреть по сторонам, опасаясь вызвать новый взрыв упреков по любому поводу, когда к нему подошел дед Рыгор, местный философ и «полный политический нигилист», как называл его секретарь районной парторганизации товарищ Голубев Матвей Матвеевич.
Откашлявшись, дед Рыгор сказал громко, чтобы все вокруг слышали:
– Ты, товарищ учитель, правильно кумекаешь: поворот делать надо, дорогу менять, чтобы не поймали нас, как зайцев. И вот что я спросить у тебя хочу: может, нам, действительно, как ты говоришь, к литовцам идти, если ты там хорошее место знаешь?
– Какое место? – удивился Миронов.
– Дак ить, нас тут не двое – пара с тобой, а человек сто, не меньше. Значит, всем надо есть-пить-спать, а это много места требует, понимаешь?
– Понимаю, – начал соображать Миронов. – Понимаю, но места такого я не знаю.
– Вот, и я к тому, – начал набирать силу дед Рыгор. – К литовцам оно, может, и хорошо, однако, особого мира у нас с ними не было, а сейчас время такое… тревожное… Лучше не рисковать. Тем более что среди нас и бабы, и дети – народ слабый, нежный. Потому предлагаю я идти туда.
Дед протянул руку почти туда, где совсем недавно проехали грузовики с немецкими солдатами.
– К фашистам, что ли? – удивленно влез в разговор кто-то из женщин. – Да, ты, дед…
Дед, однако, слушать ее не стал, только выставил ладошку, дескать, помолчи, и сокрушенно мотнул головой:
– Вот, говорил же: бабы – народ избалованный. Ты молчи и слушай, пока умные люди…
– Это ты-то «умный людь»? – продолжила было женщина.
Но теперь ее перебил уже Миронов:
– Погодите! В самом деле, нам не спорить надо, а делать что-то, – пояснил он и повернулся к деду. – У вас, Рыгор – простите, не знаю, как по батюшке, – есть такое место?
– Да, я уж привык без «батюшки», – усмехнулся дед Рыгор. – А место такое есть, чего же… Идти, правда, далеко, но зато там такие леса, что целую армию можно сховать, а не только нашу компанию.