Красотка

Татьяна Устинова, Павел Астахов

Красотка

Глава первая

Рыба была раздувшаяся и бугристая. Похожая на изъеденную коррозией глубинную бомбу. Даже во сне я сильно встревожилась: а ну как сейчас рванет?

Но рыба вела себя беспокойно. Плавники у нее так и ходили, и шевелились губы, похожие на шлепанцы из алой резины. У моей Сашки точно такие же… Не губы, конечно, а шлепанцы!

Я решила, что есть серьезный повод проснуться. Вдруг это красный сигнал подсознания о том, что у дочки проблемы? Тогда негоже матери-кукушке спать, как сурок. Пусть даже мать-сурок, тьфу, кукушка, легла лишь под утро, засидевшись над материалами очередного дела.

Прояснить ситуацию с губами-шлепанцами на месте, во сне, не представлялось возможным: рыба артикулировала энергично, но беззвучно. А допрашивать в качестве свидетеля подсознание и пробовать не стоило. Я – судья, а не психоаналитик.

Усилием воли вынырнула из глубокого сна, и тут же включился звук. Кто-то или что-то протяжно выло.

Я с трудом разлепила веки – и к звуку прибавилась картинка.

Ой, мама, что это?!

Надо мной кривилась и всхлипывала опухшая и перекошенная физиономия с губами, точно в стиле Сашкиной пляжной обуви. Рыба, да и только. Глаз за припухлостями и синяками не было видно. Однако они, очевидно, имелись, потому что мое пробуждение не осталось незамеченным. Физиономия перестала неинформативно всхлипывать и относительно внятно провыла:

– Ле-е-енка! Памахиии!

Я еще успела подумать, что плаксивому чудищу очень не повезло. К такой-то наружности да и дефекты речи! А потом в мозгу у меня строго стукнул молоточек, и все встало на свои места.

Первое, меня назвали по имени.

Второе, слезно просили помочь.

Третье, голос был женский и очень хорошо знакомый.

– Натка?!

Я, по-моему, даже подпрыгнула, одеяло свалилось на пол, я пошарила рукой и потянула его на себя, не отводя глаз от чудища. Но тут же малодушно зажмурилась и даже немного отползла назад.

Заметив мой непроизвольный маневр, сестрица взвыла громче и горше:

– Я такая стра-а-ашная, да-а-а?

– Смотря с кем сравнивать, – пробормотала я с неуместной в данной ситуации честностью.

Но тут же опомнилась:

– Что случилось, Нат?! Что это с тобой?! Тебя били?! Кто, когда?! Полиция побои зафиксировала? Ты на чем приехала? Давай срочно в травм-пункт, я с тобой…

– Ы-ы-ы! – прорыдала сестрица и рухнула в постель рядом со мной.

Постепенно кое-что прояснилось.

Спрятав в подушку то место, где раньше у нее было лицо, Натка рыдающим голосом изложила свою историю. Она была банальна и трагична одновременно.

Моя сестрица – дама приятная во всех отношениях, по этой причине так называемая «личная жизнь» у нее на редкость бурная. Иногда я ей завидую – сколько сил у человека, а энтузиазма еще больше!.. Кавалеров она меняет как перчатки: одни стянула, голыми руками цепко схватила другие, надела – и пошла красоваться, походя поглядывая, не попадется ли ей пара еще получше. Обычно этот процесс имеет характер конвейерно-поточного, но в нем случаются и технологические паузы. Очередной простой между романами слегка затянулся, и Натка решила использовать время с умом. Взяла на работе отпуск, сослала сына Сеньку в деревню и отправилась в разрекламированную клинику – добавлять себе красоты.

– Ну, контур лица подправить, носогубки убрать, веки подтянуть – сама понимаешь, в моем возрасте уже пора, – объяснила свои мотивы сестрица.

– В самом деле? – озабоченно пробормотала я, непроизвольно взглянув в зеркало.

В зеркале ничего хорошего не показывали – моя собственная комната, разгромленная кровать, тоже собственная, и моя же личная физиономия, по утреннему времени довольно помятая, прямо скажем.

Натка – моя младшая сестра. Если ей уже пора, то мне и подавно, так?

Я пожала плечами и помотала головой. И мое отражение в зеркале тоже пожало и помотало – мол, нет, не пора, ты что, ты еще молодая! И потом, откуда у нас время и деньги на такие забавы?

– И ты сделала пластическую операцию. – Я подвела итог и профессионально не затруднилась вынести безжалостный вердикт:

– Натка, ты дура! Куда ты пошла, где тебя резали? И кто? Ученик мясника?

– Мам, ты че? – В комнату заглянула Сашка. – Щас все улучшаются, повально! Ты бы вон «Инстаграм» открыла! Любая бьюти-блоггерша тебе популярно все объяснит.

Защитник явился, ага. В руке у «адвоката» был большой прозрачный стакан с неаппетитным месивом бурого цвета. На лице – мозаика слабого сочувствия и острого любопытства.

– Чтоб ты знала, это страшно известная клиника! – вынырнула из подушки обиженная Натка. – «Идеаль Бьюти» называется. Ее сейчас на каждом шагу рекламируют, я видела кучу роликов и целую телевизионную передачу с участием, между прочим, звезд эстрады и кино!

– Она еще верит в рекламу по телику! В ее-то возрасте! – Сашка закатила глаза, да так и ушла в кухню. А там сослепу смачно врезалась в табуретку и выругалась от души.

– Александра, будешь мыть рот с мылом! – Я повысила голос.

Надо бы наказать, но я только тяжело вздохнула.

Четырнадцатилетняя дочь – это карбонарий в мини-юбке. Мать для нее давно не авторитет, а теперь вот и любимая тетя себя дискредитировала.

– Портишь мне всю педагогику, – попеняла я Натке и осторожно погладила ее по голове – мало ли, может, она волосы тоже… улучшила. – Ладно… Так чего теперь делать-то? Это вообще поправимо?

– Это? – сестрица обвела в воздухе новый контур своего лица.

Ох, елки-палки!..

Раньше Наткино лицо было овальным, вполне симпатичным, теперь получилась не описанная в геометрии фигура, вроде кривого мыльного пузыря.

– Это должно быть поправимо, – с нажимом выговорила Натка. – Надо только найти действительно хорошую клинику. И еще деньги на новую операцию.

– А нельзя ли с учетом полученного результата, который вряд ли соответствует запланированному, вернуть ту сумму, которую ты заплатила этим резчикам-закройщикам в «Идеаль-как-то-там»? – спросила я.

– «Идеаль Бьюти». Можно просто клиника «Бьюти», они там между собой ее так и называют, чтобы отстраниться от конкурента с похожим названием. – Натка слезла с кровати, затопала по полу в поисках тапок. – Мне срочно нужен кофе с коньяком. Или просто коньяк, без кофе.

– А мне нужно, чтобы ты не оказывала дурного влияния на моего ребенка! – зашипела я. – А моя дочь, между прочим, твоя племянница! Какой коньяк в семь утра?! Кстати, а почему ты к нам в такую рань?

– Ехала по темноте, чтобы народ не пугать.

– Могла просто позвонить, я бы сама к тебе приехала.

– Ты что? – Натка возмутилась. – Я не могла в таком виде оставаться дома! Вдруг заглянет кто-то из друзей-знакомых, проверка какая-нибудь из ЖЭКа явится или соседка припрется, она вечно зарядник свой теряет! Нельзя, чтобы люди видели меня такой!

– А мы, значит, не люди! – издалека ехидно заметила Сашка.

– Спокойно. – Я зашла в кухню и укоризненно взглянула на дочь.

Заодно посмотрела, чем она завтракает. Той самой подозрительной коричневой бурдой и еще чем-то белым из баночки.

А ведь буквально на прошлой неделе моя девочка с удовольствием уплетала сладкую овсянку на молоке с вареньем, изюмом и молотыми орехами! У нас даже своя семейная шутка по этому поводу была.

Я голосом английского дворецкого чопорно спрашивала: «Овсянки, сэр?» – а Сашка отвечала, как Джеймс Бонд: «Смешать, но не взбалтывать!»

Но теперь сплошной «Брекзит»! Мамины добрые советы и рецепты у дочери не в чести, зато пубертатная дива Анфиса Гривцова, первая красавица восьмого «Б», стала признанным авторитетом и гуру во всем, включая вопросы питания. И ладно бы дочь просто изменила свое меню. Так нет же! Она устроила из этого очередную революцию с демонстрациями протеста и программными заявлениями. Только нынче ночью, заглянув в холодильник в поисках чего-нибудь, способного успокоить и подпитать мой утомленный, возмущенный и закипающий разум, я нашла на полке манифест.