Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 10 из 14



Внезапно он, как и Колвилл, вспомнил вчерашний разговор, и неожиданная мысль пронизала его!

Мысль настолько страшная, что он замер посреди комнаты.

Что, если все происходящее там, на другом конце Европы, – гигантский фарс, спектакль, разыгранный Сталиным и Гитлером?

Что, если это просто приготовленная ими ловушка?

Он – премьер его величества – будет жить в убеждении, что опасность вторжения на Острова отодвинулась далеко на восток, а эти коварные тираны, усыпившие его бдительность, уже готовы вторгнуться и уничтожить последний оплот цивилизации.

Ее истинный оплот!

Нельзя же, в самом деле, всерьез рассчитывать на американцев как на лидеров человечества!

Да, решил Черчилль, ни в чем нельзя быть уверенным до конца. Ни в чем!

Надо приложить все силы, чтобы центром, где решаются судьбы мира, оставалась Европа!

Да, именно так!

Немного успокоился: что за глупость! Слишком далеко от реальности предположение о сговоре Сталина с Гитлером.

Значит, началась общеевропейская война, которая может отвлекать немцев от Англии! И, следовательно, надо сделать все, чтобы эту возможность делать реальностью, максимально наполненной действием!

Перебирая все возможности – даже самые мелкие, обеспечить безопасность Британии и удерживать русских в состоянии растущей неуверенности, отбирал все, что приходило на ум.

Надо немедленно сообщить Сталину о поддержке, которую он может получить от правительства его величества. Да, именно так! Нельзя допустить, чтобы немцы быстро закончили войну и вернулись на запад континента, к Ла-Маншу.

Черчилль прекрасно понимал – пусть и сугубо умозрительно, – что масштабы большевистской империи несопоставимы с расстояниями, например, в какой-нибудь Бельгии, которую можно за день пересечь на велосипеде. В России немцы застрянут, даже если будут продвигаться вперед достаточно быстро.

Это хорошо, отметил он автоматически. Это надо тоже занести себе в актив, когда придется выступать через некоторое время после германского нападения.

Черчилль с огорчением признал, что о реальной военной помощи русским сейчас и речи быть не может. Он понимал, конечно, что и впоследствии эта помощь будет носить только символический характер, но именно сейчас, в первые дни, а еще лучше часы, символические жесты будут наиболее заметны и чаще вспоминаемы!

Внезапно остановился на Польше!

Ну, а что…

Во-первых, можно будет вести разговоры о расширении подпольной борьбы на территории бывшей Польши.

Если такая борьба развернется, то руководить ею будут, естественно, отсюда, из Лондона, где находится польское правительство в изгнании. А это значит, что можно и нужно будет вести речь о той помощи, которую оказывает Британия, организовывая, координируя и снабжая необходимым подпольные группы вооруженного сопротивления.

Замечательно! Это просто замечательно!

Во-вторых, и это тоже весьма важно, Польша станет козырной картой в будущем, потому что теперь, обсуждая возможное сотрудничество и помощь, от Сталина можно будет требовать многое, прикрываясь интересами Польши.

Узнав в сентябре 1939 года о том, что русские вошли на территорию Польши, Черчилль не выказал удивления, понимая, что Сталин просто произвел мягкий упреждающий жест. Наступление немцев развивалось так успешно, что Гитлер вполне мог продвигаться все дальше и дальше в сторону России.

Черчилль помнил, как вокруг него и других участников Парижской мирной конференции, происходившей после окончания Первой мировой войны, кружили польские представители, назойливо жужжавшие о «необходимости возвратить исконно польские земли, захваченные русскими». Сперва Черчилль ощущал желание помочь возрождающейся Польше и попросил подготовить ему историческую справку о принадлежности оспариваемых территорий.



Прочитав, усмехнулся. На земли, которые требовала «вернуть» Польша, точно так же могли претендовать, например, Испания или Греция.

Он, будто между прочим, уронил фразу о Польше в беседе с корифеем европейской внешней политики сэром Джорджем Керзоном, к мнению которого прислушивались все участники Парижской мирной конференции, подводившей итоги только что закончившейся мировой войны.

Кёрзон внимательно выслушал Черчилля, потом усмехнулся и сказал:

– Уинстон, вы настолько безрассудны, что вызываете этим симпатию. Признаться, порой мне импонирует ваше нахальство, которое когда-нибудь сделает вас или великим политиком, или великим неудачником. Но это в будущем, а пока не лезьте туда, где вы ничего не понимаете. Я не менее вас не люблю этих буянов из России, но вмешиваться в их дела нельзя.

И, казалось, прочитав вопрос в глазах Черчилля, пояснил:

– У нас и у самих полчища таких же отчаянных голов, которые готовы строить баррикады, поверьте! Стоит нам выказать неодобрение русским, у нас тотчас возникнут проблемы, которые не пойдут нам во благо, поверьте. И если мы перегнем палку, сдерживая большевиков, ситуация станет слишком сложной. И учтите позицию американцев, которые спят и видят, как втыкают нож нам в нижние части, – ухмыльнулся Керзон. – Так что успокойтесь и готовьтесь к будущему, которое вы можете сделать великим. Не следует портить его горячностью.

Дождавшись, пока Черчилль дойдет до двери, окликнул:

– Не беспокойтесь, я уже приготовил предложение, которое должны будут принять и поляки, и русские. Поймите, Уинстон, вся история поляков показывает, что они никогда не отличались самостоятельностью, а водить их за руки сейчас просто не время. Есть заботы важнее этой.

Он и в самом деле предложил оставить большевикам земли по линии, которая была границей Российской империи до начала мировой войны.

Керзон был непоколебим, но поляки были этим недовольны, подзуживали французов и американцев, и даже отваживались встречаться с членами английской делегации.

Во время встречи с одним из таких «представителей», слушая речи об «историческом предназначении Польши», Черчилль не преминул повторить слова Керзона о том, что поляки не готовы к самостоятельности, понятно, не упоминая того.

Поляк, не обнаруживая никакого смущения, признался:

– Вам-то какая разница? Главное для вас, как мы понимаем, постоянно держать русских в узде! А сильная Польша, которую поддерживает Британия, сильная Польша, которая хочет все больше и больше от восточного соседа, – это и узда, и хлыст, мистер Черчилль.

Черчилль с интересом воззрился на «представителя»: он явно впал в роль «учителя», и этого нельзя было прощать.

– У хлыста, друг мой, никто не будет спрашивать, в какой сапог его засовывать: в левый или в правый!

С удовольствием посмотрел на вспыхнувшего поляка, но улыбку придержал: во всем должна быть мера.

А вот поляку чувство меры оказалось несвойственным.

Когда они увиделись после знаменитого «удара Пилсудского», остановившего наступление Советов на Варшаву, он сказал, не скрывая торжества:

– Пан Черчилль стал свидетелем удивительного события: хлыст стал самостоятельным и не нуждается в сапоге.

И позднее, когда Польша приютила у себя разнообразный сброд из бывшей Российской империи, Черчилль удивлялся: чему служит такая бессмысленная жадность!

Он и сейчас без всякого сочувствия и сожаления поглядывал на поляков, погрязших в грызне и скитавшихся по Лондону в поисках хоть каких-нибудь денег, и думал о том, что эти жалкие люди сделали свой выбор, бросив свою родину, сбежав из-под огня, презрев долг политика – или победить, или умереть!

Может быть, где-то в глубине души он и думал иначе, но менять своего отношения к полякам не собирался. Они были беглецами и обузой. Во всяком случае, до сегодняшнего дня!

Сегодня же можно было использовать их для давления на Сталина, ему нужен каждый солдат! Во всяком случае, его следует в этом убедить!

На следующий день премьер-министр польского эмигрантского правительства Владислав Сикорский выступил с обращением к полякам, которое многие в Британии расценили как предложение сотрудничества.