Долгое эхо войны

– Прекрасно, Антонина Васильевна, подготовьте мне весь необходимый материал. Завтра я лечу в Хабаровск и постараюсь выбить необходимые средства для обустройства нашего госпиталя.

– К вечеру, – сказала, вставая, Антонина Васильевна, – все расчеты и предложения по оборудованию и персоналу будут готовы.

– Спасибо, Антонина Васильевна, я рад, что мы с вами едины в главных вопросах. Мне приятно и комфортно работать с вами.

Она смутилась от похвалы начальника и быстро вышла из кабинета, поблагодарив его за такую высокую оценку ее труда.

Венедикт завороженно смотрел ей вслед, забыв, что сидит у своего командира в кабинете, совершенно не понимая, зачем он зашел сюда. Петрищев с интересом разглядывал своего подчиненного, ожидая, когда тот придет в себя. Молчание затягивалось, и Андрей Григорьевич тихо позвал:

– Ау! Веня! Ты где?

В ответ молчание. Венедикт весь ушел в свои мысли, и подполковник вынужден был подать голос руководителя.

– Венедикт Петрович, ты как себя чувствуешь? С тобой все в порядке?

– А? Что? – пришел в себя капитан. – Извините, товарищ подполковник. Я сегодня не выспался и, видно, задремал, пока вы разбирались с бухгалтерией.

– Видно задремал, – согласился с ним начальник. – И сон интересный увидел, а в нем красавицу-женщину. Так вот, капитан, женщину эту забудь. Ей и без тебя в жизни досталось. Кстати, ее история очень похожа на твою. Если кратко, в двух словах, то учти следующее. Она пережила блокаду в Ленинграде. Потеряла мужа, мать, двоих братьев. Еле выжила сама и сумела спасти дочь. Естественно, что такая красавица не останется без мужского участия. Наш летчик, асс, некто капитан Соловей, будучи в командировке в Ленинграде, остановился у друзей, проживающих с ней в одном доме. Их познакомили, он предложил ей поехать на Камчатку подзаработать денег для воспитания дочери и даже выйти за него замуж. Она поехала от нужды, но замуж официально выходить за него не стала. Не хочет и сейчас узаконить их отношения. У капитана Соловья контузия, он начал сильно пить и почти каждый день устраивает дома скандалы в пьяном виде, потому что она не идет с ним под венец. Живут они в одной комнате, в землянке у тайги. Имеют пятерых соседей, которые жалуются постоянно на него за эти скандалы и драки, учиняемые героем войны, сбившем что-то около двадцати немецких самолетов. И ей с дочерью приходится все это терпеть, деваться-то некуда. Правда начальство ходатайствует об увольнении нашего героя из армии за пьянство и аморальное поведение.

– А тебе я к тому об этом рассказываю, что не спеши предлагать свое участие ей. Ты сначала со своей Таисией разберись. Ко мне приходил Алексей Степанович Зайцев, твой друг, и просил посодействовать в обеспечении принудительного лечения от алкоголизма для нее. Я договорился в Хабаровске, в наркологии ее возьмут. Алексей сам готов ее туда отвезти. Завтра летим с ним одним бортом. Но ты не можешь оставаться в стороне, раз пригрел ее, так сказать, поучаствовал в ее судьбе. Знаешь, «мы всегда в ответе за приручённых». Пойми, я тебя не осуждаю, но одобрить твой поступок не могу. Тебе голова для того и дана, чтобы думать, прежде чем совершать «геройские» поступки, – повторил начальник его собственные мысли. – Я вообще не понимаю, что значит взять с собой на новое место службы женщину, которая тебе не нужна? Это, прости меня, называется не жалость, а садизм какой-то. Извини!

Петрищев опустил голову и дернул головой, как бы стряхивая с нее грязь.

Венедикту было до того тошно, что он чуть не плакал.

«Он прав, – думал несчастный капитан. – Я и сам знаю, что болван».

Но, собрав силы и набрав в грудь побольше воздуха, он сказал:

– Все правильно, Андрей Григорьевич. Я, с вашего позволения, воспользуюсь нашей связью и свяжусь с Игорем Хабенским. Он мне не откажет и устроит ее лучшим образом.

– Вот и прекрасно, Веня. Я понимаю, что тебе тяжело самому ее везти чисто морально, но помогать ей ты, тем не менее, должен.

Он тяжело вздохнул.

– Вот они итоги войны: исковерканные судьбы и искалеченная психика людей. Все мы, в той или иной степени, невольные жертвы этого страшного зла.

– Иди, друг, выполняй долг перед женщиной, которая добровольно принесла себя в жертву, спасая наших ребят и подвергая себя ежеминутно, ежесекундно смертельной опасности. Она полностью опустошена, она отвратительна не только тебе, но и всем окружающим ее людям, но мы помним, что она – наш боевой товарищ, не предавший нас в тот трудный час.

Венедикт пошел в штаб к связистам. Ему повезло, Игорь был на месте и страшно обрадовался, услышав голос своего спасителя, вернувшего его буквально с того света. Когда Веня изложил ему свою проблему, он заверил друга, что сделает все возможное и невозможное для Таисии, которая вытащила и его самого из той страшной мясорубки. Его обещание несколько успокоило Венедикта, и он отправился в свое отделение. Пора было начинать обход больных.

Вечером, когда Алексей зашел к нему на огонек, Веня рассказал ему о своем знакомстве с Антониной Васильевной и о том, что Петрищев запретил ему даже думать об этой женщине, что Андрей Григорьевич много говорил о тяжких последствиях войны, назвав всех их жертвами того зла, которое несет война.

Лешка долго молчал, обдумывая, а затем сказал:

– Он абсолютно прав. Я вот думаю, что эхо этой войны будет слышно на Руси еще лет сто. Да и не только в нашей стране. Возьми хоть Терезу, разве она не жертва войны, разве вы с ней не принесли в жертву этому тяжелому времени свою любовь. А сколько людей во всем мире погибли, стали калеками, алкоголиками, остались вдовами или вдовцами. Невозможно представить себе их количество. Но мы с тобой, Веня, выстоим непременно. Я в это свято верю! И, более того, будем счастливы и здоровы.

– Ты знаешь, что я лечу, сопровождая Таисию, одним бортом с Петрищевым. Как он тебе? Нравится? – поинтересовался друг.

– Да. Я его уважаю. Главное, что он человек порядочный, короче, правильный мужик.

– Я тоже так думаю, – поддержал друга Алексей. – После разговора с ним и его участия в устройстве Таисии, я понял, что не все начальники – подхалимы и самодуры. Тебе повезло, Веня, с ним.

– Меня мучает совесть, что я сам не лечу с ней в Хабаровск, Леша, но, с другой стороны, если бы полетел я, она бы точно выкинула фортель с побегом. Вот ведь вляпался как!

– Я тебе так скажу. Ты лететь не должен ни в коем случае. Кроме разборок и грандиозного скандала, это мероприятие в твоем присутствии не кончится ничем. И прекрати мучиться совестью. Ты ей ничего не должен. Она это понять не в состоянии, но ты уясни для себя этот факт раз и навсегда. Раз Хабенский взялся нам помочь, я думаю он ее хорошо устроит и проследит, чтобы лечение пошло ей на пользу. Кстати, он перед ней в таком же долгу, как и все, кого она вынесла с поля боя. Так что не переживай, друг. Пока я ее не размещу с максимальными удобствами, оттуда не улечу. Я договорился со своим командиром, он дал мне на это дело трое суток. Так что все будет в полном порядке. Мы поможем ей и будем держать в поле зрения до полного ее излечения. Нужно верить в лучшее, Веня. Иначе жить трудно.

Разговор коснулся и Антонины, и Веня сообщил другу, что бедная женщина попала почти в такую же ситуацию, как и он.

– Если бы ты ее видел, Леша. Королева! И держится так, что никто и не подумает, что какой-то несчастный летчик-алкаш отравляет ей жизнь и жизнь ее ребенка каждый божий день. Ты хоть знаешь этого героя?

– Знаю. Отличный летчик, прекрасный друг. Никогда не бросит и не подведет товарища. Но тоже жертва войны, ее эхо. Контузия в голову. Не мне тебе рассказывать, что это такое. Я, честно говоря, вообще не понимаю, как он смог выкарабкаться и вернуться в дивизию. А знаешь, до контузии он совсем не пил. Мне кажется, что он очень любит эту женщину, а она не желает узаконить их связь. Он боится ее потерять, пьет и опускается все ниже. И ведь если его спишут на землю, он пропадет. Поверь мне, дружище. Женщину тоже понять можно. У нее ребенок, она осознает, что могла бы принести себя в жертву, если хоть немного любит его, но она не имеет права приносить в жертву такому ненадежному человеку жизнь своей дочери. И тут, как правильно сказал тебе Петрищев, я ее не осуждаю, но и одобрить ее поступок по отношению к нему не могу. Зачем было ехать с таким другом на край света? Сразу подумать о дочери она не могла?