Страница 18 из 19
Аннотация: У арабов, как и у всех кочевых народов, отводилась исключительно важная роль вопросу войны, честной схватки и личного благородства. Война и сражения были частью знаково-символической системы в пространстве древней арабской культуры, в которой доминировала готовность защищаться. Соответственно и предметы вооружения вовлекались в эту систему, одновременно являясь частью сразу нескольких культурных сфер: сферы первичного производства и жизнеобеспечения, гуманитарной сферы, а также, как неотъемлемый элемент войны, и соционормативной культуры. Не стоит также забывать, что именно в арабской культуре зародился ислам, и в Коране и хадисах Пророка нашли место такие понятия как война и оружие, что подчеркивает глубокую связь религиозной и оружейной культур в мировосприятии арабов раннего средневековья.
Иванова Анастасия Михайловна, преподаватель департамента востоковедения и африканистики, Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики» ― Санкт-Петербург.
Понятие войны в историко-философской ретроспективе
Гуляев Р.В
Экзегетика философии войны в романе Л.Н. Толстого «Война и мир»
The article is devoted to representation of Leo Tolstoy’s philosophy of war in his novel “War and Peace”. This novel includes two levels of comprehension of war, one of which contradicts traditional views on this subject, the other is more problematic and requires exegetical interpretation.
Ключевые слова: философия войны, Лев Толстой, экзегетика, миф.
Keywords: philosophy of war, Leo Tolstoy, exegesis, myth.
Современный британский историк Доминик Ливен в предисловии своей книги «Россия против Наполеона» говорит о специфической ситуации, сложившейся в национальных исторических традициях исследования наполеоновских войн. В каждой из стран-участниц попытки исторического осмысления событий 1799–1815 гг. столкнулись с тем или иным вариантом национального мифа. В Великобритании уже наиболее ранние исследователи столкнулись с влиянием Арутра Уэлсли, герцога Веллингтон, который прожил 40 лет после победы при Ватерлоо, дважды побывал премьер-министром и чья точка зрения на события недавнего прошлого была преобладающей. В Пруссии роль такого непререкаемого авторитета сыграл Карл фон Клаузевиц, один из ключевых авторов, сформировавших современные представления о теории войны. Однако на его точку зрения неизбежно повлиял специфический контекст создания ― в 1812 г. Клаузевиц перешел на русскую службу и хотя был наблюдательным и активным участником событий, но сталкивался с постоянной трудностью понимания другого общества, языковой среды и армейской организации. Ливен сравнивает его с «высококвалифицированным штабным офицером французского движения Сопротивления в Лондоне в 1940–1944 гг.»[152], который мог бы представить интересные дополнения к популярным точкам зрения на Вторую мировую, но едва ли должен претендовать на всеохватное ее описание. Кроме того, для Пруссии наполеоновские войны стали толчком к реставрации национального самосознания, поэтому значительная часть исследований уделяли первостепенное внимание патриотическому подъему в обществе, «Воззванию к моему народу», с которым Фридрих Вильгельм III выступил в 1813 г., и тому подобным обстоятельствам, отводя на второй план гибель Великой армии в России и последующий европейский поход русской армии. Во Франции вслед за самим Наполеоном причины неудачи на востоке видели в сочетании погодных условий и удачных действий казаков – иррегулярных формирований, не имевших аналогов во французской армии, т. е. факторов, которые не могут поставить под вопрос храбрость или профессионализм французов.
В России были все предпосылки для формирования столь же ангажированного взгляда: А.Х.Бенкендорф, А.А.Аракчеев, М.А.Милорадович и другие участники войны впоследствии заняли ключевые посты в государстве, и современники, такие как Д.П.Бутурлин[153] и А.И.Михайловский-Данилевский[154], должны были соотносить свое изложение событий с их точками зрения. Однако зарождающийся миф о народе и армии, поднявшихся на защиту дома Романовых, оказался расколот событиями 1825 г., когда одна часть героев Отечественной войны (среди которых, например, генерал-майор М.Ф.Орлов, составлявший условия капитуляции Парижа, или генерал-майор С.Г.Волконский) руководила декабрьским восстанием, а другая ― его подавлением и последующим преследованием заговорщиков. Поэтому в качестве общепризнанного установилось представление о войне 1812 г. как об общем напряжении сил армии и народа, которым практически невозможно было руководить, а можно было лишь вдохновить. «Немцы» М.Б.Барклай-де-Толли, П.Х.Витгенштейн и др. противопоставляются «русским» П.И.Багратиону и М.И.Кутузову, лучше почувствовавшим «народную душу». Французская версия событий, отводящая значительную роль в победе морозам и «скифскому» образу войны, не противоречила такому подходу и была принята с воодушевлением. Советская историография в целом разделила этот подход[155], сделав акцент на деятельности партизан и казаков, преуменьшая роль решений Александра I и его администрации, а случаи грабежей и поджогов крестьянами помещичьих усадеб объясняя стремлением освободиться не только от внешнего врага, но и от классового[156].
Однако «наиболее крупным мифотворцем» в отношении 1812 г., причем как для русской, так и для европейской общественности, Ливен называет[157] Л.Н.Толстого. Нетрудно заметить, что роман «Война и мир» практически идеально укладывается в изложенную выше схему. Все ситуации рационального планирования боевых действий (составление диспозиции под Аустерлицем и Бородином, попытки Наполеона, Александра I, Ростопчина повлиять на ход событий и т. п.) терпят неудачу. Война (и шире ― история), подобно стихии, сметает отдельные личности, пытающиеся ей противостоять. Одновременно возникает другая стихия – народная, которая сплачивает дворянские семьи Ростовых, Болконских, Безухова, захватывает тем же потоком массы крестьян, ополченцев, казаков, а побеждает в итоге Кутузов, который и не пытался обуздать эту стихию и лишь давал ей выход.
Доминик Ливен назвал основной задачей своей книги «прорваться через российские мифы к реалиям военных действий России в 1812-14 гг.»[158], и в этом смысле Толстой – один из главных его оппонентов. Но при этом можно заметить, что схожее различение «реалий» и «мифа» можно провести и внутри самого романа Толстого, пусть эти два пласта не всегда рассматриваются как противостоящие друг другу. В частности, современный исследователь Ирина Сиземская описывает это следующим образом: «Толстой ― и гениальный писатель, и прозорливый, глубокий мыслитель, поэтому трудно провести границу между его художественными образами, сюжетными линиями и стоящими за ними философскими идеями… Толстой-философ «прерывает» Толстого-писателя, как это происходит, например, в романе «Война и мир» в многочисленных отступлениях-размышлениях о причинах и законах истории, о роли в её движении героев и народных масс и т. д.»[159]. Более критично разницу в двух уровнях романа оценил современник Толстого военный историк Михаил Драгомиров: «Роман гр. Толстого интересен для военного в двояком смысле: по описанию сцен военных и войскового быта и по стремлению сделать некоторые выводы относительно теории военного дела. Первые, то есть сцены, неподражаемы и, по нашему крайнему убеждению, могут составить одно из самых полезнейших прибавлений к любому курсу теории военного искусства; вторые, то есть выводы, не выдерживают самой снисходительной критики по своей односторонности, хотя они интересны как переходная ступень в развитии воззрений автора на военное дело»[160].
152
Ливен Д. Россия против Наполеона: борьба за Европу, 1807–1814. М.: РОССПЭН, 2012. С. 41.
153
Бутурлин Д.П. История нашествия императора Наполеона на Россию в 1812 г. Т 1–2. СПб.: Военная Типография, 1837-38.
154
Михайловский-Данилевский А.И. Описание похода во Францию в 1814 г. Т. 1–2. СПб.: Тип. Департамента Внешней торговли, 1836.
155
Наиболее полный обзор дореволюционных и советских исследований см. Шеин И. Война 1812 года в отечественной историографии. М.: Научно-политическая книга, 2013.
156
Ливен Д. Россия против Наполеона. С. 45.
157
Там же, с. 46.
158
Там же, с. 48.
159
Сиземская И.Н. Л.Н. Толстой об исторической необходимости как «равнодействующей множества воль» / Вопросы философии. № 9, 2010. С. 135–143.
160
Драгомиров М.И. «Война и мир» графа Толстого с военной точки зрения // Л. Н. Толстой в русской критике: Сб. ст. М.: Гос. изд-во худож. лит., 1952. С. 272–296.