Страница 12 из 17
– Увы, генерал прав, настаивая, что серьёзные успехи десанта возможны только при быстрой высадке больших воинских соединений, – согласился статский советник. – А высадка войск в Варне или Бургасе выполнима только в том случае, если бы мы располагали Констанцей как операционной базой.
– Если бы располагали… А у меня, и не только у меня, кстати, – и Сергей Дмитриевич значительно посмотрел в ту сторону, где располагалось Морское министерство, – складывается странное впечатление, что флотское руководство стало больше заботиться о собственно флоте, чем об интересах страны вообще.
– Флот подчиняется приказам Ставки и Адмиралтейства, – передёрнул плечами Алексей Иванович. – А черноморцев трудно упрекнуть в отсутствии доблести и усердия.
– Да я и не о них… Командование – вот бы ему проявлять, как это у военных называется, стратегическую инициативу.
Сазонов встал и, что с ним, искушённым дипломатом, случалось нечасто, позволил себе откровенный жест: несколько раз постучал кулаком по карте юга Европы.
Статский советник тоже поднялся:
– Я коротко знаком с адмиралом Эбергардом. Андрей Августович – прекрасный человек и опытный командующий.
– В вашей характеристике ощущается «но», – чуть прищурился Сергей Дмитриевич. – Полагаю, это касается его возраста?
– И да и нет. Он в свои пятьдесят девять – не старик в обычном понимании, успешные командующие были и есть постарше. Но вот насчёт, как вы изволили выразиться, «стратегической инициативы», возраст, да не собственно возраст, а время всей службы и становления военной карьеры – сказываются. Наверное, укоренилось у него чёткое офицерское правило: проявлять инициативу в рамках приказа старшего командира.
Сазонов невесело усмехнулся:
– Возможно, что и так. Много таких… Слишком много. Начнём считать с Сухомлинова…
Цитата:
«В начале 1815 года я довольно подробно изложил Государю моё мнение о вредной бездеятельности генерала Сухомлинова. Я надеялся, что откровенно сказанное слово лицом, далеко стоявшим от военного ведомства и не имевшим с Сухомлиновым никаких личных счётов, побудит Его Величество относиться менее доверчиво к недобросовестному оптимизму, которым были пропитаны доклады министра, основанные нередко на ложных данных.
Хотя моя первая попытка и не имела успеха и произвела на Государя скорее неблагоприятное для меня впечатление, я возобновил её при первом удобном случае под впечатлением сведений, полученных от членов Государственной думы, передавших мне о растущем негодовании думских комиссий против Сухомлинова. На этот раз Государь, любивший в Сухомлинове его жизнерадостное настроение, ответил мне, что ему давно известно, что у генерала много врагов и в особенности в Главной квартире, но что на все их обвинения он будет смотреть как на голословные, пока не увидит “чёрным по белому” доказательства их справедливости».
С.Д. Сазонов. Из воспоминаний
– Конечно, я поддерживал идею вогнать клин между Турцией и Болгарией и центральными державами. – Сергей Дмитриевич опустился в кресло и жестом попросил Иванова последовать его примеру.
Алексей Иванович осторожно сказал:
– Полагаю, Государь сказал бы своё веское слово, если бы ему всё правильно подсказать.
Сазонов невесело усмехнулся:
– В другое ухо, увы, ему бы нашептали иначе. А чисто дипломатические усилия оказались недостаточными. Тем более что крайне печальной и мне, и ему, – Сазонов указал куда-то в сторону Зимнего дворца, хотя оба собеседника знали, что государь сейчас находится не там, – представлялась возможность захвата Проливов и Константинополя силами наших союзников, а не русскими войсками и Черноморским флотом.
– Но все гарантии для России были оговорены ещё до начала операции в Дарданеллах…
– Болгарский вопрос тогда не рассматривался. Греческий… вы же знаете отношение государя к Константину. – Сергей Дмитриевич явно хотел что-то добавить, возможно, нечто связанное с греческим царём, но вернулся к прежней теме: – И вообще я уверен, что разобщения между австро-германцами и Турцией можно было с меньшим риском достигнуть, направив союзные войска из Македонии на болгарскую границу. Это парализовало бы воинственные поползновения царя Фердинанда и пресекло бы возможность его измены. Когда Галлипольская экспедиция была окончательно решена нашими союзниками и когда Бьюкенен и Палеолог заявили мне об этом, мне стоило большого труда скрыть неприятное впечатление, которое произвело на меня это известие. Я ограничился тем, что сказал им: «Помните, что вы предпринимаете эту экспедицию не по моей просьбе».
– Да, наверное… – Алексей Иванович ещё раз посмотрел на большую карту. – Появления сильного союзного отряда в нужный момент в Салониках и в долине Вардара было бы, вероятно, достаточно, чтобы удержать Болгарию от вмешательства в войну и спасти десятки тысяч жизней.
Сергей Дмитриевич ещё раз внимательно посмотрел на Иванова и спросил:
– Не без оснований ли у меня складывается впечатление, что вы чем-то дополнительно обеспокоены? Спасение жизней – не конкретное ли?
– Да, проблемы личного характера. Но я не полагал, что это так заметно, – ответил Алексей Иванович.
– Ваши «проблемы личного характера» не связаны ли с отсутствием «сильного союзного отряда в нужный момент»?
– Нет. Не конкретно союзнического, о котором мы говорили. Любой другой сильной части в нужном месте.
– Ваш сын, штабс-капитан, помнится, во Второй армии? – Сазонов чуть не употребил глагол прошедшего времени, «был», но вовремя осёкся. – Дурные известия?
– Никаких. – Алексей Иванович не удержался, потёр лоб. – Ни дурных, ни благоприятных.
– Как так? Он в окружение попал?
– Точнее – пропал в окружении. Вместе с известной частью полка.
– Но сведений о гибели, как я понял, нет. Может быть, он в плену?
Статский советник помрачнел и поджал губы. Но почти без паузы бросил:
– Полагаю, сдача в плен едва ли совместима с его понятиями о чести русского офицера.
Сазонов примирительно поднял ладонь.
– Попасть и сдаться – вещи разные. Могло быть ранение, контузия – мало ли что на войне бывает.
– Да, можно допустить… Но в германских списках пленных офицеров его нет.
– Вот уж позвольте с вами не согласиться, Алексей Иванович, – перебил его министр. – Ни за что не поверю, что там нет ни одного капитана Иванова. А уж имя-отчество могли, даже с немецкой педантичностью, транскрибировать по-своему. Мы вот тоже их Хайнриха Хайне Генрихом Гейне кличем.
Воцарилась долгая пауза. Затем Сазонов сказал:
– Не следует прекращать поиски. Кроме германских сводок есть и другие источники. Вам ли не знать? Нет ничего тягостнее, как становиться на путь отречения и жертв, предвидя их бесполезность. Но в вашем случае надежда не погибла.
«Р-революционерка» варя
Петроград. Литейный. Задворки патронного завода
Наверное, тому виной и Васькин пример: то ввалится с горячечным румянцем на щеках после свидания, закружит в пантомимическом вальсе, то, наоборот, отмахнётся как от мухи, страдальчески грызя ногти.
И капель апрельская в ту же прелюдию звонкими нотами, и хор анафемский за лепниной потолка с чердака…
«Ах, как чудно жить! Какая бы гадость не творилась в головах и на улицах…»
Кстати, об улицах. Варвара брезгливо сморщила носик с веснушками, побледневшими за зиму, оглянулась кругом в поисках и подскакала на одной ноге к коновязному чугунному столбу у ворот проходного двора, оттерла о ребристый столб опойковый носик ботинка, избавляясь от склизкого комка рыбьей требухи.
– Совсем дворники распустились, за ворота уже ни ногой, – проворчала Варенька в унисон прочим горожанам, потерявшим из виду казённых уборщиков (только во дворах и остались вековые династии Михалычей и Федулок).
Впрочем, ничем нельзя было сейчас «перелопать» стаю мыльных радужных пузырей, порхающих в душе её. Даже вот такой «гадостью» из разряда тех, что налипают нынче на мозг едва ли не чаще, чем уличная грязь на обувь: «Последняя выходка Распутина… И гнал вперёд себя голую царицу как публичную девку…»